— Генерал Холланд, — с наигранной непринужденностью поздоровалась я.

Кустистые брови удивленно поднялись, а фальшивая улыбка стала еще шире:

— Ну и ну. Пожалуй, мне стоило бы счесть это за оскорбление. Если ты называешь Николь мамой, тогда разве это не значит, что я — папа?

Желание помыться усилилось. Папа. В его исполнении это слово прозвучало совершенно неуместно.

Когда он замолкал, его челюсти продолжали двигаться, а в какой-то момент во рту промелькнуло что-то зеленое. Жвачка. Тогда понятно, откуда взялся запах мяты.

— Черт возьми, да я искал тебя старательней, чем большинство родителей ищет сбежавших детей.

В моей голове запустился клип о жизни в Филадельфии с участием мужчины, которого я считала своим отцом. Идеальное рождественское воспоминание. Вот мы с ним открываем подарки, жарим маршмеллоу, лепим снеговика во дворе и получаем нагоняй за то, что надели на него мамин любимый шелковый шарфик. Папа громко хохочет, когда его закидывают снежками. Мы выкладываем на тарелку печенье для Санты.

Ложь, все ложь, теперь я это знала. Нравилось мне это или нет, но Холланд был прав. У него было больше претензий на звание папы, чем у несуществующего человека, заложенного мне в память.

Холланд продолжил осмотр, а мне ужасно захотелось ударить его в лицо. Стереть с него это выражение.

Но я хорошо помнила мамино предупреждение.

Так что вместо этого я заговорила:

— Это не значит, что вы — мой папа, это значит, что вы — мой сторож, — ответила я, стараясь сохранять ровный тон. — Вы несете за меня ответственность, только и всего — не стоит притворяться, что это не так.

Холланд нахмурился:

— Мила, ты результат долгих лет исследований, проект, в который вложили сотни миллионов долларов. Зря ты думаешь, что ты просто обуза. Ты важный элемент системы обороны вооруженных сил США. Честно говоря, настоящий шедевр.

Его рука вдруг со змеиной быстротой рванулась вперед, дотрагиваясь до моей. Длинные толстые пальцы едва успели коснуться моей кожи, но на этот раз я была не готова. Я отпрянула от отвращения, и генерал помрачнел еще сильнее.

— Ну-ну, а вот этого не надо. — Он достал из правого кармана брюк маленькую влажную салфетку, которой протер каждый палец на обеих руках, после чего убрал ее обратно. До меня донесся резкий запах.

Это объясняло запах спирта, который я почувствовала вначале.

— Вот так. А теперь давай-ка осмотрим тебя как следует.

Он скрестил руки на груди и, подняв палец, постучал им по гладко выбритому подбородку.

— Ты не подумай, что я не сочувствую твоей… ситуации. Просто Николь пошла на неоправданный риск. Можешь себе представить, какой ущерб вы бы нанесли стране, если бы тебя обнаружили наши враги? — Его глаза сузились. — У нас есть долг перед государством, Мила, Николь должна это понимать. И, видит бог, что бы она тебе там ни наговорила — ты не человек. И никогда им не будешь.

В его голосе не было ни резкости, ни жестокости, он даже не сердился. Просто говорил сухо, как будто объясняя устройство ламп на потолке. Отчего становилось только хуже.

Не человек. Не человек. Не человек. Его слова как будто пытались зарыться под мою мастерски изготовленную кожу, пробраться в самую глубь и погасить последние искры надежды. Темнота затопила меня, и я ухватилась за единственный образ, который мог помочь.

Бледно-голубые глаза Хантера, его несимметричная улыбка — его лицо вспыхнуло в моем сознании, четкое, как на фотографии, и такое невероятно реальное, что, казалось, еще чуть-чуть, и он появится в комнате рядом с нами. В груди потеплело, появилось то ощущение парения, легкого головокружения, которое возникало, когда Хантер прикасался ко мне или наклонялся поближе, и я позволила этому ощущению пропитать меня, окружить, заново разжечь надежду, которую Холланд пытался уничтожить.

Нет. Так просто я не сдамся.

Я подняла подбородок и посмотрела на него с вызовом:

— Вы ничего обо мне не знаете. Уже ничего.

Холланд на миг поджал толстые губы, а потом расслабился, хрипло усмехнувшись. Сложив руки за спиной, он подошел еще ближе.

— Все еще кусаешься, понятно. Но неужели ты правда думала, что Николь сделала из тебя человека, просто подделав твой банк памяти и записав тебя в школу? — Он покачал головой и продолжил. — Она оказала тебе медвежью услугу. По правде говоря, это было жестоко с ее стороны — дать тебе ложную надежду, заставить поверить в заведомо ложные вещи.

Он наклонился, опершись руками о колени, чтобы наши глаза оказались на одном уровне.

— Не стоит цепляться за эти иллюзии, от них тебе не будет никакой пользы. В отлитие от Николь, я не стану тебе врать. Даю слово.

Увидев непокорное выражение моего лица, он вздохнул и выпрямился, качая головой.

— В любом случае, это не имеет значения. Теперь, когда ты снова у нас, мы найдем тебе — или твоим комплектующим — наилучшее возможное применение.

Моим комплектующим? Перед глазами всплыла картина: я кричу, пока Холланд пропиливает во мне огромный надрез сверху вниз, а потом начинает выдергивать изнутри куски и бросать их в протянутые руки собравшихся солдат. Я подавила дрожь, глядя в холодные серые глаза, в которых не было ни капли юмора. Как так вышло, что мама стала работать с этим человеком? Она солгала мне, это правда, из соображений гуманности и доброты. В то время как Эндрю Холланд… образно говоря, из нас двоих это у него не было сердца, а не у меня.

Мама. Если б только я могла поговорить с ней, хоть одну минуту. Просто убедиться, что она в порядке.

— Можно мне увидеть маму? Пожалуйста, — сказала я сквозь зубы, а мое желание ударить его все усиливалось. Пытаясь сдержаться, я начала сжимать руки в кулаки, все сильнее и сильнее.

Максимальное давление: 2,07 МПа.

Красная надпись возникла неожиданно, и я сразу разжала руки, встряхнув их, как будто это могло помочь выкинуть из головы эти слова, этот голос. Такое давление могло оказаться смертоносным.

Холланд покачал головой, по его лицу блуждала слабая улыбка.

— Боюсь, в настоящее время это невозможно.

— Почему? Что вы с ней сделали? — На меня накинулись ужасные мысли: представилось, как мама лежит в темной камере где-то в подвалах этого комплекса, без сознания после пыток, и ее кровь стекает на пол.

— Ничего. Уверяю тебя, Николь чувствует себя прекрасно. Ты правда думаешь, что я готов причинить ей вред? Особенно когда я знаю, что она — лучший способ обеспечить твое содействие?

Его слова прозвучали достаточно безобидно, но их скрытый смысл от меня не ускользнул. Если я буду делать то, что скажет Холланд, мама будет в безопасности. Но если нет…

— Тогда когда? Когда это будет возможно? — Мое полное бессилие, отсутствие мамы — все это обрушилось на меня одновременно. Лишь от прихоти этого холодного, жестокого человека зависело, увижу ли я когда-нибудь маму. Когда я это осознала, мои глаза наполнились слезами беспомощности, несмотря на все упорные попытки сдержать их.

Холланд тяжело вздохнул и покачал головой.

— Черт, — тихо сказал он. Генерал снова извлек салфетку, от которой резко пахнуло спиртом, и тщательно протер руки. — Я так надеялся, что за время отсутствия твои эмоциональные реакции нейтрализуются, но уже вижу, что этого не случилось. Однако именно поэтому мы решили завести альтернативную — и улучшенную — версию.

Альтернативная версия. Даже моему супермозгу понадобилось на долю секунды больше времени, чтобы обработать эту информацию.

— Что вы имеете в виду? — Я точно знала, что он имел в виду, но очень, очень боялась в это верить.

— Зачем отбрасывать результаты целой серии исследований из-за пары сбоев? Мы создали новую модель МИЛА. — Холланд положил салфетку обратно в карман и улыбнулся. Это была его первая искренняя улыбка за время нашего разговора.

Улыбка, которая, казалось, вытянула из меня последние силы.

— Вы хотите сказать, что существует еще одна версия… меня? — Мой голос понизился до шепота.