Орудие самоубийства, складной нож со многими лезвиями, лежало на подоконнике, и Марго машинально отметила его присутствие здесь как недопустимый промах милиции.
Несмотря на свою угрюмую отрешенность, Платон перехватил ее взгляд:
— Немецкий… это я ему подарил… представь себе, я и подарил… он любил перочинные ножи и всегда их терял… а вот этот не потерял… этот почему-то не потерял… лучше бы он его потерял…
Марго чувствовала долю своей вины в происшедшем. Располагая достаточно зловещей информацией, она не отнеслась к ней серьезно. И вот ее легкомыслие обернулось такой страшной бедой. Она не верила, что это случайность. ОНО вычислило, нашло квартиру Марго. Значит, ОНО — умное. Лола ведь ни разу у нее не была. Следовательно, ОНО идентифицировало личность Марго и ее жилье. То, что ОНО не могло внедряться в сознание Марго, как выяснилось, не мешало ЕМУ следить за ней, пеленговать, или что-то еще в этом роде. Кроме того, у Лолы есть ее телефон. Профессиональная подозрительность подсказала Марго выяснить, кто мог иметь доступ к записной книжке Лолы. У Марго вдруг возникла отчаянная, жгучая ненависть к Паулс, звериное желание зарезать ее вот этим самым ножом, но привычная правовая дисциплина ума мгновенно погасила стихийную вспышку ярости. Кроме того, словно ощутив ее нелепый порыв, Платон бросил короткий, как ей показалось, агрессивный взгляд на лежащий на подоконнике нож.
Марго молча налила водки ему и себе.
— Вот тебе и ответ, — после паузы медленно и глухо произнес Платон, с тупой сосредоточенностью глядя внутрь фужера, — вот она, обратная связь… да уж, вот такая обратная связь…
Несмотря на глубокое шоковое состояние, а может, именно благодаря ему, он явно проникал в мысли Марго, или, по крайней мере, чувствовал, о чем она в данный момент думает.
— Если за этим стоят люди, — сказала она негромко, но с нажимом на каждое слово, — я их найду.
В его неподвижном, мертвом взгляде ничто не шелохнулось, и она не могла понять, слышит ли он ее.
— Мы их найдем, — добавила она, и опять с его стороны не было никакой реакции.
Марго налила водки снова.
За свою не такую уж долгую, но отнюдь нелегкую жизнь она выработала определенную стратегию поведения в стрессовых ситуациях. Нельзя затевать серьезных дел — они неизбежно в дальнейшем будут нести отпечаток этого стресса; нельзя делать ничего, требующего принятия взвешенных решений — в них обязательно появятся грубейшие ошибки. Можно ставить перед собой и тупо преследовать лишь простейшие ясные цели, и из них — только неотложные и совершенно необходимые.
В соответствии с этой, недешево доставшейся ей премудростью, на ближайшие дни она наметила три очевидные задачи. Во-первых, не дать Платону повредиться в уме или учинить над собой насилие. Во-вторых, не прекращая за ним наблюдения, переселить его в другое место, чтобы вывести из-под удара, на случай, если ее квартира просматривается пока невидимым, но от этого не менее опасным врагом. И, наконец, выяснить, мог или не мог Олег иметь какой-нибудь мимолетный, случайный, хотя бы телефонный, контакт с Паулс: не зная этого достоверно, Марго не могла вступить с ней в какое бы то ни было общение.
Переселение совершилось в первый же вечер. Старая приятельница Марго еще по детдому, уезжая на отдых, всегда оставляла ей ключи от своего жилья, твердо веря, что даже за время редких мимолетных посещений следователь прокуратуры успевает оставить некую специфическую ауру, и после его ухода отпугивающую грабителей. Взамен Марго могла пользоваться квартирой по своему усмотрению, и вот теперь впервые выпал подходящий случай.
Что касалось душевного здоровья Платона, то непрерывное потребление алкоголя Марго расценила как целесообразную защитную реакцию. Водка отупляла нервную систему и не давала все время держать в фокусе подробности происшедшего. И чтобы избавить его от пьянства в угрюмом одиночестве, Марго ничего не оставалось, как пить вместе с ним. Желая извлечь из этого занятия хоть какую-нибудь пользу для дела, она решила составить подробный график всех действий Платона и Олега для каждого из шести дней их совместного проживания в Петербурге. Поскольку в своих все еще бессвязных разговорах Платон беспрестанно возвращался к событиям этих дней, ей требовалось лишь изредка задавать наводящие вопросы, уточнять время тех или иных происшествий и незаметно для него делать записи в блокноте. Соответствующие шесть листков блокнота были заполнены уже более чем наполовину, когда, ответив на очередной пустяковый вопрос о времени киносеанса, Платон произнес бесцветным голосом:
— Если ты пытаешься вычислить, мог ли Олег вступить в контакт с твоей подопечной, то не мог. Даже по телефону. Трубку всегда брал я, и голоса были только мужские.
С удовольствием отметив, что его речь явно приходит в норму, Марго сочла излишним играть с ним в прятки.
— Все равно мне нужен подробный график вашего времяпрепровождения. Когда буду допрашивать Паулс, заставлю и ее расписать свои занятия за эти шесть дней. Вдруг обнаружатся совпадения, да и мало ли что…
— Понимаю. — Платон медленно и тяжело кивнул. — Ладно, бери авторучку…
На эти записи ушел целый день. Необходимость выражаться понятно, и вообще, как-то выстраивать рассказ оказалась полезной. Его бытовые замечания тоже сделались внятными, и взгляд стал осмысленным. Беспокойство Марго за его разум и физическое состояние стало утихать. Оставалось, правда, одно опасное отклонение от нормы: за те несколько дней, что Платон находился под ее наблюдением, он практически не спал. На отведенную ему в гостиной тахту он не ложился ни разу, и только иногда, сидя на кухне за столом, дремал, подперев голову ладонями. Увещевания Марго по этому поводу Платон рассеянно отклонял, ссылаясь на привычку поступать точно так же у себя в больнице. Марго такого режима не могла выдержать и время от времени оставляла его одного, поначалу не более чем на час, чтобы раскинуться на широкой супружеской кровати подруги. По мере того, как его состояние улучшалось, она увеличила эти сеансы сна до трех-четырех часов. И однажды, проснувшись, не обнаружила Платона ни на кухне, ни вообще в квартире. В панике она вылетела на улицу и осмотрела сперва все лестницы дома, потом скамейки в скверике по соседству и всевозможные закутки в окрестностях — нигде никаких следов.
Тогда она вернулась в квартиру и подвергла ее тщательному обследованию. Ее записная книжка, лежащая на телефонном столике, сейчас была раскрыта на странице с фамилией Паулс, тогда как Марго, со свойственной ей аккуратностью, всегда оставляла ее закрытой. Она, не раздумывая, набрала номер.
Трубку долго не брали, а сняв, прежде чем ответить, выдержали паузу.
— Слушаю. — Марго не сразу поняла, что показавшийся ей незнакомым хрипловатый сдавленный голос принадлежал Лоле, только предельно злой и напуганной. Похоже, она была не в себе.
— Лола, это Марго.
— Что вы мне врете! Отвяжитесь! — она явно готова была бросить трубку.
— Не дури, Лола. Я — Маргарита Софронова, следователь прокуратуры. Мне нужно с тобой поговорить.
Последняя реплика оказалась магической и возымела отрезвляющее действие.
— Слава Богу, это действительно ты. Он сказал, что ты далеко.
— Кто «он»?
— Человек, назвавшийся твоим родственником. Приезжай сейчас же!.. Пожалуйста.
— Он жив? — Марго слегка поперхнулась, задавая этот вопрос.
— Да, — ответ прозвучал неуверенно, — он без сознания.
— Буду через пятнадцать минут. Если захочет уйти, удержи любой ценой. Ты мне за него головой отвечаешь! — последняя фраза сорвалась с языка Марго самопроизвольно. Это была любимая присказка прокурора, и уже летя вниз по лестнице, она подумала, что глупость, по-видимому, тоже бывает заразной.
Когда Марго добралась до Паулс, Платон уже пришел в себя, но был очень слаб и полулежал на диване в гостиной, а Лола сидела в кресле в противоположном углу комнаты, вся напружиненная, и смотрела на него, как кошка на бульдога. Вся левая рука Платона от короткого рукава футболки до кисти была залита йодом и выше запястья неумело забинтована. В верхней части лба набухала шишка.
