Снова зазвонил телефон, теперь уже домашний. Наташа взяла трубку с осторожностью.

– Да?

– Наталья Владимировна?

– Да.

– Здравствуйте, Наталья Владимировна, меня зовут Карл Иммануилович Гофман. Я сотрудник администрации президента Российской Федерации. Мы взяли под особый контроль дело вашего мужа и хотим сообщить, что намерены оказать вам всяческую помощь и содействие. Мы понимаем, как тяжело вам сейчас, но не стоит волноваться – все будет хорошо, мы решим все проблемы…

Звучащий в трубке голос не просто успокаивал, он обволакивал, убаюкивал, и заставлял сердце биться ровнее. Карл Иммануилович говорил о заботе лично президента о гражданах, о справедливости, и еще о материях, понять которые не было никакой возможности, но слушать – весьма приятно.

– …очень скоро вернется Артемий Андреевич, и все, поверьте, будет по-прежнему… вас что-то волнует, Наталья Владимировна? Кажется, вы обеспокоены. Нет?

И тут Наташа рассказала о визите майора Мамедова. Не для того, чтобы пожаловаться, а просто из желания выговориться.

Голос в трубке помолчал, затем успокаивающе произнес:

– Не переживайте, Наталья Владимировна, майор Мамедов вас больше не побеспокоит.

– Ой… я буду очень благодарна.

– Это наша работа. До свиданья, Наталья Владимировна.

В трубке зазвучали короткие гудки.

Майор полиции Гасан Шарафович Мамедов не боялся никого на свете, включая собственного начальника полковника Свиридова. Как, скажите, можно бояться человека, который каждое второе число месяца ровно в десять часов утра приходит за пухленьким конвертиком. Можно, конечно, подумать, что недобросовестный участковый передает руководству долю от собранных в районе взяток и иных подношений, но поверьте, здесь случай совсем иной. Конверт приходил от дяди Рафика в качестве благодарности за назначение Мамедова на должность участкового, который должен всего лишь закрывать глаза на отдельные мелкие события. Впрочем, дядю Рафика Гасан Шарифович все-таки боялся, что не удивительно – его все боятся.

Майор Мамедов кушал. Так получилось, что забегавшись за день, он не успел пообедать, и поэтому ужин получился обильным и разнообразным. Салат из сладких бакинских помидоров и болгарского перца, баклажаны, запеченные с чесноком и сыром, густая шурпа с зеркальными островками бараньего жира, манты из тончайшего теста с тающим на языке нежным фаршем, жареные в масле пирожки, свежие лепешки и графинчик холодного айрана с мелко нарубленным укропом – что может быть лучше для голодного человека?

Посмотрев на такое кулинарное великолепие, Мамедов вздохнул, покосился на стоящую у стола жену и достал из морозилки бутылку запотевшей ледяной водки.

В дверь позвонили, как только майор принял первые сто грамм, и в голове приятно зашумело. Он кивнул жене, и та поспешила открывать. И кого, скажите, несет? Позвонить нельзя, что ли?

Разговор, состоявшийся в прихожей между супругой господина Мамедова и неизвестной личностью, был кратким и имел необычные последствия. Послушная до настоящего момента уроженка Нахичевани вернулась на кухню в необычайно боевом настроении. Поскольку именно русский язык обладает колоссальным объемом слов и оборотов ненормативной лексики, то именно его разъяренная женщина использовала для беседы с мужем. Самым мягким выражением было: «Ах ты, кобель паршивый!»

Изумленный майор не успел произнести ни слова, как жена перешла к активным действиям, ухватив подаренную на десятую годовщину свадьбы разделочную доску из твердого самшитового дерева.

Детали дальнейших событий достоверно неизвестны никому, кроме непосредственных участников. С уверенностью можно утверждать одно: последующие две недели Гасан Шарафович провел в больнице, причем, по странному стечению обстоятельств, рядом с палатой, в которой находился Рудаков. Супруга незадачливого участкового три раза в день приносила куриный бульон и кормила его через трубочку, поскольку иных способов питания при таких травмах попросту не существует.

Эта история не имела для майора Мамедова далеко идущих последствий, за исключением двух обстоятельств: он прекратил употреблять за ужином горячительные напитки, а при приближении жены стал инстинктивно прикрывать голову руками.

Можно ли вообразить, что столь высокое должностное лицо, как заместитель руководителя Администрации Президента Российской Федерации может страдать от любовной горячки?

Виктор Сергеевич целый день был не способен заниматься делами. Колушевский, угадавший состояние шефа, объявил его больным и отменил несколько встреч и совещаний. А Загорский с отсутствующим видом сидел в кресле, отказываясь отвечать на телефонные звонки. Анечка, почувствовав неладное, отправила полсотни истеричных эсэмэсок.

Сам же Виктор Сергеевич, если и вспоминал об умнице-красавице Анечке, то исключительно как о неприятной помехе. Нет, его отношение к жизни и собственное понимание слова «честь» полностью исключали формулу «с глаз долой – из сердца вон». Он, безусловно, позаботится о перспективной девушке, замолвит словечко, а, возможно, и пристроит в хорошие руки. Но все это – потом. Сейчас все мысли занимала Наташа.

Воображение рисовало образ женщины безупречно-прекрасной, можно сказать, совершенной. Она казалась высшим существом, к которому не то, что прикоснуться – посмотреть боязно. Загорский уже корил себя за то, что осмелился свободно с ней разговаривать.

В кабинет змеей проскользнул Добрый-Пролёткин. Он обладал феноменальным умением проходить мимо любой охраны. Говорят, его замечали даже в новом бункере Президента, куда допуск закрыт всем без исключения.

Добрый-Пролёткин спокойно воспринял отсутствующе-мечтательный взгляд непосредственного начальника.

– Виктор Сергеевич, а я с идейкой!

Загорский, услышав чарующий голос советника, сделал усилие и посмотрел на него вполне осмысленно, попутно обнаружив, что перед ним лежит пачка бумаги, изрисованная женскими профилями. Он отбросил ручку и спросил с раздражением:

– С какой идейкой?

– Я могу быть откровенным?

– Вы вообще о чем?

– Значит, могу. Я заметил, что вы обратили внимание на супругу нашего пациента.

Виктор Сергеевич от такой откровенности даже вздрогнул. Это оказалось неприятным, словно его застали за чем-то недостойным.

– Я не имею в виду ничего предосудительного, – заторопился Добрый-Пролёткин, – Наталья Владимировна Воробьева – несомненно, спокойная и уравновешенная особа. Исходя из этого, я предлагаю внести небольшие коррективы в наш план.

– Какие именно?

– С ее помощью мы сделаем противника другом. Наши спецы составили психопрофили Воробьевой и Рудакова. Интересная вещь получается: Воробьева – одна из немногих, кто может повлиять на Рудакова. А с ней продуктивный контакт возможен.

– И как вы себе это представляете?

– Да очень просто! Дружески поговорить, чайку попить, а то и вина хорошего, яблочки покушать… именно, яблочки, с вином-то хорошо, да чай тоже не повредит, а главное – хороший разговор! Загипнотизировать, так сказать, обаянием…

Виктор Сергеевич с изумлением посмотрел да Доброго-Пролёткина. Какие еще яблоки?! Однако, вопреки правилу жестко контролировать разговор, собеседника не прервал.

– Могу с ней встретиться. Или… – советник замолчал и изобразил на лице вопросительное выражение.