— Меня зовут Пол Спенсер. Я директор старших классов. Многих из вас я знаю и очень многих — не знаю.

— Как дела, Спенс? — крикнул кто-то с галерки.

Мистер Спенсер улыбнулся:

— Очевидно, кое-кто из вас с энтузиазмом вступает в новый учебный год. Это хорошо. Действительно, хотя меня и зовут мистер Спенсер, в широких кругах я известен как Спенс. Можете называть меня, как вам больше нравится.

Спенс продолжил свою речь. Нас приветствовали, ободряли, информировали, снова приветствовали и ободряли, а затем отпустили на занятия. Про Францию в его выступлении ничего не было. Ничего о городе и его связи со школой или о том, насколько нам повезло здесь находиться, или какая это честь — учиться в таком городе, как Париж. Во вступительной речи ничего не прозвучало о том, каким образом Париж станет неотъемлемой частью нашего образования, о том, каким образом искусство, культура, язык и кухня будут вплетены в наше ежедневное пребывание в Международной французской школе. И именно это больше всего запомнилось мне из того первого утра — приземленность встречи и то, что город, в который я влюбился, был полностью проигнорирован. Город не имел никакого отношения к школе.

МФШ была отдельной страной.

После речи нам дали двадцать минут, чтобы найти наши шкафчики и проверить, реагируют ли замки в шкафчиках на данные нам цифровые комбинации. Я нашел свой, номер 225. Мгновение смотрел в шкафчик, достал из рюкзака несколько ручек и положил на пол шкафчика. Несколько раз глубоко вздохнул, не зная, что делать. Держа правой рукой дверцу, я подвигал ее — открыл и закрыл, открыл и закрыл. Не помню, сколько простоял, но в итоге повернулся и пошел прочь. Я совсем не ориентировался в школе, но шел, словно знал, куда иду. Мне хотелось выбраться на улицу. На меня уже смотрели. Он ни с кем не разговаривает. Он просто пялится в свой шкафчик.

Я вышел на поле за школой — окаймленную высокими тополями широкую зеленую лужайку во всю длину здания. За полем, ближе к школьной столовой, стояло несколько скамеек для пикников.

Одна из них располагалась в стороне, под маленькой сосной. Я сел там, глядя на школу. Сильный ветер раскачивал тополя. Мне нравились эти деревья и то, как они медленно двигаются. Я сидел за столом, пока не услышал звонок — странное электронное воспроизведение звона церковного колокола.

На нем были джинсы и белая рубашка, темные волосы коротко подстрижены. Столы стояли полукругом, его письменный стол находился в передней части классной комнаты. Он сидел на краю стола, держа в руках классический учительский классный журнал — темно-зеленый, на спирали.

Свет не горел. Шторы были раздвинуты, окна распахнуты настежь. В них мне были видны раскачивающиеся тополя.

Он посмотрел на меня и улыбнулся, когда я вошел.

У него были потрясающие зеленые глаза с очень длинными ресницами, придающими ему женственный вид. Щетина за несколько дней и сильный загар. Квадратный подбородок, но круглые, как у мальчишки, щеки. Все его физические черты, казалось, противоречили друг другу. Я не мог сказать, какой он — старый или молодой, высокий или низкий, резкий или мягкий.

Я остановился у стола рядом с окном.

— Простите, — сказал я. — Могу я сесть, где хочу?

— Конечно. Где тебе нравится. Как тебя зовут? — спросил он.

Я ответил. Он кивнул и что-то пометил в классном журнале.

— Я мистер Силвер.

Стали подходить другие ученики. Он улыбался тем, кто с ним здоровался, и не обращал внимания на тех, кто этого не делал.

Он продолжал писать в классном журнале, пока нас не набралось десять человек. Все молчали. Похоже, никто никого не знал. Прозвенел звонок. Он продолжал писать. Заставлял нас ждать. Затем оторвался от записей и зачитал по журналу наши имена. После каждой фамилии он улыбался, кивал или здоровался. Затем, закончив, оттолкнулся от стола и встал.

— Итак, добро пожаловать на Семинар старшеклассников. Для тех, кто меня не знает, а судя по всему, у нас здесь много новых слушателей, меня зовут мистер Силвер. Важны два факта: вы старшеклассники. Вы пришли сюда по собственному выбору. Я предполагаю, что вы окажетесь ответственными, заинтересованными, активными и увлеченными членами группы. Мы с вами будем встречаться каждое утро примерно на один час, четыре дня в неделю в течение девяти месяцев. Это много. И это совсем не срок. Я не стану, как делаю для своих десятиклассников, раздавать вам список правил и пожеланий. У меня нет для вас никаких бумаг. Никакого списка вспомогательных материалов. То, что вам нужно знать, несложно. Как я уже сказал, наши занятия — это семинар. Я отношусь к нему серьезно. Каждый день мы станем обсуждать литературные произведения. Что это означает, зависит от вас. Успешность занятий я измеряю тем, сколько я говорю. Если придется говорить часто, тогда я сочту наши занятия неудачными. Если буду говорить мало, значит, мы добились успеха. Ваш собственный успех будет основан на трех факторах — качестве вашего участия, качестве ваших письменных работ и вашем энтузиазме делать то и другое. Мне бы не хотелось давать вам какие-либо вопросники или контрольные работы. Однако если я почувствую, что вы не читаете то, что я прошу вас читать, тогда я устрою контрольные работы, которые даю своим более юным ученикам. Год я начну, обращаясь с вами, как со взрослыми. Это означает, что вы можете пользоваться любым языком по своему выбору. Можете выражать любое свое мнение. Можете ссылаться на свой личный опыт. До тех пор пока проявляете энтузиазм к работе, которой мы тут занимаемся, вы свободны в своих высказываниях. Есть несколько исключений. Я не потерплю жестокости и неуважения к другим слушателям. Я не потерплю нетерпимости. Не потерплю грубости, травли, насилия любого рода. За пределами этих ограничений вы свободны. Свобода — проблема более основательная, но о ней позднее. То, что вы скажете в этих стенах, здесь и останется. Я не стану обсуждать ваши слова ни с кем — ни с вашими родителями, ни с другими учениками, ни с учителями. И опять же есть несколько исключений. Если вы дадите понять, что собираетесь причинить вред себе или кому-то еще, такую информацию я скрывать не стану. Если вы дадите понять, что являетесь жертвой насилия, такую информацию я скрывать не стану. Если вы дадите понять, что нарушили закон или собираетесь его нарушить, такую информацию я скрывать не стану. За этими исключениями даю вам слово хранить ваши тайны. Я ожидаю, что в класс вы будете приходить подготовленными, выполнившими задания, которые я попрошу вас сделать. Для меня само собой разумеется, что вы добросовестные люди, способные к независимым суждениям, и что вы находитесь здесь потому, что хотите здесь быть. Почему вы захотели здесь быть — вопрос, которым мы займемся позднее в течение этого года, но я совершенно не принимаю намеков, что вы здесь не по своей воле.

Поднял руку стройный, крепкий паренек с рыжей шевелюрой. Мистер Силвер холодно смотрел ему прямо в глаза, пока тот не опустил руку.

— Я отвечу на все вопросы в конце занятия. В идеале мы будем собираться здесь каждое утро и на час забывать о мире за пределами этой комнаты. Однако я достаточно давно преподаю, чтобы знать: так будет не всегда. Мир войдет в этот класс. Вы будете злиться на меня. Не соглашаться. Скучать. Приходить в ярость. Может, и я тоже. Я всего этого ожидаю. Но теперь вы хотя бы знаете о моей мечте.

Он улыбнулся:

— Приходите сюда взволнованными. Вот чего я хочу: чтобы все мы приходили сюда взволнованными и проводили время вместе, с радостью бросая друг другу вызов, думая, подталкивая друг друга к выполнению прекрасной работы. На первой неделе я познакомлю вас с экзистенциализмом и потому буду говорить больше обычного. Затем мы будем читать знаменитую лекцию Жана-Поля Сартра, в которой он защищает экзистенциализм от критиков — что придется делать и мне, так как многие из вас станут критиками экзистенциализма. Во всяком случае, я на это надеюсь. Я буду полагаться на вашу способность быть критичными, острыми и внимательными. Я буду совершать ошибки, говорить неправду, приводить спорные аргументы. Я ожидаю, что вы станете меня поправлять. Ожидаю, что бросите мне вызов, поставите под вопрос мою логику и критически подойдете к моим рассуждениям. Итак, здесь у меня десять экземпляров лекции Сартра «Экзистенциализм — это гуманизм». Она станет нашим первым текстом. Читающим по-французски настоятельно советую прочесть ее и в оригинале. Всем вам нужно прочитать это переводное издание к понедельнику. Первые пятьдесят страниц — к четвергу. Позвольте мне закончить вот какими словами. Нырните туда очертя голову. Измениться может все, но только при условии самоотверженных действий.