— Нет, — ответил я. — Не отравил.

— Разумеется, нет.

— Когда похороны, Нейл? Я хотел бы прийти.

— В пятницу, — ответил он, — в одиннадцать. В церкви Госпожи нашей и святой Этельдреды[11].

Я и не подозревал, что они — католики, но, с другой стороны, надо ли мне было это знать?

— Я постараюсь прийти.

— Хорошо. — Последовала еще одна долгая паузa. Я уж собрался попрощаться и положить трубку, когда услышал: — Полагаю, я должен поблагодарить вас за то, что вы спасли мне жизнь.

— Извините?

— Если бы вы не отравили меня в пятницу вечером, в субботу я бы сидел в ложе рядом с моей Элизабет.

Я так и не понял, доволен он тем, что не сидел, или нет.

Среда выдалась теплой и солнечной. Как правило, я сплю с раздвинутыми шторами, чтобы просыпаться вместе с восходом солнца. Однако в течение нескольких недель до и после летнего солнцестояния я стараюсь их задергивать, чтобы яркий свет, вливающийся в выходящие на восток окна моей спальни, не вырывал меня слишком рано из объятий сна. Я выругал себя за то, что прошлым вечером забыл это сделать, так что солнечные лучи пробрались сквозь закрытые глаза в мой еще спящий мозг уже в четверть шестого. Впервые за неделю я спал крепко и без кошмаров. Но только до четверти шестого.

Как я и боялся, вечер вторника для ресторана обернулся катастрофой. Занятыми оказались пять столиков, и один из них — случайной компанией, которая не могла поверить своей удаче: для них у нас нашелся столик. Собственно, мы могли предложить им на выбор любой из двадцати. Кухня работала, как при замедленной съемке. Может, мне следовало этому радоваться после безумной суеты последних дней, но настроение у меня только ухудшилось, и я почувствовал нарастающую тревогу сотрудников. Отсутствие посетителей они тоже не считали благом. Волновались о своем будущем, работе. Как и я.

Освеженный крепким сном и душем, я решил предпринять какие-то меры, чтобы вытащить ресторан из той ямы, в которую он вдруг провалился. Не желал сидеть и смотреть, как медленно умирает прибыльный бизнес. Что требовалось ресторану, так это позитивные новости. Я подумал о том, чтобы походить по Высокой улице Ньюмаркета с рекламными плакатами на спине и груди, надписи на которых утверждали бы, что Сократ в «Торбе» был бы в полной безопасности: болиголов там не подавали. Вместо этого нашел в справочнике телефон «Кембридж ивнинг ньюс». Пресса могла как топить, так и спасать.

Я исходил из того, что редакция вечерней газеты должна начинать работу рано, и позвонил туда без четверти восемь, сидя на кровати в махровом халате. Мне пришлось подождать, пока трубку наконец не взяла мисс Хардинг, редактор отдела новостей.

— Да? Чем я могу вам помочь?

— Вас не заинтересует эксклюзивное интервью с Максом Мортоном? — спросил я, решив на данном этапе не говорить, с кем она имеет дело, из опасения, что мне предложат дать интервью по телефону. — Насчет пищевого отравления в пятницу и взрыва бомбы в субботу.

— А какое отношение имеет Макс Мортон к взрыву? — спросила мисс Хардинг.

Я объяснил, что он готовил ленч для гостей лож, где прогремел взрыв, и оказался там сразу после взрыва, до приезда пожарных. Она заглотила приманку.

— Bay! Да, конечно, мы с удовольствием возьмем интервью у мистера Мортона. — Эксклюзив со свидетелем происшествия, занимающего центральное место в национальных средствах массовой информации, тянул для провинциальной газеты на манну небесную.

— Хорошо. Вы сможете подъехать в «Торбу» в половине одиннадцатого?

— А разве ресторан не закрыли?

— Нет, — без запинки ответил я, — не закрыли.

— Хорошо. — В голосе слышалась неуверенность. — А это не опасно?

Я подавил раздражение и заверил ее, что никакой опасности нет и в помине.

— И вот что еще. Не забудьте привезти фотографа.

— А зачем мне фотограф? — спросила она.

Я хотел уже назвать причину: чтобы сфотографировать слоган ресторана — «ОТКРЫТ ДЛЯ ВОСХИТИТЕЛЬНОЙ ЕДЫ», но вовремя передумал.

— Я уверен, мистер Мортон захочет, чтобы вы сфотографировали его травмы, полученные при взрыве.

— Ох. Хорошо. Я попрошу кого-нибудь подъехать в его ресторан в половине одиннадцатого.

— То есть вы не приедете? — уточнил я.

— Боюсь, не смогу. Пришлю кого-то из репортеров.

— Не думаю, что мистер Мортон захочет дать интервью кому-либо, кроме редактора отдела новостей. Собственно, я уверен, что он будет говорить только с первым лицом новостной редакции.

— Ох, — повторила она. — Вы так думаете? Что ж, получается, приезжать придется мне («Лесть, — подумал я, — позволяет достичь многого»). Ладно, передайте мистеру Мортону, что я буду в его ресторане в половине одиннадцатого.

Я пообещал, что передам, и, широко улыбаясь, положил трубку.

Потом я позвонил Марку. На работу он всегда приходил в половине восьмого утра, а засиживался иной раз и до одиннадцати вечера. Насколько я знал, для сна ему хватало шести часов в сутки. А время бодрствования он посвящал исключительно зарабатыванию денег, и я нисколько не сомневался, что план моего переезда в Лондон служил умножению его богатства. Я не говорю, что при этом не стал бы богаче сам, но полностью отдавал себе отчет, что альтруизм и филантропия Марку чужды. Перед его глазами плясали знаки доллара и фунта, и в голове он уже подсчитывал потенциальную прибыль.

— Нет проблем, — сказал он. — Приезжай на обед. Ты выбираешь место, я — плачу.

— Хорошо, — не стал спорить я. — Как насчет «ОКСО-Тауэр»?[12] Мне всегда нравилась их кухня.

— Договорились. Столик я закажу. Восемь часов устроит?

Я соотнес названное время с расписанием поездов.

— Лучше в половине девятого.

— Договорились. Пятница, половина девятого, «ОКСО-Тауэр». — И он положил трубку.

Я лег на кровать, думая, что может принести будущее. Как далеко простирается мое честолюбие? Чего я хочу от жизни?

В ноябре мне исполнялось тридцать два. Семью годами раньше я стал самым молодым шеф-поваром, удостоенным звезды «Мишлена», но теперь два шеф-повара моложе меня имели по две звезды. Пресса уже не видела во мне блестящего молодого дарования, от которого следовало ждать многого. Скорее я превратился в шеф-повара с устоявшейся репутацией, который думал о том, как заработать побольше денег. По правде говоря, я и так не мог жаловаться на доходы, но «Торба» была слишком маленьким и слишком провинциальным рестораном, чтобы давать большие деньги. Опять же, в масштабах всей страны меня практически не знали, тогда как на местном уровне уважали и восхищались, по крайней мере до прошлой пятницы, и мне это нравилось. Хочу я все бросить, чтобы искать славу и богатство в Лондоне? Что еще имеет важное значение в моей жизни?

Я всегда хотел создать семью, завести детей. Пока мне с этим не везло. Отношения с несколькими женщинами возникали и прекращались. Всегда прекращались. Работа в ресторане не располагает к сексу. Рабочие часы в этом плане крайне неудачные: в то самое время, когда все отдыхают. Утомительные вечера и работа допоздна не лучшие помощники в играх под одеялом. Я мог припомнить несколько случаев, когда так выматывался, что засыпал в процессе, к явному неудовольствию партнерши.

Однако одиночество не так уж меня и тяготило. Активно я женщин не искал, но, если предоставлялась возможность, всегда ею пользовался. И пусть пока мне не удавалось найти вторую половинку, я не унывал: много работал и держал глаза и уши открытыми, чтобы не упустить шанс, если бы он представился. Вот я и думал, что с переездом в Лондон шансов таких могло только прибавиться.

На прикроватном столике зазвонил телефон. Я протянул руку, снял трубку.

— Алло.

— Доброе утро, мистер Мортон. — Я узнал голос Анджелы Милн. — Славное утро.

— Да, славное. — Я резко сел. Сердце учащенно забилось. — У вас есть для меня новости?