На другой день стало известно о ложности этих слухов, но берлинцы только лишь через две недели поняли, насколько незаслуженным было это проявление признательности.

Когда посол Лихновский и его штат покидали Англию, один из друзей, пришедших проводить его на лондонский вокзал Виктория, был поражен «грустной и тяжелой» атмосферой прощания. Немецкие дипломаты ругали правительство за то, что оно решилось на войну, имея союзником лишь Австрию.

«Какие у нас шансы, когда на нас нападают со всех сторон? Неужели у Германии нет друзей?» — мрачно спросил один из дипломатов.

«Сиам, как мне говорили», — ответил его коллега.

Не успела Англия направить ультиматум, как кабинет вновь стали раздирать споры о том, следует ли направлять во Францию экспедиционный корпус. Объявив о вступлении в войну, министры начали рассуждать, каким образом Англия сможет помочь европейским странам.

В соответствии с совместными планами английские экспедиционные силы в составе шести дивизий должны были прибыть во Францию между четвертым и двенадцатым днем мобилизации и занять боевые позиции на крайнем левом фланге французской оборонительной линии на пятнадцатый день. График и так уже был сорван, потому что мобилизацию в Англии намечалось объявить на два дня позже, чем во Франции. Таким образом, английский первый день мобилизации (пятое августа) отстал от французского на трое суток, что грозило дальнейшими задержками.

Страх вторжения в Англию парализовал кабинет Асквита. В 1909 году после специального изучения этой проблемы Комитет имперской обороны пришел к заключению, что вторжение в Англию можно считать «практически маловероятным». Даже если немцы, опасаясь достаточно мощных сил внутренней обороны, создадут крупную десантную группировку, английский флот смог бы перехватить ее и без труда уничтожить в море. Несмотря на заверения в том, что английский флот в состоянии обеспечить надежную оборону Британских островов, четвертого августа английские руководители никак не могли набраться мужества, чтобы направить свою регулярную армию на континент. Выдвигались предложения о переброске не всех шести дивизий, а лишь части, об отсрочке десанта и даже об отказе от этой идеи. Адмиралу Джеллико заявили, что в «настоящее время» нет необходимости в запланированном эскортировании экспедиционного корпуса через пролив Ла-Манш.

Никто в Военном министерстве не мог привести в движение Британский экспедиционный корпус без указания правительства, которое все еще не находило в себе мужества для такого шага. В самом Военном министерстве дела также шли из рук вон плохо, по-видимому из-за того, что в течение четырех месяцев там не было руководителя.

Асквит уже склонялся к тому, чтобы пригласить лорда Китченера в Лондон, однако еще не решался предложить ему пост военного министра. Стремительный и неугомонный, сэр Генри Вильсон, беспристрастный дневник которого вызвал такое смятение после войны, чувствовал «отвращение при виде подобного положения дел». Бедный Камбон был не в лучшем состоянии, когда, вооружившись картой, он отправился к Грею, чтобы доказать, как важно для Франции растянуть левый фланг обороны с помощью шести английских дивизий. Грей пообещал доложить об этом кабинету министров.

Генерал Вильсон, придя в бешенство от отсрочек, которые он относил за счет «греховной» нерешительности Грея, с негодованием показывал своим друзьям из оппозиции копию мобилизационного приказа, содержавшего вместо слов «мобилизовать и осуществить погрузку на суда» лишь «мобилизовать». Одно только это, утверждал он, приведет к отставанию от графика на четыре дня.

Бальфур взялся подстегнуть правительство. Он направил Холдейну письмо, заявляя, что весь смысл Антанты и военных приготовлений заключается в сохранении Франции как государства, ибо в случае ее падения «будущее Европы станет развиваться в катастрофическом для нас направлении». Главное заключается в том, утверждал он, чтобы «ударить быстро и ударить всеми имеющимися силами».

Придя к Холдейну за разъяснением причин нерешительности правительства, Бальфур не преминул заметить, что у кабинета нет «ясных идей и определенных целей».

Днем четвертого августа, примерно в тот же час, когда Бетман зачитывал свое обращение к рейхстагу, а Вивиани выступал в палате депутатов, Асквит объявил палате общин о получении послания, «собственноручно подписанного его величеством». Спикер встал со своего места, а члены парламента обнажили головы, пока оглашалась «Прокламация об объявлении мобилизации». Затем Асквит, держа слегка дрожащей рукой копию отпечатанного на машинке ультиматума, зачитал его содержание. Этот документ только что телеграфом был отправлен в Германию. Раздался одобрительный гул, когда Асквит дошел до слов: «удовлетворительный ответ в полночь».

Оставалось лишь подождать до полуночи (двадцати трех часов по английскому времени). В девять часов вечера из перехваченной и расшифрованной телеграммы правительство узнало о том, что Германия решила объявить состояние войны с Англией с момента, когда посол потребует свой паспорт.

Поспешно собравшись на новое заседание, министры долго спорили, объявить войну немедленно или подождать до срока истечения ультиматума. Решили ждать. В тишине, погрузившись в свои мысли, они сидели вокруг зеленого стола в плохо освещенном зале для заседаний, как будто чувствуя тени тех, кто в такие же роковые минуты истории за много лет до них собирался в этой комнате.

Глаза всех были устремлены на часы, стрелки которых приближались к решающему часу. «Бом!» — раздался первый из одиннадцати ударов Биг Бена. Каждый из них отдавался в сердце Ллойд Джорджа, склонного, как все кельты, к мелодраме, ударами судьбы: «Рок, рок, рок!».

Через двадцать минут была отправлена телеграмма военным: «Война, Германия, действуйте». Где и как должна была действовать армия, все еще оставалось нерешенным. Этот вопрос был оставлен на усмотрение военного совета, назначенного на следующий день.

Британское правительство отправилось спать, объявив войну, но не став от этого воинственнее.

На другой день штурмом Льежа началась первая битва войны. Как написал в этот день Мольтке Конраду фон Хотцендорфу, Европа вступала в «борьбу, которая определит ход истории на последующие сто лет».

Сосредоточение армий еще продолжалось, а передовые отряды германских и французских войск, как через огромную вращающуюся дверь, уже выходили на поля сражений. Немцы шли с востока, а французы с запада. Противники стремились прежде всего оказаться на крайних правых от себя точках этой вращающейся двери, удаленных друг от друга на пятьсот километров. Немцы будут, не обращая внимания на действия французов, идти вперед, на штурм Льежа и его двенадцати фортов, которые следовало уничтожить, чтобы открыть дороги через Бельгию для армий правого крыла. Французы, также не обращая внимания на передвижение войск противника слева от себя, ринутся в Верхний Эльзас, скорее по сентиментальным, чем стратегическим причинам, надеясь вступить в войну на волне национального энтузиазма и вызвать восстание местного населения против Германии. Стратегически этот маневр имел целью закрепить французский правый фланг на Рейне.

Льеж, подобно воротам средневекового замка, преграждал доступ Германии в Бельгию. Построенный на крутом холме на левом берегу Мааса, этот город вместе с 50-километровой цепью фортов считался в Европе наиболее грозным оборонительным рубежом. Десять лет назад Порт-Артур, прежде чем пасть, выдержал девятимесячную осаду. Согласно мировому общественному мнению, Льеж, без сомнения, мог подтвердить рекорд Порт-Артура или вообще оказаться неприступным.

Вдоль бельгийских и французских границ сконцентрировались германские армии численностью в 1 500 000 человек. По порядку номеров на крайнем правом фланге с немецкой стороны у Льежа находилась 2-я армия, на крайнем левом фланге, в Эльзасе, — 7-я; 6-я и 7-я образовывали германское левое крыло из шестнадцати дивизий; 4-я и 5-я входили в центральную группировку из двадцати дивизий; 1-я, 2-я, 3-я армии составляли правое крыло, включавшее тридцать четыре дивизии, которым и предстояло пройти через Бельгию. Правому крылу придавался отдельный кавалерийский корпус из трех дивизий. Армиями правого крыла командовали генералы фон Клюк, фон Бюлов и фон Хаузен, первые два являлись ветеранами 1870 года. Кавалерийский корпус находился под командованием генерала фон Марвица.