© ООО ТД «Издательство Мир книги», оформление, 2009

© ООО «РИЦ Литература», состав, 2009

Достаточно читателю бегло взглянуть на карту, чтобы уяснить себе, как расположено восточное побережье Англии по отношению к берегам Европейского континента. В совокупности они образуют границы небольшого моря, уже много веков известного миру как арена морских подвигов и как путь, по которому торговля и война водили флоты северных народов Европы. Вопреки справедливости, обитатели Британских островов давно заявили о своем исключительном праве на этот общий путь, отчего часто возникали конфликты, которые вели к кровопролитию и издержкам, вовсе не соответствовавшим выгоде, которую можно было извлечь из сохранения столь абстрактной привилегии. Через воды этого спорного моря мы и хотим повести читателя, выбрав для нашего рассказа эпоху, особенно интересную для каждого американца не только потому, что это был день рождения его нации, но и потому, что именно в это время разум и здравый смысл начали вытеснять феодальные обычаи в управлении судьбами народов.

Однажды, вскоре после того как революционные события вовлекли в наш спор королевства Франции и Испании, а также Голландскую республику, на северо-восточном побережье Англии, в поле, открытом морским ветрам, собралась группа сельских жителей. Они скрашивали свой труд и сумрачность декабрьского дня, обмениваясь соображениями по поводу политических новостей. Они и раньше слыхали, что Англия ведет войну с какими-то колониями[2] по другую сторону Атлантики, но эти слухи мало их интересовали по причине отдаленности и туманности событий. Но, когда против Англии вооружились государства, с которыми она часто воевала и раньше, гул войны потревожил спокойствие даже этих далеких от общественной жизни крестьян. Главными ораторами на сей раз были гуртовщик-шотландец, поджидавший здесь арендатора близлежащих полей, и батрак-ирландец, который пересек Ирландское море и прошел от одного побережья Англии до другого в поисках заработка.

– Если бы не французы да испанцы, старушка Англия сама, и без помощи Ирландии, давно бы расправилась с этими туземцами, – сказал он. – Нам-то уж, во всяком случае, от них одна беда: теперь все время нужно быть трезвым, как священнику за обедней, а то и оглянуться не успеешь – угодишь в солдаты[3].

– Знаем, знаем, что вы там в Ирландии собираетесь на войну только под грохот барабана, сделанного из бочонка с виски! – заметил гуртовщик, подмигивая остальным слушателям. – Вот у нас на севере легко собрать народ: шотландцы пойдут за трубами так же чинно, как воскресным утром в церковь. Мне как-то довелось увидеть список солдат горного полка, и представьте – он уместился на таком клочке бумаги, который могла бы прикрыть ручка благородной дамы. Всё Камероны да Макдональды[4], хотя в строю их насчитывалось целых шестьсот душ… Но взгляните-ка сюда! У этого малыша непозволительная для морского судна любовь к суше, и, если дно моря похоже на его поверхность, малыш может разбиться!

Столь неожиданная перемена темы заставила всех обратить взоры в ту сторону, куда указывал посохом наблюдательный гуртовщик. К своему крайнему удивлению, они увидели небольшое судно; оно медленно огибало мыс по ту сторону маленькой бухты, на берегу которой находилось поле, где трудились наши крестьяне. Внешность нежданного гостя была весьма своеобразна, что не могло не усилить удивления, вызванного его прибытием в это место. Никакие суда, кроме самых мелких да принадлежащих отчаянным контрабандистам, которые изредка навещали здешние места, не рисковали приблизиться к берегу на этом участке, изобиловавшем подводными камнями и мелями. Отважные моряки, которые пустились в столь рискованное предприятие и действовали так безрассудно, явились сюда на низкой черной шхуне. Корпус ее, казалось, совсем не соответствовал высоте наклоненных назад мачт, несших несколько легких рей; чем выше, тем тоньше они были и на самом верху – не длиннее узкого вымпела, который никак не мог развернуться на слабом ветру.

Короткий день этих северных широт уже угасал, и солнце, бросая косые прощальные лучи на поверхность моря, то здесь, то там дотрагивалось до угрюмых волн полосами бледного света. Штормовые ветры Северного моря, казалось, ушли на покой, и, хотя неумолчный прибой, набегая на берег, придавал еще большую мрачность солнечному закату и окружающей местности, легкая рябь, бороздившая сонные валы, вызывалась лишь тихим ветерком с суши. Несмотря на это благоприятное обстоятельство, море, казалось, таило угрозу. Оно глухо рокотало, как вулкан накануне извержения, усиливая чувство страха, с которым крестьяне воспринимали необычное явление, нарушившее спокойствие их маленькой бухты. Распустив только огромный грот да легкий кливер, шхуна скользила по воде с такой грацией и легкостью, что зрителям это казалось волшебством, и они, оторвав взор от моря, переглядывались в немом изумлении. Наконец гуртовщик тихим, торжественным голосом сказал:

– Храбрый малый, должно быть, стоит там у руля! Но если у этой посудины днище такое же деревянное, как у бригантин[5], что ходят между Лондоном и Литом[6], значит, ее ждет опасность, которой благоразумный человек должен бы избегать… Смотрите! Она уже у большой скалы, что всегда высовывает голову при отливе. Нет, ни один смертный не может долго идти этим путем: он дойдет до «земли», но она будет под водой!

Однако маленькая шхуна продолжала двигаться среди рифов и мелей, время от времени слегка меняя курс; это доказывало, что ее ведет человек, сознающий, как опасны эти воды. Когда же судно углубилось в бухту, насколько это было возможно без чрезмерного риска, ее паруса, словно без помощи человеческих рук, сами собой собрались в складки. Покачавшись несколько минут на длинных валах, набегавших с открытого моря, шхуна развернулась на приливном течении и стала на якорь.

Теперь крестьяне начали более оживленно высказывать свои догадки насчет цели этого визита: одни предполагали, что судно занимается контрабандой, другие приписывали ему враждебные намерения. Высказывались также смутные намеки на нечистую силу. «Ни одно судно, – настаивали сторонники этой точки зрения, – будь оно построено человеком, не осмелилось бы зайти в такое место да еще в час, когда даже самый не искушенный в морских делах береговой житель может предсказать бурю». Шотландец, как и большинство его земляков, не только сметливый, но и суеверный, придерживался этой последней теории и начал было с некоторой осторожностью и почтением приводить свои доводы, как вдруг сын Эрина[7], который, видимо, не имел определенного мнения по этому вопросу, перебил его, воскликнув:

– Смотрите! Их, оказывается, два: маленькое и большое. Если это морские духи, они, видать, любят хорошую компанию не меньше, чем прочие добрые христиане!

– Два! – отозвался гуртовщик. – Два! От них может быть много беды. Два судна, без команды, да еще в таком месте, где человеческих глаз мало, чтобы рассмотреть опасность! Жди несчастья, кто смотрит на них. А ведь второе-то совсем не маленькое!.. Глядите, добрые люди, глядите! Это отличный, большой корабль!

Он замолчал, поднял с земли свой узелок и, еще раз окинув испытующим взором подозрительные суда, многозначительно посмотрел на слушателей и продолжал, медленно удаляясь от берега: