— Гарри не поедет.

— Гай тоже. Он только что мне сказал. Кто же там будет?

— Я. Ты, надеюсь. Гермиона и ее семья.

— Стивен тоже?

— Да, Рози сказала, что Гермиона и Стивен обычно всюду бывают вместе.

— Наверное, наверное, вместе. — В голосе Стюарта послышалось легкое раздражение. — Рози должна бы знать, что в субботу я занят. Она решила, что я привезу тебя и задержусь, если смогу. Но если они продают… Ладно, так я и сделаю: если смогу, задержусь. Ты будешь у себя в двенадцать?

— Да. Покажу тебе жемчуг, подарок папы.

— Мама мне о нем все уши прожужжала. Хочешь, я его оценю?

Сильвия провела рукой по бусам, будто хотела защитить их от опасности: — Нет!

— Ну и прекрасно. Мама в восторге от того ланча с тобой, Сил.

— О боже, ты мне напомнил. Стюарт, я рассказала отцу, что мама не умеет читать и писать.

— С ума сошла! Зачем ты это сделала?

— Надоело говорить о пустяках, надоело врать, и это как-то вырвалось.

— Рехнулась! Последний человек, кому она бы призналась.

— Мне очень жаль.

— Больше ты, надеюсь, никому не сказала?

Сильвия понимала, что Стюарт имеет в виду Гарри:

— Нет.

— Ладно. В субботу в двенадцать.

В субботу Сильвия надела индийское платье, жемчуг и села за письменный стол Гарри. Окна квартиры выходили на небольшую деловитую гавань, где обласканные солнцем маленькие суденышки расступались перед иссиня-черной подводной лодкой, державшей курс на свою базу у противоположного берега, а один из прогулочных катеров, которые Гарри называл «усладой обжор», а Сильвия «усладой кутил», совершал свой первый шумный круг. Сильвия начала писать под аккомпанемент глухих всплесков воды, так как к причалу под окнами подошел паром, потом она услышала, как с грохотом опустили сходни. Второе письмо Холиоукам давалось ей немногим легче первого. Мысли ее витали далеко: «В конце концов я решила провести здесь все три месяца, но не из-за отца. Он очень крепкий старик и, может быть, проживет еще много лет. Я остаюсь из-за Гарри Полглейза, вы встречались с ним в Лондоне. Не хочу писать об этом подробнее, чтобы не разрушить чары, но вам и так все понятно. Сидней, должна вам признаться, смущает и изумляет меня. Боюсь, что я снова начала бунтовать против этого города, как бунтовала перед отъездом, но если мне удастся с собой совладать, я, наверное, полюблю здешний резкий неистовый климат и здешних неизломанных людей. Пока Гарри на работе, я разъезжаю в его машине, так что я видела уже большую часть города и пригородов и поняла, что есть приятные места, есть омерзительные, как везде, но девять десятых Сиднея это новые районы, где жизнь еще не устоялась, все без конца меняется — нет, я не могу рассказать, что предстало перед моими глазами. Легче рассказать о том, что не предстало. Потому что представшее необычайно зыбко. Рядом с девушками в цветастых платьях-балахонах я чувствую себя старомодной, хотя видела в прошлом году в Европе, что долгому царствованию синих джинсов пришел конец. Как бы то ни было, я сдалась и в качестве компромисса купила себе индийское платье. Индия! Отсюда она так соблазнительно близка»…

Китайский корабль все еще стоял на якоре в Вуллумулу Бей. Гарри и Сильвия обратили на него внимание, когда Гарри отвозил Сильвию к ней домой, а через полчаса по этой же дороге проехал Стивен Файф со своей семьей. Стивен сказал детям, что на этот корабль грузят пшеницу. Файфы опаздывали к Розамонде, так как ездили на северное побережье посмотреть два дома, о продаже которых сообщалось в объявлениях утреннего выпуска «Геральда». Но Гермионе так не понравился внешний вид домов, что она даже не захотела войти внутрь.

Дети остались на берегу, в машине сидели только Стивен и Гермиона.

— Ты посмотри вокруг, что мы, австралийцы, наделали, — сказала Гермиона.

— Вина моды. Рекламы. Мы одурачены модой и рекламой.

— Мы позволяем, чтобы нас дурачили. Нужные сведения вполне доступны. Достаточно открыть глаза. Хватит, едем за детьми. Школы здесь все равно никуда не годятся. Все девочки сидят на таблетках или беременеют.

— Прекрасный пример ни на чем не основанного утверждения.

— Ну и пусть. Хватит. Поехали.

— Ты не хочешь посмотреть другие дома?

Гермиона перевернула страницу «Геральда», лежавшего у нее на коленях.

— Другие для нас слишком дороги. — Она швырнула газету на заднее сиденье. — Я невыносима, согласна. Почему мы не разводимся?

Стивен завел машину.

— Трое детей — это три веские причины. Остальные ты тоже знаешь, Мин.

Они обогнули мыс и свернули на Мэкли-стрит, где нежная зелень платанов уже предвещала скорое превращение этой улицы в туннель со сводом из ветвей и листьев. На Кинг Кросс молодые люди торопились домой, их руки были заняты цветами и одеждой на вешалках, полученной из химчистки. Старые холостяки несли тяжелые сумки с рекламой авиакомпаний, пожилые женщины — маленькие пакетики с мясом, фруктами и картонные коробки с пирожными. Имоджин уснула в мягком подвесном креслице, ее головка болталась из стороны в сторону.

Дом Китчингов был построен лет пятьдесят назад в испанском или мексиканском стиле. Гермиона соглашалась, что дом удобен при сиднейском климате, но добавляла обычно, что у строителей все-таки хватило сообразительности обнести его высокой стеной. Дверь в белой стене открылась в ту минуту, когда подъехала машина, из двери вышла Розамонда. Каждого, кто вылезал из машины, она встречала поцелуем.

— Ой, дай мне, — взмолилась Розамонда, когда Гермиона нагнулась к Имоджин. Бормоча ласковые слова, Розамонда вынула малышку из креслица. — Ох, как я тебя люблю. Я никому тебя не отдам. Я тебя съем. Сильвия и Стюарт уже приехали. Входите же!

— Стюарт? — спросила Гермиона.

— Ну да, он привез Сильвию. И Тед дома.

— Дома? — удивился Стивен.

— Во всяком случае, не на яхте. Оцени. Но он к нам не выйдет. Так что аудиенции ты не получишь. Тед заперся в кабинете с этим пронырой Меррименом. Я ношу им еду и забочусь о поддержании их существования.

— Заперся? — переспросил Стивен.

— Не буквально, конечно. Но дверь закрыта. Для важности. Можно подумать, что заседает кабинет министров, не иначе. Идемте.

Воспользовавшись тем, что Розамонда ушла вперед с Эммой и Джейсоном, Стивен тихонько шепнул Гермионе:

— Стюарт Корнок. Они наверняка продают дом.

— Мин, можно я положу Имоджин спать? — попросила сестру Розамонда, когда все вошли в дом.

Глазки Имоджин затуманились и смотрели в никуда, она уже почти спала на руках Гермионы.

— Я сама, — не согласилась Гермиона.

— Славная малышка, — неожиданно проговорил Стюарт, когда Гермиона унесла Имоджин.

Сильвия загляделась в большое окно. С некоторых пор она смотрела на мир с особенным интересом: разглядывала, запоминала, чтобы рассказать Гарри, развеселить его, когда они снова окажутся вместе.

— Как ослепительно сверкает вода, — сказала она. — Солнце затопило гавань.

Босой мужчина в шортах прошел в холл, не удостоив взглядом никого из присутствующих.

— Это проклятый Мерримен, — сказала Розамонда. — Казначей. Интересно, что ему понадобилось. А вот и Мин. Мин, дорогая, твой бокал.

Гермиона взяла у Стивена бокал и, ни на кого не глядя, с усталым видом села на стул. Мерримен снова промелькнул в дверях, в руках у него была пачка бумаг.

— Ох, готовит послание премьер-министру, — не удержалась Розамонда. — Скажи, Сильвия, тебе не хотелось бы остаться здесь навсегда?

— Даже не знаю, — растерянно проговорила Сильвия, — я ведь собиралась обосноваться в Риме.

— Ты вполне могла бы преподавать здесь итальянский, — сказал Стюарт.

— Да?

— Не знаю, известно ли тебе, Сильвия, что в Австралии большая потребность в преподавателях итальянского языка, — сказал Стивен. — Многие австралийцы хотят поехать в Италию.

— К сожалению, Сильвия относится к их числу, — вмешалась Розамонда.