При успешном развитии дел, по самым скромным прикидкам, мы должны заработать на одних только операциях в Сити 35–40 миллионов фунтов стерлингов. Общий же объем выручки от операции в наших расчетах составлял порядка 100 миллионов фунтов, что, если переводить на современные деньги, составило бы около 11,5 миллиарда фунтов стерлингов или… миллиардов долларов. Разумеется, планировалось, что большая часть этой суммы нам достанется не наличными, а различными ценными бумагами: акциями банков, облигациями железнодорожных компаний и векселями заводов и фабрик. Кроме того, скользкий момент состоял в том, что, выкупив ценные бумаги, мы сможем их выгодно реализовать лишь через полтора-два года.

Но, приплюсовав к акциям все те разорившиеся фабрики, имущество которых будет выкуплено по едва ли десятой доле своей истинной стоимости и вывезено в Россию, мы пришли к выводу, что риск стоил свеч. Если в 1866-м все пойдет гладко, мы решим свои финансовые проблемы на долгие годы вперед. А потом останется лишь подождать, когда разразился следующий финансовый кризис, например 1869 года в САСШ, и снова погреть на нем руки…

Встряхнув головой, я отбросил некстати полезшие в голову радужные мечтания и вернулся к бюджету: «А можем ли мы сократить ассигнования на представительские расходы?» — снова заскользил мой перст по строками ведомости…

За завтраком, с удовольствием листая очередной номер «Транслит», я незаметно для себя погрузился в воспоминания. История этого журнала началась всего несколько месяцев назад, совершенно неожиданно для меня, практически сама собой. Зато с каким ошеломительным успехом! Вот так вот бьешься порой как рыба об лед, чтобы лишь немного сдвинуть дело с мертвой точки, а иногда и пары слов достаточно, чтобы спровоцировать целую лавину событий…

— Ваше Величество, к вам господин Стасилевич. Прикажите пустить? — негромко спросил меня Сабуров, заглядывая в кабинет.

— Конечно. Как раз его жду, — отрывая глаза от разложенных передо мной бумаг, кивнул я. После чего встал из-за стола и сделал несколько шагов к выходу из кабинета, чтобы оказаться поближе к входящему. Бывшего учителя, к которому я питал немалое уважение, мне хотелось поприветствовать стоя.

— Здравствуйте, Михаил Матвеевич.

— Здравствуйте, Ваше Величество, — с небольшим поклоном пожал протянутую ему руку гость.

— Давайте без церемоний, присаживайтесь, пожалуйста, — пригласил я, указывая на кресло у стола.

Согласно кивнув, Стасилевич присел на гостевое место, а я тем временем достал из буфета корзинку с песочными печеньями и попросил Сабурова принести нам чай и кофе. Заняв свое рабочее место, пододвинул печенье к своему старому учителю, жестом приглашая угощаться.

Пока мы усаживались и обменивались любезностями, Сабуров принес поднос с чашками, горячим чайником, несколькими сортами чая и кофе, а также сахарницей, заполненной чуть желтоватым рафинадом. Не забыл он и про молочник со свежими сливками. Любимая чашка уже была наполнена моим излюбленным напитком — турецким кофе со сливками, но без сахара. Собеседник налил себе черный чай с бергамотом и лимонной цедрой, и мы дружно захрустели печеньем. Было в этой сцене что-то душевное, пахнущее детством. Мы тоже вот так сидели вечерами за общим столом вместе с отцом и мамой… Мир тогда был удивительным, каждый день сулил новые открытия и приключения. Сколько лет прошло…

Стряхнув нахлынувшие воспоминания и торопливо дожевав печенье, переключился на терпеливо ожидающего моего внимания гостя.

— Признаться, для меня стало приятной неожиданностью ваше желание испросить аудиенции, — начал разговор я. — Чем могу помочь, Михаил Матвеевич?

— Ваше Величество, — аккуратно отставив чашку в сторону, начал мой бывший учитель словесности, — мне хотелось бы попросить вашего содействия в открытии собственного печатного издания. Дело в том, что я и несколько моих единомышленников хотели бы выпустить новый журнал со следующего года. Хотя вернее будет сказать — возобновить давно прерванный выпуск. Ведь журнал этот был основан еще Карамзиным в 1802 году, и, сначала под редакцией самого основателя, а потом Жуковского и Каченовского, выходил вплоть до 1830 года. Речь идет о «Вестнике Европы», как вы, верно, уже догадались.

— Что ж, начинание достойное одобрения, — сделав глоток кофе, кивнул я. — В каком же содействии вы нуждаетесь? — уже догадываясь о содержании просьбы, спросил я.

— Увы, — всплеснул руками Стасилевич, — ввиду чрезвычайного положения, введенного в стране из-за недавних событий, регистрация частных газет и журналов временно прекращена, а нам бы очень хотелось выпустить журнал в январе 1866 года. Приурочив открытие нового исторического журнала к столетнему юбилею со дня рождения Карамзина, мы почтили бы память нашего достойнейшего соотечественника.

— Михаил Матвеевич, вряд ли смогу вам помочь, — сокрушенно покачал головой я. — Положение наше в Польше все еще очень шатко, именно потому и действует цензура, ограждающая наше общество от возможных распрей и склок. Сейчас, для нашего же блага, мы должны быть едины и последовательны в решении этого вопроса. Если же вам будет дано разрешение, то появится прецедент, который сможет быть впоследствии использован и другими. Причем состоящий не в отмене цензуры, что было бы досадно, но все же не так трагично. А в том, что государь поставил себя выше закона, им же принятого. Подобного рода прецедентов в свое царствие я не давал и давать не собираюсь, даже ради моего уважения к вам, Михаил Матвеевич.

— Понимаю, — сокрушенно проронил учитель. — Прошу меня простить, что отнял ваше время, Ваше Величество… — сказал он, поднявшись и явно собираясь уходить.

— Постойте, Михаил Матвеевич, — остановил я его. — Могу предложить вам другое решение проблемы.

Поспешно сев обратно, Стасилевич внимательно уставился на меня.

— Законом введен запрет на регистрацию ЧАСТНЫХ печатных изданий, — выделил нужное слово я. — Предлагаю вам стать редактором государственного журнала, который после прекращения действия цензуры перейдет в ваши руки. Вас устроит такой вариант?

— Пожалуй, да, — после недолгих колебаний согласился будущий издатель. — Непременно устроит. Лучшего решения проблемы трудно было бы желать, — собеседник выдавил из себя улыбку.

— Хорошо, — улыбнулся я, — а теперь расскажите мне о своем журнале. Признаться, мне будет интересно услышать, на что будет похоже ваше детище.

— С самого начала было решено, что новый «Вестник Европы» будет действовать по другой программе, нежели ранее существующий, — начал вдохновенно рассказывать Стасилевич.

Возможно, это и отступает от его первоначальной задачи, как журнала главным образом политического, но зато, может быть, ближе подойдет к настоящему значению самого своего основателя, который, оказав сначала России услугу как публицист, приобрел потом бессмертие как историк. Коль скоро сам Карамзин перешел от политики к исторической науке, пусть последует теперь за своим родителем в ту же область и его журнал, посвящаемый ныне историко-политическим наукам, как главной основе всякой политики.

Цель «Вестника Европы» с настоящего времени в новой его форме специального журнала историко-политических наук будет состоять прежде всего в том, чтобы служить постоянным инструментом для ознакомления тех, которые пожелали бы следить за успехами историко-политических наук с каждым новым и важным явлением в их современной литературе. Вместе с тем наш журнал имеет в виду сделаться со временем и для отечественных ученых специалистов местом для обмена мыслей и для сообщения публике своих отдельных трудов по частным вопросам, интересным для науки и полезным для живой действительности, но развитие которых не могло бы образовать из себя целой книги.

Что-то щелкнуло у меня в голове после этой тирады.

— Михаил Матвеевич, вы сказали, что хотели бы печатать частные вопросы, интересные обществу и полезные для живой действительности… — начал я издалека.