– Да, я даже глазам не поверил. Думал, ты оставишь одну глюкозу, а «кислоту» всю вынюхаешь.
У них в ходу была шутка о том, что Джейк – скупердяй. Точнее, это была никакая и не шутка, а истинная правда, но благодаря обаянию Джонни считалось, что это все-таки шутка.
Джейк смотрел, как Джонни скрутил трубочкой банкноту в сколько-то там немецких марок, перевел дух и с шумом втянул в себя порошок – всю порцию за два ровных вдоха. Под конец он слизнул остатки с карточки «Пипс», довольно ухмыляясь. Там и в самом деле оставалось предостаточно. Пауло никогда не обидит.
– Ну как, через иностранные деньги лучше? – спросил Джейк.
Джонни развернул купюру и, далеко высунув язык, два раза как следует ее облизнул. Поморщился и задумался над вопросом.
– Ты знаешь, нет. Если честно, иностранные деньги вообще меня не втыкают.
Джейк засмеялся.
– Да не, чувак, я серьезно. Они меньше, напечатаны на более дерьмовой бумаге и к тому же на них нет головы королевы. Совсем не то. – Он передал Джейку бумажку из-под «спида». Джейк смял ее, бросил в рот и стал жевать, чтобы выжать остатки.
Когда они вышли из кабинки, парень, стоящий у писсуара, бросил на них похотливый взгляд и для пущей ясности широко улыбнулся. Джейк оставил парня без внимания, а вот Джонни ответил ему такой же улыбкой и попросил убрать свое хозяйство подальше – тут маленькие хрены не в почете.
– Да ты даже не видел, – обиделся парень.
Джонни вышел из туалета, грязно хихикая, и пошел за Джейком обратно к бару. Диджей в это время поставил трек Хейзел Дин, и крошечный пятачок площадки для танцев тут же наводнился народом.
Пока они стояли у стены, пропуская хлынувшую танцевать толпу, Джейк спросил:
– Ты не сказал, Шон и Фея сильно разозлились?
– А ты как думал? Они считают, что на этой двадцатке были выгравированы их имена – они же весь вечер ублажали старого засранца.
– Фея никого не ублажал, он влюбился. Ты ведь знаешь, как он млеет перед разными древними педофилами.
Джонни пожал плечами.
– Блин, да я ведь видел этого мужика. Я, конечно, не специалист, но, по-моему, старик одной ногой в могиле. Если бы Фея у него отсосал, дедуля бы просто дал дуба, кроме шуток.
– Получается, я его спас.
– Да ты их обоих спас! Святой Джейк – вот ты кто.
К этому моменту на танцпол втиснулась уже половина всех посетителей бара. Танцевали даже за пределами выделенной под танцы территории – на ковре. На подножке печи, где сидел Джонни, тоже стояла парочка и пританцовывала в такт музыке. Играла медленная песня, они подняли над головой руки и самозабвенно ими размахивали. А рядом стоял Кевин Доннелли. Он не двигался и выглядел растерянным: в глазах у мальчика было такое твердое упрямство, что казалось, он изо всех сил старается не заплакать. Одну бутылку пива он держал в правой руке, две другие – в левой.
– Твой дружок по тебе скучает. – Джонни кивнул на Доннелли.
– Что ты о нем думаешь?
– Грустная история. Он ведь, кажется, ошивается у автобусной станции?
Джейк кивнул:
– Ага, приманка для маньяков – сразу видно.
Когда Доннелли увидел, что они возвращаются, он с облегчением вздохнул и заулыбался. Джейк подумал, что от такого смягчится любое сердце – даже, наверное, его собственное, если, конечно, кому-нибудь вообще удастся его отыскать. На создание окаменелостей в доисторические времена уходили миллионы лет, а его сердце с помощью амфетамина превращалось в камень за считанные секунды – полное окостенение сердечных желудочков. Надо бы продать свое тело науке вместо того, чтобы расходовать его по пустякам.
Доннелли отдал им бутылки. Джонни извинился, что они заставили его так долго ждать.
– Ваше здоровье! – крикнул он и протянул свой «Пилс» для дружного чоканья. – Вечеринка называется «Добро пожаловать домой, дорогой Джонни!»
– Твое здоровье, мистер Манчестер! – сказал Джейк.
Джонни целый час рассказывал про Берлин. Например, вот: однажды он видел, как по бульвару Курфюрстендам прогуливался старый немецкий трансвестит в кожаных розовых шортах и в такого же цвета байкерской куртке и кепке.
– Придурку было лет шестьдесят, не меньше!
– А через Берлинскую стену ты перелез? – спросил Джейк.
– Не-е, эту хрень я вообще не понял. – Джонни засмеялся и рассказал, как побывал в подсобке одного бара и там увидел такое, что у него глаза на лоб полезли… ну, не то, чтобы полезли, но прослезились уж точно. – Вы можете себе представить, что сделали бы копы, обнаружь они что-нибудь такое в Манчестере? Да они бы на хрен целую армию пригнали. Может, даже Армию спасения – с Андертона станется.
Джонни уже слышал про облаву в «Молнии» от Феи и Шона. Он спросил Джейка, видел ли тот, что там произошло.
– Так, немного. Я почти сразу ушел.
– Фея говорит, это опять тот инспектор – приперся собственной персоной, лично наблюдать за операцией. – Джонни наморщил лоб, вспоминая фамилию. – Паско?
. – Джон Паскаль. А что Фея про него говорил?
– Что у него типа было по доске на спине и на груди, с надписями: «Гомосеки, раскайтесь» и «Близок час расплаты».
Очень похоже на правду. Может быть, это даже цитаты из речи, которую Андертон собирался говорить на следующее утро на пресс-конференции. Про Андертона думали разное: одни считали, что игра в проповедника нужна ему для того, чтобы получить повышение по службе, а другие – что все его разглагольствования насчет адова пламени и вечных мук в интервью газете «Манчестер ивнинг ньюс» – это совершенно серьезно. Как бы там ни было, город разрывали крайности: муниципалитет подсел на марксизм-ленинизм, а начальник полиции убежден, что стал живым свидетелем Содома и Гоморры. Поговаривали, будто Андертон метит на место главы Королевской полиции Ольстера, потому что люди там более приличные – богобоязненные протестанты.
– А я слышал, что он придумал новое обмундирование для своих людей, – сказал Джонни. – Трусы на стальной подкладке – чтобы поберечь их задницы.
Джейк уже принял достаточно «скорости», чтобы оценить эту шутку. Он мог бы всю ночь распускать сплетни о Божьем Полицейском – мозг, заправленный амфетамином, так и сыплет остротами. Но диджей крутил новую песню, которая требовала смены настроения – «Zoom» группы «Фэт Ларрис Бэнд», и ему захотелось немедленно сорваться с места и пойти танцевать.
– Ты идешь?
Можно было и не спрашивать. Джонни уже шел в сторону танцпола, подергиваясь и пробивая себе дорогу между клонами, которые высоко задирали ноги, как того требовал их ковбойский танец.
В такие минуты очень не хватало Шона, истинного поклонника соула, наделенного к тому же хорошим чувством юмора. Это Шон научил их танцу «зум» – немой иллюстрации текста песни: сначала рука устремляется вниз, как аэроплан, а потом поднимается к глазам – в этом месте поется про любовь с первого взгляда. Впрочем, у Джонни тоже неплохо получалось. Его движения попадали в ритм песни, а ничего не выражающий взгляд был устремлен вперед – точь-в-точь, как показывал Шон. Вся штука была в том, чтобы напустить на себя притворной соблазнительности, как делают американские негры, исполняющие соул: глаза слегка прищурены, а губы растянуты в самодовольной ухмылке.
Джейка пробрал смех – с ним всегда так бывало, когда он танцевал под «Zoom». Смех сбил его с ритма и пришлось догонять песню: бум! – это он изобразил, как сердце в его груди взорвалось от любви. Он нагнал Джонни, и теперь они танцевали синхронно. Кевин Доннелли танцевал рядом, но не пытался повторять движения, а просто следил за ритмом – спокойно и без выпендрежа. Достаточно было взглянуть на его ноги, чтобы понять, что танцует он отлично: безупречные и непринужденные движения настоящего соул-мальчика.
Ночь близилась к концу – по крайней мере, в пабе «У Бернарда». Джонни был совсем на мели. Можно было попытаться раскрутить кого-нибудь на выпивку, но здесь обычно собирались парочки, а те немногие, кто рыскал по бару в поисках общения, искали большой и чистой любви. Вряд ли они окажутся настолько глупы, чтобы поверить, что пинта пива может стать первым взносом за романтические отношения. Джейк взял всем еще по одной, потом позволил проделать то же самое Кевину – и на этом вечер был окончен.
