Саша нащупал больное место — конечно, не зная того. Саша не был для Вадима человеком самим по себе, никогда не стал для него человеком самим по себе. Он неизменно ассоциировался с мамой. С тем, как она любила его и переживала из-за разлуки с ним. За год до смерти мировоззрение матери приобрело отчетливо мистический ракурс, и Вадим, ощущая неладное, протестовал, спорил с ней. Она же ссылалась на его материализм снисходительно, смотрела ласково и свысока. Вадим, видя бесплодность своих попыток, бесился. Как-то раз она рассказала, будто Сашин покойный отец посетил ее среди ночи. Будто она проснулась и отчетливо ощутила чье-то присутствие. Спросила, кто это; муж ответил. После чего она ощутила, что он обволакивает ее холодом и стекает по спине, словно жидкость. Потом он стал пропадать и сказал: скоро увидимся. И мама сделала вывод, что ей пора отправляться за ним. Вадим ощущал бессилие. Он говорил: мама, это бред, ерунда. Она опять улыбалась и говорила, что не все храбры, не все обладают искрой, или обладают не сразу. Не все могут заглянуть за пределы, приотворить завесу, увидеть реальный мир. Если хочешь вписать его в рамки, вписывай. Ты позже поймешь.

Вадим бросил резко:

— Саш, ты что-то не то говоришь, ты не находишь… Напился уже, что ли?

Саша ответил презрительно:

— Че, не нравится слушать?

Затем благодушно добавил, с ложным смирением:

— Ну-ну. Думаешь, у меня не все дома? А между прочим, людей исключительных все время считают странными и сумасшедшими. Так что я, типа того… даже горжусь.

А Вадим вдруг подумал, что мистицизм — легкий выход. Упрощенный способ исследовать мир и сознание. Все стандартно, а упаковано так, что создается иллюзия многогранности. На деле — архаика, культурные мифы. Готовые ответы. Он встал и засобирался:

— Ладно, пойду. Спасибо за приглашение. Проводи меня в коридор.

В коридоре он, не желая задерживаться, вынул деньги. Саша, заметив их, застыл на секунду; можно было увидеть, как он перечислял для себя возможности их применения. Но выдал другое.

— Что, подачки опять? Нам не нужно. Привет.

Развернулся и засвистел. Вадим стал спускаться по лестнице.

Снаружи шел дождь. Шелест его, избыточный и электрический, отзывался эхом в подъезде. Запахи тления и мочи стали объемнее, разбухли от влаги и по-хозяйски стояли у нижней ступеньки. Разогнав их руками, Вадим тоже встал у порога, выдыхая, выветривая пары алкоголя. Это было желаемое присутствие — дождь. Он был сейчас не один — с дождем. Он подмигнул и кивнул ему. На асфальте вздувались большие стеклянные пузыри. Казалось, они не лопаются, не превращаются в новые, а суетливо ездят по скользкой поверхности, уворачиваясь от капель.

Внезапно возник новый и свежий запах мокрой листвы, врезался Вадиму в лицо. Он вдохнул глубоко несколько раз, пока не перестал обонять… В нем бродили странные чувства, которые он не смог бы определить. Он уже был не тот, что в самом начале. Он тогда что-то знал, шел к чему-то, но сбился с пути.

А ведь Саша его ненавидит, вдруг пришло ему в голову. Страстно, бесповоротно. Вадим вспомнил Сашу, каким видел его у двери, только что. Бушующим и клокочущим. Наделенным в этой связи отчасти героическим ореолом — ведь не все умеют так чувствовать.

От встречи осталось чувство незавершенности. Казалось, и Саша должен его разделять.

Вадим прошел в спальню в мокрых ботинках. Запер дверь изнутри. Скинул одежду и бросил на стул. Лег на кровать. Закрыл было глаза, но они сами открылись. И стали бродить по комнате, не соотносясь с ходом мыслей.

Он заметил вдруг кое-что: комната изменилась. Обвел ее еще раз глазами и утвердился в догадках.

Формально это помещение считалось его личной спальней, но Маша в ней все равно обитала. Поэтому здесь всегда находились ее мелкие вещи: журналы, кое-какие кремы, безделушки, которые нарочно не вспомнишь. Ничего этого не осталось: Маша официально съехала.

Вот здорово, подумал Вадим. Меня так наказывают. Я же вдобавок и виноват.

Это было даже забавным, и Вадим вдруг развеселился. Все лучше, чем неопределенность и тягомотина. Надев халат, он спустился вниз.

Встретил там Машу. Она взглянула важно и холодно, а затем обратилась к нему с таким видом, что сразу стало понятно: обратилась только из-за нужды, снизошла по необходимости.

Сказала, будто зачитывая доклад на абсолютно неинтересную тему:

— Представляешь: случайно встретилась с давней подругой. Мы с ней вместе когда-то ходили в садик во Владивостоке. И до сегодняшнего дня не встречались. Причем: когда мы были на Филиппинах, ее семья жила в Индии. А в то время, как я училась в Нью-Йорке, она жила в Филадельфии. Мы параллельно друг другу существовали. Марина несколько лет работала стюардессой… детская мечта у нее такая была. Теперь вот потеряла работу. Она недельку-другую у нас погостит. Не возражаешь?

Он, естественно, не возразил. После чего в комнату вошла высокая девушка: она была натуральной блондинкой с глазами очень темного, почти черного цвета. На лице ее не было выражения, и Вадим по ее поводу сначала ничего не подумал.

Девушка же повела себя так, будто Вадима не существовало. Она посмотрела на то место, где он стоял, затем отвернулась и стала беседовать с Машей. Он постоял там еще какое-то время и отправился спать.

В голове у Вадима только что разорвалась маленькая нейтронная бомба. Он рефлекторно ощупал череп: цел. Но внутри ничего не осталось. Стеклянные глаза выглядывали из пустой черепной коробки, держась на каких-то ошметках.

Дело в том, что Марина только что проплыла мимо на своих тонких ногах, даже не взглянув на него. Вадим готов был провалиться сквозь землю.

— Привет, — беззаботно-чужим голосом бросил он оранжево-синему пятну Маши.

Так продолжалось уже неделю. Он пребывал в тихом шоке: стюардесса его игнорировала. Для нее его словно бы не было. Вадим гадал, чем это могло объясняться: колоссальной ее невоспитанностью или же проекцией Машиного к нему отношения. Таким образом, стюардесса могла выступать в роли посредника, подавать сигналы. В любом случае, решил он, культурный человек был бы не в состоянии так поступать. В этот вечер Вадим не выдержал и, улучив минуту, когда Маша осталась одна, задал вопрос:

— Скажи мне, это какое-то особое ко мне отношение? Или твоя подруга вообще ни с кем не здоровается?

Маша равнодушно пожала плечами:

— Но ведь и ты не здороваешься с Мариной. Думаешь, ей приятно? Ты поздоровайся, и она с тобой поздоровается.

Вадим был поставлен в тупик подобным взглядом на вещи. Задумался. Почему это он должен здороваться с ней? Она живет в его доме, питается за его счет. Самое малое, что она может сделать, это поздороваться первой. Не говоря уже о нормальной человеческой благодарности. Таковы правила хорошего тона, разве нет?

Вадим начал вспоминать, каким именно образом они встретились в первый раз. Сначала в комнате были только он и жена. Маша рассказывала: в садик ходили, на Филиппинах, бла-бла, то есть представила Марину заочно. А когда та появилась, не сочла нужным представить их друг другу официально. Возможно, в этом разгадка? Может быть, она сделала это нарочно? Но надо ведь оставаться цивилизованными людьми… даже если у них теперь такие вот отношения.

Нужно было в тот первый раз повести себя по-другому, подумал Вадим. Сразу поздороваться с Мариной, назваться, пожать ей руку. И все тогда было бы нормально. А теперь уже поздно, и он не пойдет на попятный.

А если бы в тот первый раз она не ответила на приветствие? Посмотрела бы сквозь него и проплыла мимо, как медуза. Вот был бы позор. Он бы тогда просто выкинул ее из дома, и все. А теперь он позволил этому зайти слишком далеко, сам позволил.