Союзники: переброска корпуса, мобилизация резервных дивизий.

Таблица 2. Баланс сил на Восточном Фронте в августе — сентябре 1914 г.

(Для 15 августа данные расчетные. Нештатный состав австро-венгерских дивизий не учтен.)

Причины изменения баланса с 15 по 22 августа.

Германия: завершение мобилизации ландверных и крепостных частей 8-й армии, сосредоточение ландверного корпуса Войрша.

Австро-Венгрия: завершение мобилизации второочередных дивизий 1-й и 4-й армии, начало сосредоточения группы Кевеса.

Россия: доведение дивизий Северо-Западного фронта и Правого крыла Юго-Западного фронта до штата, завершение сосредоточения 8-й армии.

Причины изменения баланса с 22 по 28 августа.

Австро-Венгрия:

1. ввод в боевую линию группы Кумера.

2. частичное сосредоточение против Левого крыла русского Юго-Западного фронта 2-й армии Бен-Ермоли с Балканского ТВД.

Россия: усиление 4-й армии резервами.

Причины изменения баланса С 28 августа по 04 сентября.

Германия:

1. переброска двух корпусов с Западного ТВД.

2. переброска корпуса Войрша с Восточно-Прусского на Люблинское направление.

Австро-Венгрия:

1. завершение сосредоточения 2-й армии.

2. переброска девяти дивизий 5-й армии Ауфенберга на Львовское направление (подготовка к Городокскому сражению).

Россия:

1. разгром 2-й армии Самсонова.

2. формирование 10-й армии на Восточно-Прусском направлении (шесть дивизий).

3. развертывание 9-й армии на Люблинском направлении.

4. усиление 4-й армии шестью резервными дивизиями.

5. усиление Левого крыла Юго-Западного фронта четырьмя дивизиями.

Таблица 3. Баланс сил в Европе в августе — сентябре 1914 г.

Изменение австрийских сил на Балканском ТВД расчетное и учитывает переброску семи дивизий 2-й армии. В реальности эта армия никогда не была полностью сосредоточена на Балканском фронте и перебрасывалась как в Сербию, так и в Галицию эшелонами. Практически на все указанные даты около половины войск этой армии находились между театрами военных действий. Некоторые разночтения с таблицей 7 Приложения 2 вызваны тем, что в данном балансе учтены второочередные германские и австро-венгерские ландверные части и выброшены полностью потерявшие боеспособность и не допускающие восстановления соединения сторон (прежде всего, это относится к русским корпусам, разбитым под Танненбергом).

Многое навсегда ушло из истории с залпами «салюта наций», прозвучавшими одиннадцатого ноября 1918 года, — слишком многое, чтобы мысли историка не обращались снова и снова к событиям Мирового кризиса.

Дело не только и не столько в человеческих жертвах Великой войны и не в огромных материальных и финансовых потерях. Хотя эти потери многократно превысили осторожные подсчеты довоенных теоретиков, называть их «неисчислимыми» или «превосходящими человеческое воображение» неоправданно. В абсолютных цифрах людские потери были меньше, нежели от эпидемии гриппа 1918–1919 годов, а материальные — уступали последствиям кризиса 1929 года. Что же касается относительных цифр, то Первая Мировая война не выдерживает никакого сравнения со средневековыми эпидемиями чумы. Тем не менее именно вооруженный конфликт 1914 года воспринимается нами (и воспринимался современниками) как страшная, непоправимая катастрофа, приведшая к психологическому надлому всю европейскую цивилизацию. В сознании миллионов людей, даже не задетых войной непосредственно, течение истории разделилось на два независимых потока — «до» и «после» войны. «До войны» — свободное общеевропейское юридическое и экономическое пространство (лишь политически отсталые страны — вроде царской России — унижали свое достоинство паспортным и визовым режимом), непрерывное развитие «по восходящей» науки, техники, экономики; постепенное, но неуклонное расширение личных свобод. «После войны» — развал Европы, превращение большей ее части в конгломерат мелких полицейских государств с примитивной националистической идеологией; перманентный экономический кризис, метко прозванный марксистами «общим кризисом капитализма», поворот к системе тотального контроля над личностью (государственного, группового или корпоративного).

Само по себе это уже обозначило характер следующей войны — Второй Мировой — и послевоенного «холодного мира».

Данный очерк предлагает вашему вниманию нетрадиционный подход к изучению событий военной истории. Исследуя события Первой Мировой войны, мы постараемся «распаковать» их смысл. Для этого нам придется принять неумолимую логику развития антагонистического межцивилизационного конфликта. Логику, воплощенную в столкновении идей, картин мира и стратегических планов сторон. Логику, проявляющуюся во взаимодействии отдельных людей — вершителей судеб и исполнителей воли противостоящих эгрегоров.

Чаще всего военно-исторические труды — либо мемуары, либо аналитические обзоры. Для мемуаров характерно построение автором своей собственной личной Вселенной, имеющей иногда очень мало точек соприкосновения с тем, что мы зовем действительностью. В этом случае работа мемуариста — это конструирование Отражения[82], комфортного для автора.

Заметим, что практически всегда «официальные истории» носят мемуарный характер и написаны в стиле:

«Да! Мы победили, хоть и была сильна Неправедной Силой ведома — Та сторона…» (Райан, Толкиенистский «эпос».)

История же аналитическая склонна отклонять официальные версии или, по крайней мере, «проверять их на всхожесть». Это создает иллюзию объективности у всех, не исключая и авторов. Однако, на мой взгляд, именно эта претензия на объективность является главным недостатком «аналитиков».

«Мемуаристы по крайней мере осознают, сколь случаен был исход многих боевых эпизодов. Постоянно ища оправдание сделанным ошибкам, они не могут отделаться от мыслей: «Все могло быть по-другому. Если бы тогда я прислушался к мнению X… Если бы я не повернул к востоку от Парижа… Если бы я вышел в море на час раньше…» «Аналитики» же настолько увлечены желанием объяснить случившееся как единственно возможное, что отказывают случайности (равно как и субъективным факторам) в праве на существование и делают далеко идущие выводы из совершенно недостаточных предпосылок.

1. Структура конфликта.

Обычно рассказ о политическом аспекте истории Первой Мировой войны начинают с аннексии Германией Лотарингии и Эльзаса. Находясь в безнадежном военном положении, Франция была принуждена подписать мирный договор, который даже немцы не считали сколько-нибудь справедливым. Аннексии, против которой возражал Бисмарк, персонифицирующий политическое руководство новоявленной империи, требовали — и добились — победители из Прусского Генерального штаба. Свои резоны имелись у обеих сторон.

Франция — в лице правительства, парламента и народа — отказалась признать захват Эльзаса и Лотарингии.

Это означало, что отныне при любых правительствах и при любых обстоятельствах Париж будет вести последовательную антигерманскую политику, причем тяга к возвращению утраченных территорий станет во Франции национальной сверхидеей, если не национальной паранойей. Само по себе это, конечно, делало неизбежной (в более или менее отдаленном будущем) новую франко-германскую войну, но никак не предрешало ее общеевропейского характера.

Надо заметить, что, поставив своей непременной целью возвращение восточных департаментов (и ориентировав соответствующим образом пропаганду), Франция не проявила должной государственной мудрости. Ее политика стала предсказуемой. Это означало, что вне всякой зависимости от авторитета своей армии и степени экономического процветания Франция перестала быть субъектом международной политики и сделалась ее объектом. Грамотно используя ограничения, которые «великая цель» возвращения Эльзаса накладывала на внешнеполитические акции Третьей Республики, Францией стало возможно манипулировать. Но в таком случае французская политика должна быть признана несамостоятельной и говорить о германо-французских противоречиях как о причине или даже одной из причин Первой Мировой войны нельзя.