— Георгий, скажи честно — виноват?

Я вскочил с места:

— Ничего я не виноват!

— В самом деле, сынок?

— Клянусь матерью!

Поднялся смех. Директор тоже засмеялся, а замдиректора еще больше насупился и бросил:

— Товарищ Вахтанг, вам бы следовало сначала узнать, в чем он обвиняется.

— Знаю, я уже знаю! — Директор даже не повернул к нему головы. Потом взял со стула портфель и сказал: — Прошу не расходиться, я вернусь через несколько минут! Пошли, Георгий, ко мне…

Довольный Зураб подмигнул мне.

Ребята растерянно притихли.

Замдиректора смотрел на меня с удивлением…

— Ну-ка расскажи, как было, — сказал директор, когда мы вошли в его кабинет. — Ничего не скрывай.

Я знал, в кабинете никого, кроме нас, не было, и все-таки оглянулся.

Директор улыбнулся.

— Даю слово, тайна останется между нами. Веришь?

Я кивнул.

— Тогда признайся во всем.

— А вы только что сказали на собрании, будто всё знаете.

— Правильно, знаю, но услышать от тебя — совсем иное дело. — Он закурил и сел. — Садись, сынок.

— Я постою.

Я никак не мог решить — говорить или нет.

— Значит, не доверяешь? — Он улыбнулся мне.

— Ладно. Скажу, как было. Мы играли во дворе в баскетбол, а когда кончили играть, мяч взял Угрехелидзе. Вошли в вестибюль, и тут Ника Амбокадзе вырвал у него мяч и как бросит ему в голову! Угрехелидзе увернулся, мяч угодил в Доску почета, на которой наши лучшие ученики. Стекло вдребезги. Они тут же смылись, а я взял мяч, хотел выйти, но тут в вестибюль вошел ваш заместитель. Спросил, кто разбил. Не знаю, говорю. Вот и все.

— Из-за этого решили исключить тебя?

— Ну это еще вопрос.

— Почему вопрос?!

— Из-за такого пустяка не исключают из училища.

— Ты прав. Пошли. — Он погасил окурок. — Просто решили припугнуть тебя.

— Нет, ваш заместитель в самом деле хотел исключить — злится, почему не предал я товарища.

Директор остановился в дверях и удивленно спросил:

— А если я скажу правду, обидишься?

— Не скажете.

— Почему?

— Вы дали слово, что разговор останется между нами.

— Да, ты прав, сынок, человек должен держать слово, ты прав.

Как только мы вошли в зал, сразу стало тихо.

— Ну как? — шепотом спросил меня Зураб, когда я снова сел рядом с ним.

Я поднял большой палец — хорошо, говорю.

Он просиял.

А директор начал:

— Я думаю, что не следовало поднимать столько шума из-за всего этого. Во всяком случае, Бичиашвили не заслуживает такого сурового наказания. Собрание окончено.

Я кинул взгляд на Амбокадзе: он опустил голову, чуть в колени не уткнулся здоровенный верзила.

Замдиректора встал и вышел из зала.

Ребята окружили меня, жали руку, довольные, что все так хорошо кончилось.

Амбокадзе, проходя мимо, замедлил шаг, хотел что-то сказать мне, но я повернулся к нему спиной.

Директор подозвал Зураба и повел нас обоих в свой кабинет.

— Как ты, сынок, как дела? — заботливо спросил директор Зураба.

— Хорошо.

— Мама как?

— Получше ей.

— Завтра пятница, после занятий можешь поехать домой повидать маму. Отпускаю до понедельника.

Зураб от радости даже поблагодарить не сумел.

Некоторое время мы сидели молча. Потом директор откинулся на спинку стула и с сожалением сказал:

— Да, неприятно, когда человек не ценит друга, трусит, ведет себя недостойно. Не верю, что такой способен на что-нибудь хорошее.

— Обидно мне… Никак не ожидал, что Ника поведет себя так, предал, можно сказать…

— Да, понимаю и хочу, чтобы ты навсегда запомнил этот случай, запомнил, как обидел тебя и возмутил недостойный поступок другого. Надеюсь, сам ты никогда не поступишь, как Амбокадзе и Угрехелидзе, а Ника задумается над своим поведением. Ребята осудили его, и он отлично понял это. Ему надо побороть в себе много нехороших черт, иначе не выйдет из него человека, не выйдет гражданина — всегда будет печься о себе, выгораживать себя, не думая о других, от такого человека никогда не будет пользы людям, такой человек и бесчестный поступок совершить может. Видите вон ту гору? И видите, конечно, не то что дерево, кустика на ней нет, колючий кустарник и то не растет на ее склонах.

Мы с Зурабом внимательно посмотрели на гору, хотя видели ее не впервые. При виде ее обнаженных склонов, охватывает непонятное чувство одиночества, тоски. Я несколько раз хотел подняться на вершину, но не решался, один, а охотников подняться со мной не нашлось.

— И разве только эта гора так оголена? — Директор снова устремил взгляд на гору. — Сколько других обнаженных, выжженных, склонов! Наши предки берегли лес, как себя самих. А теперь люди словно врагами леса стали: не только не берегут — вырубают бездумно, безжалостно да и пожарами уничтожают не так уж редко. Знаете, как называется эта гора?

— Нет, — сказал я.

Зураб тоже отрицательно покачал головой.

— Вы плохо знаете историю Грузии. Между прочим, судьба нашей страны часто зависела и от леса. Гора эта называется Горой раненых. Я был совсем маленьким, когда отец рассказал мне о ней, рассказал легенду о мужестве и подлости. В давние времена это было. Чужеземцы напали на страну, разрушали города, селения, вырубали виноградники и сады, жителей уничтожали. Кому-то удалось укрыться в лесу. Враг продвигался все дальше и достиг этих мест, и тут, в Цихистави, худо ему пришлось. Наши перерезали врагам путь и грянули нежданным громом. Те растерялись и стали удирать без оглядки — боялись минуту потерять. И вот какой-то трус, который сам не сражался, дрожа за свою шкуру, и глядел на все со стороны, решил извлечь выгоду. Завидовал он другим, завидовал не только чужому добру, но и чужому мужеству. И среди наших предков попадались иногда «нечеловеки». Смотрел этот змееныш, как отступает враг, и побежал вслед, нагнал и кричит: «Чего удираете, вас вон сколько, а за вами, оглянитесь, горстка людей!» Добился-таки он своего, чужеземцы снова устремились на наших. И пришлось тогда отступать нашим. Отбиваясь от вражеских полчищ, дошли они до этой горы, а она тогда была покрыта густым лесом. Женщины помогали братьям, отцам, мужьям, уносили раненых в лесную чащу, там перевязывали им раны. Жестокий был бой. Сто чужеземцев наступало на одного грузина. Погибли почти все — смерть во имя родины предпочли они бесславной жизни. А в лесу этом нашли спасение только раненые, те, кого вынесли с поля боя женщины. Предводитель врагов хотел пройти в лес, истребить и раненых, но был в его войске мудрец, который сказал: «Доблестного врага следует уважать. Люди, не жалея жизни, защищали родную землю — это люди чести, помни же и ты о человеческом достоинстве. Не так уж похвально добивать раненого».

И враги покинули пределы нашей земли. С тех пор гора эта называется Горой раненых, а бесчестного предателя родины потомки долгие годы вспоминали с презрением. Запомните и вы: бесчестие и трусость ведут к предательству.

У нас дома уже две недели как прошел ртвели, Михо писал мне, а в Цихистави только начался сбор винограда.

Но нам сказали, что сначала будем снимать яблоки.

Ну, мы дружно взялись за дело, собираем яблоки, укладываем их бережно в ящики — не побились бы. Наполним ящики, наложим сверху сухой травы, упакуем — и на машины. Машины мчатся к заготпункту, увозят каши яблоки, а мы провожаем их взглядом и кричим вслед: где бы ни ели эти яблоки, пусть едят на здоровье!

Из Плави на подмогу нам опять приехали девочки — будущие трактористки. Они брали пример с нас, мы с них, и дело быстро продвигалось вперед.

Все училище занято было сбором яблок, кто-то даже пошутил: этак забудем, что учиться приехали!

Но мы не переживали — парты от нас не сбегут и учебники тоже. Наверстаем, выучим, что положено, а яблоням ждать некогда — налетит ветер посильнее, не то что яблок, но и листочка на них не останется. А битые яблоки до Тбилиси еле довезешь, где уж их на зиму хранить. Как же не спешить со сбором урожая?