Раздался стук в дверь, и Лера сказала:
— Вадим Сергеевич, к вам Николай Тимонин.
Мгновенно вскочив, Вадим увидел входящего в кабинет лучшего друга: огромного, с черными космами до плеч, улыбающегося укутанным в широченную бороду ртом и добрыми ярко-голубыми глазами. Они оба ринулись по кратчайшему пути, пересеклись посередине и долго переваливались друг у друга в объятиях, похлопывая, пожимая и отстраняясь полюбоваться.
— Ты че, потолстел, что ли? Блин…
— А у тебя волос вроде меньше стало… Или так кажется?
— Вроде похож на себя, а вроде и нет…
— А сам! Загорел, поистрепался…
— Ну, ты как, жена как, сын?
— Да нормально… ты-то как?
— Да я че?! Я как всегда…
— Как съездил-то?
— Съездил супер!
Несколько минут они продолжали диалог в том же режиме, с каждым разом чуть уточняя вопросы. Потом Колька заторопился:
— Слушай, я так забежал, на минутку. Мне еще надо кое-куда заскочить, а к вечеру я буду свободен. У тебя на вечер какие планы?
— Ты б хоть заранее предупредил… — Вадим посмотрел в календарь на столе. — У меня в полседьмого встреча, уже не отменишь. Но ненадолго, в восемь освобожусь. В кабак сходим или отметим по-домашнему?
— По-домашнему! Илюшку твоего повидать охота, и вообще… Если я не напрашиваюсь, конечно.
Колька кокетничал. Вадим отстранился:
— Посмотрите, какие формальности…
— Ну, мало ли… давно не виделись, и все такое…
Они посмеялись.
— Ну, тогда езжай к нам — сразу, как освободишься. Я Машке сейчас позвоню, пусть приготовится встречать любимого гостя.
Колька возмутился:
— Да че готовиться, семейная же обстановка! Она там щас устроит устриц и омаров!
— Ничего, ты небось и не такого едал…
Они еще раз обнялись и простились до вечера.
Вадим страшно соскучился по Кольке, с которым дружил еще с первого класса. Колька был личностью весьма занятной. Закончив школу, он без труда поступил в МФТИ, но на втором курсе бросил — ему стало скучно. И с тех пор он занимался черт знает чем: работал звукорежиссером, водителем, банщиком. Три года назад он превратился в психолога, хотя психологии нигде не учился, и трудился в рекомендованном молодежи Минздравом РФ психологическом клубе, смахивающем отчасти на тоталитарную секту. Там он довольно быстро стал культовым персонажем и вел массу ролевых игр и тренингов вроде «Армагеддона» (выживание без воды и пищи в настоящем лесу), «Сексуальности» (обучение секретам плотской любви) и «Трансформации» (коренное изменение личности путем трехдневного пребывания с группой себе подобных в ограниченном пространстве). Еще он немного интересовался оккультизмом, кельтской музыкой, собирал шаманские бубны и читал странные книги. А последние полгода Колька провел в путешествиях по Южной Америке, пристроившись к этнографической экспедиции.
Впереди был еще целый рабочий день. Вздохнув, Вадим сел за стол.
— Вадим Сергеевич, можно?
Лера встала около двери, очертив на фоне стены собственный силуэт. Ее облик показался Вадиму французским: синий свитер с треугольным вырезом, из него торчит воротник белой рубашки, а сверху розовый шейный платок. Лера оставила дверь открытой:
— Послушайте.
Из коридора донеслось:
— Блядь! Сука! Блядь!
Слова были продекламированы громко, со вкусом. Лера прикрыла дверь и понизила голос:
— Надо уже что-то делать. С Карасем.
Толе Карасю, талантливому программисту и очень обаятельному человеку, многое позволялось. Будучи всеобщим любимчиком, он к тому же носил маску шута. Женщины не могли совладать с его чарами и влюблялись в него; Толя, в свою очередь, волочился за женщинами — правда, невозможно было понять, всерьез или только для виду. Помимо прочего, Толя имел особенность: он беспрерывно матерился. Это было чем-то вроде болезни: без мата он жить не мог, как без воздуха. В данный момент он прогуливался по коридору, выкрикивая ругательства, — просто так, для души.
Лера произнесла страдальчески:
— Звонили охранники снизу. Сказали, что он, выходя, вместо фамилии пишет в журнале слово на букву «х»…
Вадим покатился со смеху, не удержавшись. Лера добавила мягко:
— У него трехлетняя дочка матом ругается, как сапожник. Так говорят.
Вообще-то, Вадим неоднократно беседовал с Карасем, даже грозил увольнением; тот держался неделю, затем опять начинал. Когда посторонние приходили в офис, Карася всегда лично предупреждали во избежание неприятностей. Порой даже это не помогало: он шел в туалет поругаться всласть в одиночестве, но туда, к своему ужасу, заходили по надобности посетители.
— Ладно, зови его. Не знаю, что ему еще сказать. Из зарплаты вычитать, что ли?
Появился Карась: в отличном расположении духа, нес себя гордо, как жареного петуха на блюде, и имел на лице выражение настоящего мачо. Вадим даже залюбовался. Толя всегда ему нравился, и Вадим не отказался бы с ним дружить. Только ему было непонятно, каким образом люди начинают дружить в таком возрасте; не скажешь ведь: «Давай дружить». Кроме того, Карась имел Серенького в качестве закадычного друга. Это была довольно странная пара: Серенький на фоне Карася совершенно терялся и старался выделиться хоть чем-нибудь. Поэтому Сема был франтом и чрезвычайно хорошо одевался.
— Присаживайся.
Вадим указал Толе на кресло.
— С завтрашнего дня будем вычитать из зарплаты. Решим, каким именно образом. По пять рублей за слово или сразу, оптом — по проценту в день.
Мгновенно сообразив, о чем идет речь, Толя взмолился:
— Вадим Сергеевич… Я уже сколько старался… Вы же знаете, я не могу без этого. Вот прямо два часа не ругаюсь — и чувствую, что сейчас… ну не знаю, лопну, что ли… меня прямо тошнить начинает, пульс зашкаливает… я не то, что работать, — ничего не могу… Вам жена моя скажет. Она сколько боролась, ребенок ведь и все такое…
Посмотрев в умоляющие глаза Карася, Вадим крякнул:
— Ладно, иди… Что с тобой делать? Отдельную комнату тебе выделить, звуконепроницаемую?! Или психотерапевта за счет компании?
Карась начал выходить с виноватым видом, но, встретив Леру в дверях, тут же приободрился.
Последнюю фразу Лера услышала.
— Вы это серьезно?
— Ну а что делать… Надо навести справки — вдруг это лечат. Может, ему в детстве запрещали ругаться, а теперь вот что вышло…
Вадиму совершенно не хотелось работать, но до половины седьмого нужно было как-то скоротать время. Он взял справочник, чтобы самому найти нужные телефоны — и таким образом все же на несколько минут оттянуть работу. На первых страницах попалась реклама медицинского центра: массаж, лимфодренаж, акупунктура от стрессов. «Вы попали в круговорот современной жизни и чувствуете, что медленно скатываетесь вниз, не в силах бороться?..» «Ого, это про меня», — подумал Вадим. Учреждение находилось на крайнем юге Москвы, и целесообразнее было найти что-то поближе. Обнаружив раздел «Иглотерапия», Вадим принялся его изучать. Идея висящих по всему телу иголок всегда казалась ему интересной. К тому же, жена говорила, что официальная американская медицина давно акупунктуру признала. А в далекие советские годы в госинтернате, где Маша ребенком лечилась от сколиоза, их тоже обвешивали иголками. За «Иглотерапией» как раз шел раздел «Интернаты». Вадим стал выискивать в списке Машино заведение, но ничего похожего не нашел. Был только интернат «для детей с физическими недостатками». Находился он за пределами города и не мог быть тем самым, где жена провела целый год с неизменным мешочком двушек — для звонков из таксофона домой по пять раз на дню. Вадим поразмыслил над тем, что такое могло быть «физическим недостатком». Кретинизм — это физический недостаток или неврологический? Скорее, последний. В таком интернате живут, наверное, дети с врожденными дефектами и уродствами. Вадиму тут вспомнилось, как ужаснулась Маша, подсчитав, когда именно она забеременела: оказалось, дело было в Крыму, где они вовсю наслаждались местными винами.
