Он оглядел нас, вызывая хоть кого-нибудь на ответ.

— Зачем? Потому что Сартр, как участник этих событий, сам будучи когда-то военнопленным, выступал в поддержку ФНО и за независимость Алжира.

Мгновение он колебался, качая головой.

— Забудем его оплошности во время оккупации. Сартр писал гневные статьи против жестокого обращения с алжирцами и против расизма, характерного для всей Франции. Его называли предателем и антифранцузом. Обвиненный в предательстве, он получал письма с угрозами смерти и все равно делал то, что делал почти всю свою взрослую жизнь — продолжал писать. В квартиру Сартра бросили бомбу. Он продолжал писать. А потом снова бросили бомбу, на этот раз уничтожив квартиру полностью. Но он все равно продолжал писать.

Никто не проронил ни слова.

— Так в чем смысл? Скажите мне, в чем смысл? Абдул? В чем смысл?

Абдул водил пальцами по странице. Силвер окинул класс взглядом.

— Есть желающие?

— Полагаю, сэр, — Колин тупо пялился на свои руки, лежащие перед ним вниз ладонями, — смысл в том, что мы должны поступать так же. Нам следует бороться против подобных вещей. Против коррупции, угнетения и всякого такого. Несмотря на страх. Все равно делать дело. Будет ли это правильно, сэр? То есть если не будем делать, сэр, это все просто писанина, это всего лишь теория, как вы нам говорили, просто «слова на бумаге».

Говорил он без всякого выражения. Силвер спокойно смотрел на него и кивал.

— Смысл во всем этом сопротивлении и выступлениях в защиту, сэр, в том, что нам потребуется мужество, правильно? Нам понадобится найти мужество для борьбы. А если не сможем, ну, тогда мы застрянем здесь, наблюдая, как мир идет мимо нас, как вы нам говорили, наблюдая за идущим мимо миром вместе со всеми остальными «трусами», как вы их называли.

— Верно, — кивнул Силвер, прищурившись.

— Будет ли это, как вы, сэр? — спросил Колин, наконец подняв глаза и встретившись с Силвером взглядом.

— Прошу прощения?..

— Кто-то, как вы. Боец. Кто-то, кто, как вы сказали, обладает этим мужеством. — Колин принялся листать свою тетрадь, нашел страницу и зачитал: — «Преодолеть расстояние между желанием и действием», вот что вы сказали. Это вы сказали нам о мужестве, сэр. Храбрецы отличаются от нас «способностью преодолеть расстояние между желанием и действием». У меня все записано. Двадцать седьмое октября.

Колин поднял тетрадь и держал ее раскрытой для Силвера.

— Да, Колин. Думаю, это так. Но что ты хотел этим сказать?

— Я, сэр? Я отвечал на ваш вопрос. Мы обсуждали ваш вопрос. Ваше выступление о Сартре, алжирцах, евреях и остальном.

— Да, Колин, — холодно произнес Силвер, — но какое это имеет отношение ко мне?

Ариэль наблюдала за Колином с новым интересом.

— Наверное, я просто спрашивал себя, есть ли все это мужество, которое вы хотите, чтобы мы имели. Мне просто интересно, сэр, обладаете ли вы сами такого рода мужеством. То есть могу ли я спросить об этом, не боясь показаться невежливым?

Отвернувшись от Колина, Силвер посмотрел в окно, на поле, где легкий туман заполнил пространство между голыми тополями и низкими зданиями школы. Казалось, он размышлял над вопросом, а потом обернулся к классу.

— Я никогда не претендовал на то, чтобы быть примером или что у меня больше мужества, чем у кого-то еще. Я никогда не утверждал, что смелее, сильнее или более способен к действию, чем кто-либо другой. Но с другой стороны, ведь это не ответ на твой вопрос, не так ли? Обладаю ли я таким же мужеством, как Сартр? Вопрос так стоит, да?

Силвер сказал это спокойно. Он выглядел разочарованным, печальным. Гнев и ледяные нотки в голосе исчезли.

— Да, сэр.

— Нет, думаю, не обладаю. А что, Колин? С чего такой вопрос?

После долгой паузы тот покачал головой.

— Да так, сэр. Мне просто было интересно.

— Как вы можете это говорить? — спросила Хала, недоверчиво глядя на Силвера.

— Что? Что говорить. Хала?

— Как вы можете утверждать, что не являетесь примером?

— Хала, я этого не говорил. Я не сказал, что не был примером. Я только никогда не утверждал, что был примером. Или что мне следовало им быть.

— Мистер Силвер, — сердито, с пылающими щеками вступила в дискуссию Джейн. — Как учитель, вы являетесь примером. Я хочу сказать, даже если вы никогда этого не говорили, даже если никогда не говорили этого прямо.

— В этом-то и смысл вашей роли: вы априори несете ответственность, как говорит Сартр. — Хала продолжала, кивками подкрепляя свою ссылку на писателя. — Вы можете не утверждать, что вы пример, но все равно вы — пример. В любом случае. Вам не дано решать, как люди вас видят. И вы знаете, верно, что являетесь примером для множества учеников в этой школе, мистер Силвер? Простите, и я не хочу показаться невежливой, но выбирать вам не приходится.

Силвер глубоко, медленно вздохнул.

— Что ж. Хала, не знаю. Не знаю, сколько людей на самом деле видят во мне пример. Но это тема для другой беседы. Действительно, я влияю на то, как меня воспринимают. Одежда, которую я ношу, что я говорю, как говорю. Я, как и все мы, культивирую свой образ. Я не чище любого другого человека. Гораздо важнее, что все эти люди, которые предположительно считают меня примером, они тоже делают свой выбор, не так ли? Они решают смотреть на меня с тех или иных позиций, правильно?

Я внимательно наблюдал за Силвером, пока он говорил. И пока я следил за его глазами и шевелящимися губами, за тем, как он щипал кожу вокруг ногтя большого пальца, мое сердце застучало быстрее и сильнее. Я чувствовал, как во мне что-то поднимается, и когда Силвер произнес свой вопрос, у меня вырвался раздраженный вздох.

Он повернулся ко мне, посмотрел печально. Он казался усталым.

— Гилад? Ты хочешь что-то сказать?

Я глянул на Колина. Он смотрел на меня.

— Мистер Силвер, я только хотел спросить, верите ли вы во все это. — Меня затошнило, лицо налилось жаром. Я вытер ладони о джинсы.

Силвер сузил глаза. Мой вопрос, видимо, удивил его.

— Что ты имеешь в виду, Гилад? Верю во что?

— Я хочу сказать, вы действительно ожидаете, что ученик десятого класса, лет пятнадцати-шестнадцати, делает этот выбор? Что он способен решить, как он вас воспринимает? По-настоящему справедливо оценить вас, оценить вашу подлинность? Он решает смотреть на вас с тех или иных позиций? Что вы разделяете эту ответственность? Вы и ученик? Что это одинаково?

Мы все смотрели на него и ждали ответа. Мы практически застыли, объединившись в этом ожидании. Силвер посмотрел на меня, и на этот раз я выдержал его взгляд. Он повернулся к Колину. Напряжение было ужасным.

Абдул кашлянул. Силвер повернулся к нему.

— Как ты считаешь, Абдул?

Тогда я разозлился, почувствовал закипающую во мне злость. Как он смеет надеяться на Абдула?

Абдул раскачивался вперед-назад, его нервные кивки захватывали все тело.

— Не знаю. Я не очень уверен.

— В чем, Абдул?

— Не знаю. Да, вы учитель. Поэтому вы несете ответственность. У вас есть работа. Это ваша работа.

Силвер нетерпеливо кивнул, его легкий жест граничил с иронией.

— Еще кто-нибудь? — спросил он.

Теперь я поднял руку. Это была формальность, которую я давным-давно отбросил. Это был мой иронический жест. Силвер повернулся ко мне. Прошел к окну и открыл его, оперся локтями о подоконник, отвернувшись от нас. Прохладный воздух остудил мою вспотевшую шею. Я был благодарен за прохладу, благодарен за то, что он открыл окно, и в очередной раз почувствовал к нему симпатию, теплоту. Промелькнула мысль: не открыл ли он окно ради меня, увидев мое раскрасневшееся лицо, пот на лбу. Я очень хотел, чтобы так и было. И опять подумал, что предаю его.

Но руку я не опустил.

— Это не обязательно, — начал он, все еще глядя в окно. Потом повернулся к нам и покачал головой. — Да, Гилад. — Таким тоном он мог обратиться к Ариэль.

Я раскрыл свою тетрадь.

— Могу я зачитать вам кое-что? Это Сартр.