В быту он был совершенно нормален — покладист, терпим и внимателен, алкоголь употреблял в умеренных дозах, и отличала его только одна странность: он по-прежнему почти не спал. Выходя по ночам в уборную или ванную, Марго крайне редко, разве что под утро, видела его лежащим на отведенной ему для спанья кушетке на кухне. А чаще всего он сидел у стола и перелистывал свои записи либо дремал, подперев подбородок руками. Особенно ее возмущало, что он еще и гордился этой дурной привычкой.

Однажды, выходя из ванной и направляясь в постель, она поленилась застегнуть нижние пуговицы халатика. Полы его слегка разошлись, и, минуя прихожую, она с изумлением перехватила короткий, но жадный, вполне мужской взгляд Платона. Господи, да что он там мог увидеть — узкую полоску бледной кожи живота и бедра? Что это могло значить, тем более, для врача? И вот надо же…

Это пустяковое происшествие — да, собственно, и не происшествие, а так, тьфу — заставило Марго довольно долго ворочаться в постели. На подобные жадные взгляды у нее глаз был наметанный. Она привыкла их ловить на себе, посещая своих подопечных в следственном изоляторе, и никогда на них не злилась за это — что поделаешь, законы природы, они для всех одинаковы. Но Платон?.. Марго никогда, даже в порядке мимолетной фантазии, не думала о нем как о возможном постельном партнере, хотя, уже после его развода, они жили вдвоем неделями в его деревенском доме. Во-первых, за неимением другой родни, она считала Платона близким родственником. И главное, ее пиетет по отношению к нему был столь велик, что даже одна мысль о возможности с ним переспать казалась кощунством. Он же, вероятно, смотрел на нее, по привычке, как на девчонку и скорее всего не находил ее в этом смысле заслуживающей внимания, что ее отчасти задевало. Симптомов сексуального голода, несмотря на отъезд жены, она у него не замечала и, как человек трезвомыслящий, рассудила, что эти свои потребности он удовлетворяет в больнице с кем-то из медперсонала, благо, там достаточно укромных уголков с койками, в том числе и в его кабинете. И вот теперь, вдруг… невероятно.

На другой день Марго решила, что ей просто померещилось от усталости, да и в течение всего отпуска она была лишена постельной жизни… Да, так странно свой отпуск она еще ни разу не проводила. Но мысли ее невольно периодически возвращались к этой теме и, продержавшись еще сутки, Марго, испытывая огромную внутреннюю неловкость, тем не менее, уже умышленно повторила эксперимент с халатиком, причем в более открытом варианте. Результат убедительно подтвердился, она же влетела в свою комнату, чувствуя жар в лице и раздражение по отношению к собственной персоне. Негоже ей с ним в такие игры играть… непристойно как-то… да она ведь, в конце концов, не стерва какая-нибудь…

Она решительно вернулась в коридор и остановилась в дверях, уже не задумываясь о ширине проема между полами халата:

— Слушай, иди спать сюда. Мне тоже невесело в одиночку с боку на бок переворачиваться.

В ответ он просто кивнул, что Марго, естественно, не понравилось. Хотя, собственно, на какую еще реакцию она могла рассчитывать?

Ожидая его в постели, она чувствовала себя великой грешницей, словно решилась из спортивного интереса соблазнить святого подвижника. Он же, как назло, бесконечно долго полоскался под душем, с несвоевременной врачебной скрупулезностью освобождаясь от случайных молекул грязи.

Наконец, он явился и, ни слова не говоря, улегся рядом, затем погладил ее по спине. Точнее, не погладил, а как-то легко пробежался пальцами — это было приятно и возбуждало. Хирург чертов, неожиданно для себя раздражилась Марго, хоть бы «здрасьте» сказал, что ли… Представив себе, как прозвучало бы сейчас такое приветствие, она фыркнула.

— Ты что? — удивился вслух Платон, слегка отстраняясь.

— Щекотно, — лаконично пояснила она, не считая нужным воспроизводить ход своих мыслей, сложноватый для данной ситуации. Пусть лучше не отвлекается — она перевернулась на спину.

Он положил ей руку на грудь, и тут же она ощутила его пальцы на ноге у колена и между бедрами — ей стало казаться, у него не две руки, а, по меньшей мере, десять. Он, безусловно, знал до тонкостей женское тело, и Марго начала вскоре постанывать. Несмотря на все нарастающее возбуждение, она не могла перестать мысленно комментировать происходящее. Его руки приносят наслаждение, но он сам-то получает от этого удовольствие? Хоть бы раз по-простому, по-деревенски поцеловал в губы…

Он был агрессивен. Ни разу не сделал ей больно, не заставил неловко вывернуть ни один палец, и тем не менее, в каждом движении ощущалась агрессия. Это хотя и казалось странным, в общем Марго устраивало. По сравнению с вялыми постельными занятиями, которыми она довольствовалась последние три года, — их и сексом назвать было трудно, скорее, удовлетворением половых потребностей — то, что происходило сейчас, было большим сексуальным приключением.

Не желая оставаться пассивным объектом, она вдруг отбросила привычную сдержанность и стала делать, что вздумается, то есть вести себя, по собственным понятиям, бесстыдно. Без церемоний используя свои физические возможности, она перевернула Платона, в котором ощущала сейчас не близкого человека, а обезличенного полового партнера, на спину и, усевшись на него, начала двигаться не томно и медленно, как видела постоянно на экране телевизора, а резко, активно, стараясь вплющить его в постель. Чувствуя приближение оргазма, она не стремилась к взаимному наслаждению, а хотела только усмирить его упрямую плоть, превратить в расслабленную массу напряженное под ней тело и заставить, наконец, успокоиться его слишком всезнающие руки.

Добившись своего, Марго вытянулась с ним рядом, Платон же лежал на спине спокойно и неподвижно. Мог бы хоть по щеке погладить, подумала она зло, и, хотя ей хотелось прижаться к нему, облепить со всех сторон своим телом, повернулась на бок, лицом к стене:

— Спокойной ночи.

— И тебе тоже, — ответил он ровным голосом.

Она без огорчения подумала, просто констатируя факт, что сейчас они более далеки друг от друга, чем пару часов назад, когда он сидел за столом на кухне. И, уже засыпая, отстраненно размышляла о том, почему у мужчины и женщины нормы постельного поведения устанавливаются сразу и насовсем, и что, скорее всего, их отношения с Платоном дальше будут идти точно в таком же ключе.

Последующие дни, точнее, ночи подтвердили это ее предчувствие, и она пыталась понять, что же с ними происходит. Их взаимное влечение было сильным, но в нем был странный оттенок необходимости и даже неизбежности. Поведение в постели обоих было совершенно раскованным, к чему ранее Марго не считала себя способной. Она могла без стеснения принимать любые позы, указывать его рукам и губам любые места и действия на своем теле, и ему, в свою очередь, позволялось выгибать и вертеть ее, как вздумается. Если ей хотелось, она стонала и вскрикивала, но не было у них ни бездумной болтовни в постели, ни радостного беспричинного смеха, ни ласковых нашептываний на ухо. Они почему-то никогда не возвращались к своим занятиям утром, хотя и ей, и — она точно чувствовала — ему тоже иногда этого очень хотелось. Утро предназначалось для дела. Им не случалось поцеловаться днем просто так, без всякого повода, и вообще, целоваться вне сексуальной партитуры. Их отношениям не хватало веселья и нежности. Это был секс в чистом виде, рафинированный, если можно так выразиться — двойной перегонки. Марго сейчас не смогла бы как в старое доброе время — уже бесконечно давнее — назвать его «Платошей», а если бы себе такое позволила, он бы наверняка недовольно поморщился. Марго вынуждена была признать: то, что с ними творится, отстоит от слова «любовь» намного дальше ее предыдущей унылой связи с пожилым и женатым начальником экспертной группы.

Она пыталась понять, почему у них все так получается? Ведь ни он, ни она не похожи на юнцов, одуревших от американских боевиков, персонажи которых, вместо того чтобы любить друг друга, «занимаются сексом». И ведь Платон ей не безразличен — сохранился и пиетет к нему, и простая человеческая привязанность, и даже нежность, только своеобразная, суровая, что ли. Она за него кому угодно перегрызет горло… Вот, вот оно. В этом все дело. Марго, наконец, поняла — будто с глаз слетела повязка. Они вместе объявили войну чему-то опасному, неизвестному, страшному. И то, что они разделили постель, — просто часть подготовки к войне, наподобие всяким там ай-кидо и у-шу. Боевой секс — абсурдное словосочетание, и тем не менее — данность. Марго сделалось не по себе: было в этом что-то извращенное, японское, самурайское, а может, и хуже. И вообще… Господи, если только подготовка так начинается, то какой же будет сама война? Ей стало страшно.