Самый лучший скорострел, который у меня когда-либо был. Признаюсь, я чувствовал себя свиньей из-за того, что после признания в любви первый раз взял ее именно так, но я собирался позже реабилитироваться и повторять это раз за разом, пока она не будет удовлетворена полностью. А потом начать все сначала — моя девочка уже заметила, что я ненасытен. И ей это было по душе.

Я вышел из Лейни и осторожно опустил ее на пол. Она, как в трансе, слегка покачнулась, и я снова обхватил ее и прижал к себе.

— Тише, киса. Ты жива?

— О да. Жива — не то слово.

Я в ответ засмеялся. Я чувствовал то же самое. Но сейчас нисколько не удивился: так было всегда, с самой первой недели, которую мы провели вместе, и так будет всегда.

Всегда? Я уже планировал с ней будущую жизнь?

Черт, да! Она была моя.

Лейни

— Не может быть! — воскликнула моя мать.

Дез рассмеялась.

— Да, он так и сделал. Вы бы его видели, мама Фей. Он такой… — Дез уткнулась подбородком в грудь и расправила плечи, изображая моего отца. — «Это моя жена, парень, и я скорее сдохну, чем буду сидеть и смотреть, как ее моет губкой какой-то прыщавый юнец, только достигший половой зрелости, у которого еще гормоны играют в заднице! Я — единственный мужчина, который будет прикасаться к ее прелестям! Ну-ка поставь таз, положи губку и медленно отойди, пока никто не пострадал».

К тому времени, когда Дез закончила, прямо скажем, не совсем точный рассказ, мама уже смеялась во все горло. Ее хохот был для моих ушей самой лучшей музыкой. Я так давно не слышала ее смеха, что почти забыла, как он звучит. Конечно, если бы отец услышал Дез, он не нашел бы это представление таким уж смешным. Хорошо, что он сейчас дома, готовится к возвращению мамы.

После пересадки сердца прошло десять дней, и пока все шло нормально. Кожа мамы порозовела, она уже могла сидеть, смеяться, есть, улыбаться… жить. Ядовито-красный шрам на груди тоже заживал, и она говорила, что он болит совсем чуть-чуть, только когда кашляешь. Правда это или нет, но в ее глазах снова появился огонь — она с жадностью впитывала всю информацию, которую удавалось найти, о том, как поддерживать здоровье, что делать, чтобы тело не отторгло новое сердце.

Единственным, что тревожило Фей, была семья молодой женщины, которая дала ей шанс выжить. Она хотела выразить им соболезнование и поблагодарить, да и все мы этого хотели. Но Дэниел сказал, что эти люди приняли решение не давать о себе никаких сведений. По его подсказке мы с мамой писали благодарственное письмо, которое он согласился им передать. Не сейчас, позже, когда они оправятся от потери и обретут покой. Я надеялась, что моя мама оправится от приобретения, но она была очень чувствительным человеком. Мне было ясно: мысль о том, что кому-то другому пришлось умереть, чтобы она смогла жить, будет преследовать ее до конца дней.

— Ну, это было не совсем так, — уточнила Полли.

— Это было именно так, — возразила Дез.

Но я лучше знала.

— Папа никогда не говорит «прелести».

— Вообще-то говорит… — вставила мама с лукавой улыбкой.

— Мама! — Такие образы мне были совершенно не нужны. У меня даже возникло желание найти кладовку уборщицы и хлоркой (или чем там в больницах поддерживают стерильную чистоту) промыть себе мозг. Теперь это явно надолго засядет у меня в голове, и вообще на всю жизнь может остаться психотравма.

Мама фыркнула.

— Лейни, я тебя умоляю! Как, по-твоему, ты родилась? Уверяю тебя, не после непорочного зачатия. — На лице ее появилось мечтательное выражение, как будто она предалась воспоминаниям. — О, нам было весело, когда мы тебя делали. Твой отец может вытворять такое своим…

Я заткнула уши и загудела, чтобы не услышать, что она скажет. Не помогло. Даже через свое жуткое гудение я слышала ее голос.

— …твоему отцу всегда нравилось, как одета статуя Свободы, поэтому я купила такое платье…

— Замолчи! Замолчи! Замолчи! Пожалуйста-а-а-а! — взмолилась я.

Фей наконец замолчала и посмотрела на меня.

— Хватит вести себя, как маленькая девочка, — сказала она, разглаживая одеяло на животе. — Я видела этого красавца, с которым ты приходила. Вы руки друг от друга не могли оторвать. Он, наверное, и в койке неплох, да? Это же Ной Кроуфорд, самый завидный жених в Чикаго.

— Серьезно? Меня сейчас стошнит, — скучным тоном произнесла Лекси, рассматривая свои ногти. Потом она вздохнула и подняла голову. — Я люблю своего брата и все такое, но мне правда не хочется это слышать.

— Тихо, подруга, я хочу знать все, — сказала мама, стараясь быть скорее не мамой, а одной из моих болтливых подружек, и снова повернулась ко мне. — У него большой аппарат?

Я на мгновение оторопела.

— Не собираюсь я отвечать на такие вопросы! — выпалила я, заливаясь краской. Мне захотелось накрыться с головой одеялом, сжаться и просто дождаться, когда это все кончится. — Тебя что, на молодых потянуло? Я твоя дочь, если ты забыла, и со мной не надо так разговаривать.

Дез встала на защиту моей мамы.

— Слушай, ты, Сандра Ди, хватит быть такой ханжой, выпусти на волю свою внутреннюю «Ча-Ча Ди Грегорио». Ты вырядилась в крашеную кожу, надела туфли на шпильках и захомутала своего Дэнни Зуко. — Ее увлечение «Бриолином» порой переходило всяческие границы. — Давай думать о других. Я хочу сказать, ты сорвала джек-пот, так хоть поделись впечатлениями с менее удачливыми. — Дез закинула ногу на ногу, уперлась локтем в колено и поставила подбородок на ладонь. — Так чем он работает? И не пытайся нам врать. Я видела, какого размера у него ступни и кисти рук.

— О боже! Поверить не могу! — пробормотала я, проводя рукой по лицу. — Меня что, снимает скрытая камера?

Дез подняла одну сжатую в кулак руку к лицу, а второй начала крутить возле нее, как будто держала направленную прямо на меня кинокамеру.

— Лейни Мэри Талбот, это ваша жизнь, — сказала она голосом ведущего телеигры. — Итак, расскажите, что у него… Венская сосиска или грузовик с прицепом?

— Да-да, скажи, — подхватила Полли.

Я обалдела. Она говорила так, будто ждала от меня, как минимум, секрета вечной жизни. Ной был ее начальником, а ее муж считался, пожалуй, самым близким другом Ноя, и при этом она беззастенчиво лезла в мои дела, чтобы узнать, какой длины у него шланг.

Лекси опять вздохнула и закатила глаза.

— Господи, да скажи ты им, и давай уже поговорим о чем-нибудь другом.

— Хорошо, хорошо! — закричала я, поднимая руки. — У него огромный! Колоссальный. И секс божественный! Он делает так, что я начинаю говорить на неведомых языках, а голова у меня крутится на шее, как будто в меня бес вселился. Если бы абсолютный, величайший секс во Вселенной мог обрести физическую оболочку, он клонировал бы себя из Ноя Кроуфорда. Он — воплощение множественных оргазмов, альфа и омега мужской силы. Из его агрегата нужно сделать чучело и поставить на камин, как охотничий трофей, или выставлять в музее за пуленепробиваемым стеклом, с теплочувствительной сигнализацией и датчиками движения. Это святой Грааль пенисов, и только он использовать его в полную силу. Вот! Довольны?

В комнате воцарилась такая тишина, что можно было услышать, как муха пролетит. У мамы отвисла челюсть, у Полли глаза чуть не вылезли из орбит. Первой очнулась Дез.

— А если просто по размеру, то с чем можно сравнить?

Тут раздалось покашливание, я повернула голову и увидела Ноя, который стоял в дверях, засунув руки в карманы. Судя по эгоистичной ухмылке, он слышал достаточно.

— Прошу прощения, что прерываю ваш разговор, леди, — сказал он, входя в комнату. — Миссис Талбот, вы прекрасно выглядите.

— Я… Кхм… Спасибо, — пролепетала мама, явно представляя моего парня голым.

Когда я впервые увидела маму в послеоперационной палате десять дней назад, Ной стоял рядом со мной. Я помню, как у нее челюсть упала чуть не на пол и как она начала тереть глаза, как будто не могла поверить в то, что видит. А потом она просияла, как мать победительницы конкурса красоты, которой удалось размазать по полу остальных претенденток. Не то чтобы она так ко мне относилась, но она знала, кто такой Ной Кроуфорд, и была счастлива, что ее дочка встречается с таким парнем.