Мать же умеет создавать идеализированный мир, в котором никто никого не бросает, все друг друга любят и умеют расставаться со своими обидами, как итальянцы со старой мебелью под Новый год, ради общечеловеческих ценностей. Если бы мать была в раю в тот момент, когда Ева прияблочевала Адама, ей удалось бы все уладить с Богом по-семейному, и неизвестно, кто бы рожал в муках. В мамином мирке Ханна радуется за Манфреда, а Манфред никогда не бросал Ханну и не называет ее похотливой шлюхой, а она его – похотливым мерзавцем. Впрочем, надо отдать маме должное, сама она ведет себя так, будто ее никто и никогда не обижал, не предавал и не подставлял.
Тролль в задумчивости сидел около дедова свертка. Казалось, что он дышит с присвистом. На самом деле это он потихоньку скулил. Посягал на шляпу с прядками. «Троллик, даже не думай, малыш», – предупредила его я. Тролль вывернул уши в мою сторону. И покосился карим глазом. Думать о шляпе с аппетитными прядками он не перестал, но сделал вид, что мое мнение его интересует. У собак это превосходно получается. Надо поучиться. Я взяла сверток и спрятала его в шкафу отца. Тролль продемонстрировал мне, что такого поведения лично он не одобряет, об этом свидетельствовало выражение его длинноносой докторской мордочки. Таксы похожи на врачей, аптекарей и поверенных. Надо было назвать его Олаф. Или просто – Кох.
Опять мобильный. «Марта, ну и где ты?» Агата. «Привет, дома. Присматриваю за кактусами, Троллем и свертком от твоего мужа». «Он тебе что, притащил хомячков или червячков?» «Нет. Шляпу и бумаги». «Так зачем ты за ними присматриваешь? Они же не расползутся. Олаф сказал, что ты придешь к нам в клуб! Мне интересно, почему я до сих пор тебя здесь не вижу». «Мне надо поговорить с Дереком». «Вот оно как… с Дереком. О’кей. Тогда позвоню тебе позже. Отто сказал, что ты не в лучшей форме. Имей в виду, мы здесь еще долго будем».
Пора было позвонить Дереку. Сколько можно тянуть? Это так глупо, звонить по телефону мужчине, для которого ты наверняка ничего не значишь, и рассказывать о том, что твой погибший дед вчера умер в заведении для слабоумных, оставив семье в наследство шляпу с прядками и записки на псевдоиврите.
Так странно измерять проживание с мужчиной с момента знакомства с ним до расставания. Согласно такому измерению, я живу с Дереком Ромбергом три года. Я продолжаю с ним и им жить. В отличие от него. Мы познакомились во время научной конференции в Вене, где он в то время жил. А я тогда жила с Оскаром. В Берлине. С Оскаром я состояла в так называемом гостевом браке и львиную долю своих сил тратила на то, чтобы уговорить его не изменять формат наших отношений, он хотел, чтобы я переехала к нему. У него была крючкообразная психология, он постоянно нуждался в крючках, в наживке для этих крючков и в добыче для этих наживок. Я заметила, что такие мужчины выбирают галстуки с узорами в виде ромбов или в вертикальную полоску. В любом случае, они обязательно отдают предпочтение именно галстукам.
Оскар был блестящим юристом, иначе отец никогда бы не взял его к себе в помощники. Он был ироничным педантом. Большинство людей поначалу считали, что он представитель нетрадиционной сексуальной ориентации или просто высокомерный тип. Правдой было последнее. Первое, что я вижу, вспоминая Оскара, белизна его рубашек. Они были такими белыми, что если бы кто-то сбросил их на пол и прошелся по ним, они бы скрипели, как снег при легком морозце. Ясно, что никому не приходило в голову поступить так с рубашками Оскара. Кроме меня. Мне это приходило в голову, иногда по нескольку раз на день. Я часто фантазировала на эту тему, но никогда не осмеливалась это проделать. Второе – сверхъестественная белизна его зубов. Под языком они не скрипели, а пальцем я, опять-таки, не осмеливалась придавить. Успешный и целеустремленный Оскар.
С Оскаром нас познакомил отец. Я знала, зачем он нас знакомит. Отец – эстет и визуал, он всегда одевался со вкусом и сочетал в одежде только такие вещи, которые не только ему подходили, но и гармонировали друг с другом. Внешне мы с Оскаром чудесно гармонировали. Как две вертикальные параллельные прямые. Как два парковых дерева, корни которых не переплелись под землей. Две колонны. Как две горизонтальные параллельные прямые мы тоже воспринимались и выглядели неплохо. Но любая перпендикуляризация (как говорит Манфред) была для нас болезненной, непривычной, некомфортной и ненужной. Мы оба об этом знали. Я пыталась относиться к этому философски. Он был красивым и образованным, а еще мне нравилось, как он шутил и прибирал у меня в доме. Кроме того, мы познакомились тогда, когда я начала думать, что для моего имиджа (да, я думаю о таких вещах), то есть внешней подачи меня как личности, необходимо постоянное присутствие мужчины в моей жизни. Меня беспокоило то, что два года кряду у меня не было постоянного друга. А все мои связи были нечастыми, фактически одноразовыми и не успевали превращаться в отношения. Собственно, даже не это. Я просто устала от поисков кого-то подходящего. И попробовала ужиться с неподходящим.
Оскар боролся за наши чувства. Он отметал неконструктивные мысли о том, что никаких чувств нет. Он решил, что они есть, доводя меня до бешенства каждодневной борьбой за них. Многие говорили, в том числе и Ханна, что Оскар использует меня ради того, чтобы сделать блестящую карьеру. С этим я не могу согласиться. Не потому, что идеализирую Оскара. И не потому, что о таком думать неприятно. А потому, что хорошо знаю своего отца. Конечно, отец хотел устроить раз и навсегда мою супружескую жизнь. Но именно поэтому он никогда не подложил бы мне в кровать свинью в лице невежды, банального карьериста и сволочи.
Все это я вспоминаю для того, чтобы было понятно, почему я так легко сошлась с Дереком. Когда наши руки соприкоснулись на термосе с кофе и я почувствовала, как меня прошиб пот, Оскар и его эфемерная борьба стали восприниматься мной как кинолента, далекая от моей реальной жизни. А еще я подумала, что никогда в жизни так не сходила с ума от того, что моя рука встретилась с чьей-то рукой. Чужая рука – не такая уж невидаль, чтобы так бросило в дрожь. А меня лихорадило от предчувствий, что-то квакало в желудке, как всегда, когда я возбуждалась. Когда мы вернулись в конференц-зал, я не могла ни о чем думать, кроме него. Мне даже не нужно было на него смотреть, хотя я его плохо запомнила. Его прикосновение словно оживило мое тело, включило его, сменило батарейки. Замершая женщина, как механизм довольно простой, иногда нуждается в ключике. Маленьком или большом ключике, несколько оборотов, и она завелась, она ожила.
Мы не переспали в тот же день не потому, что я пыталась выглядеть неприступной. Мне бы это не удалось, я очень сильно его хотела. Мы не переспали только потому, что Дерек перепутал номер в гостинице. Он постучал в соседний номер, где остановился профессор Хайдельбергского университета. Несмотря на второй час ночи, профессор двери открыл, появлению Дерека искренне обрадовался, раздобыл стаканы, и они шумели всю ночь, перемежая теологические и теоретические споры с короткими тостами. Дерек избавился от профессора около шести утра, пообещав ему, что если у него родится сын, то он эксперимента ради будет растить малыша в бочке.
Мы могли бы не переспать и на следующий день, потому что я стала безумно волноваться. Думать, что не понравлюсь ему как женщина. Начала вспоминать, что мне говорили другие мужчины, домышлять то, о чем они умалчивали, считать, сколько их у меня было, любовников, и достаточное ли это количество для того, чтобы чувствовать себя опытной женщиной и иметь власть над телом мужчины. Дерек о таких вещах никогда не думал. Он или хотел, или нет, все остальное было условностями. Я завидовала этому качеству, пыталась перенять его, но не удавалось.
Год мы встречались наездами. Я всегда буду помнить этот год. Я не знаю, что со мной происходило в течение того года. Я не помню, повышали мне заработную плату или нет, болела я или была здорова, с кем я ссорилась, с кем знакомилась; я не помню, чьи дни рождения я праздновала, были у меня неприятности или приятные события, я просто помню электронное табло «Берлин – Вена», открытки с изображениями Венской оперы с его приписками «арию «Благочестивая Марта» исполняет Дерек Р.». Свою постоянную готовность к овуляции и чувство счастливого волнения. Дерек наведывался в Берлин. Я в Вену. Я дарила ему свитера, футболки, медных медвежат и музыкальные диски. Он мне – шарфики, юбки, которые все были мне маловаты, шоколадных моцартов и керамические чашечки.
