Поленов пишет, что готов давать стальные рельсы в три смены, выдавая едва ли не по три километра в сутки. Пока же работает на уральской и иностранной стали в одну смену, т. к. своей пока обеспечить не можем. В ответ пишу Путилову представление на кандидатуру Протасова для разработки месторождений Курской магнитной аномалии.

Обухов пишет, что с пушками все будет в лучшем виде, только, как всегда, просит времени. Недоволен, что завод Круппа еще даже не начал разворачиваться, пока кроме нескольких прусских инженеров ничего не видно. Попов говорит, что уже становится ясно, что корабль в указанные сроки построить мало реально, «Петр Великий» будет спущен на воду не ранее конца 1868 года. Если так и дальше пойдет, то войну за проливы можно будет забыть как страшный сон. Мой дядя, Великий князь, и морской министр единодушно сообщают, что, несмотря на наши выдающиеся успехи, вероятнее всего, наша амбициозная программа строительства броненосцев потерпит фиаско. Комкаю письмо и в раздражении кидаю в камин. Рано опускать руки! В худшем случае войну можно будет и отложить или вообще не начинать на хрен!

Напоследок, уже при свете луны, читаю многостраничный и мрачный отчет Путилова. Русская промышленность находится в зачаточном состоянии — не хватает всего и сразу. Ничего нет, ничто не работает, у всех руки растут не из того места, и их надо пересаживать ближе к плечам и голове. В конце отчета выражается надежда, что по прошествии лет ситуация будет выправляться благодаря моему мудрому решению строить техникумы и школы при заводах. Красота…

Керосиновая лампа, стоящая на краю стола, уныло потрескивала, едва-едва освещая кабинет. Прихлебывая давно остывший сладкий черный чай и с трудом щуря красные от переутомления глаза, я уже который час старался разобраться с финансовыми ведомостями, принесенными мне накануне Рейтерном и Бунге. Раз за разом водил я пальцем по клеточкам увесистой тетради, исписанной статьями бюджета, стараясь выявить хоть какой-то ресурс для снижения все растущего и растущего бюджетного дефицита. Увы, неучтенных либо же годных к перераспределению сумм не наблюдалось.

Ситуация с финансами в стране крайне тяжелая. Денег хронически не хватало. Стремительно расширяющаяся сеть железных дорог, закладка кораблей для флота, начавшиеся работы по приведению в божеский вид водных путей сообщения (расчистка дна, расширение русел, строительство каналов), входящие наконец в строй казенные сталелитейные заводы — эти проекты пожирали столько средств, что и представить трудно. Мои же собственные накопления давно кончились, а будущих доходов еще надо было ждать и ждать.

Вот и стягивал я ресурсы откуда только можно, обнажая все несущественное, вторичное, то, что могло подождать. Продал часть имущества, как своего, так и казны, урезал расходы на содержание дворцов — часть зданий отдал под государственные учреждения, часть — под культурные объекты. Серьезно сократил представительские расходы — консульские, посольские и т. д. Как боксер-профи сбрасывал ненужный вес, готовясь к предстоящему бою, считая не кило, а граммы. Ужимался там, где, казалось, уже нельзя ужаться, вплотную подходя к обезвоживанию экономики. Надо сказать, что это было непростым решением. Дурной финансовый вес уходил трудно, с потом, иногда с кровью. Да и мало его было, если честно. Россия никогда не была богатой страной. На армию, флот и прокорм хватало — и все. С крестьян и так выжималось все, что можно и что нельзя. С горожан, ремесленников и рабочих тоже взять было особо нечего. Купцов и прочих спекулянтов прищучить оказалось весьма сложно, так как по существующим законам они все платили исправно. Нужно было менять всю систему налогообложения, а это, скажу я вам, далеко не так просто и за год или два не делается. Фабрикантов и промышленников я сам старался не трогать, понимая их важность для будущего страны. Потому и легла основная тяжесть моих «прожектов» на дворянство: помещиков и аристократию. У них и деньги были, и отобрать их оказалось весьма легко. Налог на землю, на имущество, на наследство — вот, собственно, и все, деньги из их карманов начали перетекать в мой, вернее в казну. Ну, тут писанье кипятком кончилось и начались игры с тайными заговорами…

Увы, но иного выхода не было. Я понимал, что отсталая инфраструктура — главный тормоз экономического развития страны. Кроме того, надо сказать, что «обескровливание» экономики отчасти сказалось положительно.

Природа порой творит странная шутки. Человеческое тело, находясь на грани смерти, страдая от жажды и голода, начинает слышать каждую каплю росы, скатившуюся с листа, чуять запах добычи за многие мили, высвобождает, казалось бы, ниоткуда огромные резервы силы и выносливости. При переохлаждении кровь собирается вокруг жизненно важных органов, обрекая на отмирание пальцы, нос, уши, но обеспечивая работу главному — мозгу, сердцу, мышцам. Так и экономика страны, лишаясь основного своего источника жизни — денег, начала отчаянно бороться за собственное выживание.

Курс ассигнаций рухнул почти сразу, упав с 80 копеек к номиналу до 50. Усохла начавшаяся было горячка акционерных обществ, лишние деньги быстро стали недопустимой роскошью. Резко и внезапно сдулись возникшие было «железнодорожные короли» — Поляков, Губонин, фон Мекк. Несмотря на то, что частное строительство железных дорог по-прежнему поощрялось, воровать на казенных заказах стало практически невозможно — государство изменило условия игры и теперь не выступало гарантом облигаций, выпускаемых железнодорожными компаниями. Исключения составляли проекты, официально утвержденные совместно с кабинетом министров, чья доходность была заранее рассчитана и не вызывала сомнений. Недостаток денег пагубно отразился на внутренней торговле, но, поскрипев и раскачавшись, многие купцы стали вместо привычных золота и ассигнаций активно использовать векселя и чеки Государственного банка.

Конечно, удар был силен и его последствия еще долго будут нам аукаться, но было видно — мы справимся, российская экономика выживет и станет сильнее.

Кроме того, «черная пятница» 1866 года уже виднелась на горизонте. Раздувающиеся по всей Европе многочисленные пузыри железнодорожных облигаций и банковских дисконтов уже начинали потихоньку потрескивать в предвкушении неминуемого взрыва. Именно поэтому одновременно с проектами внутри России мне нужно было запустить еще один, нацеленный на Запад. Суть его состояла в том, чтобы создать, купить, захватить сеть европейских банков, которые стали бы легальным инструментом для действий на внутреннем финансовом рынке Европы и последующей скупки ее промышленности в условиях грядущего финансового шторма.

Причем банки нужны были именно европейские, а не русские. Реальность такова, что Европа никогда не пустит нас на свой внутренний рынок туда путь открыт только для «своих». А мы, как ни крути — чужие, дикари, варвары… русские.

Так что с приобретением европейских банков тянуть было нельзя. Выход на рынок капиталов западных соседей нам нужен как воздух. А когда выйдем… нам останется только ждать. Ждать, ждать и еще раз ждать. Как охотник, с заряженным ружьем подстерегать уже просматриваемую на пределе видимости, но еще не достигаемую для пули дичь. Как рыбак, внимательно следить за поклевками крутящейся вокруг крючка рыбы. Как боксер, держать противника на дистанции, прощупывать дальними ударами и ждать, когда он раскроется. Следить за новостями с финансовых и торговых площадок, пока не начнут одна за другой разоряться железнодорожные и страховые компании, банки и акционерные общества. И когда время придет — ударить, выстрелить, подсечь! Скупить через «свои» банки всю Европу за бесценок. И, может быть, еще и в обоих Америках порезвиться.

Именно для этого нужны были финансовые жертвы. Но когда я озвучил свои предложения, мои финансисты — Бунге и Рейтерн — дружно развели руками. Не потянем! И так я к ним подъезжал и этак, ни в какую. Твердили, что это невозможно. Однако я эту идею не оставил и силой продавил решение о создании экстренного фонда для работы в Европе.