— Хватит вам, ребята, пить. Свою норму вы уже оприходовали, — произнес заплетающимся голосом Строганов.
Флетчер сидел молча, никак не реагируя на происходящее вокруг. Он словно впал в прострацию от свалившегося на него бремени власти и ответственности. Затем он внезапно очнулся и закричал:
— Матросы, за дело! Облегчить корабль. Все эти ненужные грядки за борт. На кой черт нам на Таити хлебные деревья? Их там и так полным-полно.
Моряки обрадовались, опьянев от свободы и рома, они быстро и с удовольствием выполняли приказ новоиспеченного капитана, весело кидая за борт проклятые растения. Им казалось, что вместе с ними они избавляются от старой жизни, полной унижений, физических страданий и тяжелого труда. Ребята очень устали от постоянного полива ростков, от хронической жажды из-за экономии пресной воды. А во всем виноваты эти чахлые кустики! За борт их, за борт!
Поначалу вокруг корабля плавали пустые ящики и бочки, а море было похоже на затопленную ливнем клумбу с экзотической растительностью. Но вскоре ветерок усилился, судно прибавило ходу, и ящики отстали вытянувшись в длинную цепочку. За кормой на целую милю растянулся шлейф из зелени и ящиков. Это были следы погрома и случившихся беспорядков. Ну вот, наследили в океане, нагадили.
— Будем надеяться, что эти ящики вскоре утонут или шторм их разметает! — сказал пораженный такой картиной Строганов. — Не то по этим следам нас живо разыщут. Они, как нить Ариадны, указывают наш пройденный путь.
Флетчер самодовольно ухмылялся, глядя на плоды собственного произвола, издержки свободы и вседозволенности. Он был рад поглумиться над трудами капитана Блая.
Чего-чего, а свободы на корабле было в избытке. Судно плыло по безбрежному океану, предоставленное само себе и воле волн. Даже штурвальный тайком налакался и лежал возле медленно вращающегося туда-сюда рулевого колеса. Увидев это, Строганов подошел на нетвердых ногах и застопорил штурвал. Уж лучше плыть только прямо, чем описывать петли и круговые движения. Так вовсе собьемся с курса.
Отойдя от руля, Серега ринулся к борту и, перегнувшись через поручни, изрыгнул из себя все, что поместилось в желудок во время этой вакханалии на судне. Туда ему и дорога.
Ну вот, теперь и он наследил.
Утро пришло вместе с ужасной головной болью. Сержа сильно мутило. Ощущение не из приятных, словно кто-то нагадил прямо в рот. Подозрения в первую очередь пали на Блая и Нельсона, но, вспомнив, что они уже далеко, Строганов рассмеялся.
До чего замечательно пьется этот ром, какой у него великолепный аромат, превосходный вкус, и до чего отвратительно воняет организм по утрам. Отчего человеческий желудок превращает изысканные спиртные напитки в отвратную желчь и слизь. Видимо, дело в пропорции. Опять он погорячился.
Именно избыток зелья утром медленно вытекал из глотки Сергея. Медленно-медленно, с напряжением измученных внутренних органов, с дикой болью и резью. Это вчера вечером желудок мог фонтанировать, а сегодня — одна икота!
Никогда больше ни грамма, ни капли! Эх, сколько раз Строганов зарекался. Ведь он рожден не пить, а совсем для других дел. Но этих других дел, увы, под рукой не было. Не находил он ни дел, ни прекрасных тел. Утопиться в океане, что ли? Какой он прекрасный, а Серж его засоряет отходами жизнедеятельности.
Исключительно мрачные мысли наполняли теперь больную голову Сереги, и не было ни малейшего желания и сил продолжать борьбу за существование в эпоху Екатерины Великой и Суворова, Вашингтона и Джефферсона, Державина и Пушкина!
Впрочем, нет! Александр Сергеевич еще на свет не появился, и Гоголь еще не родился, и Лев Толстой! Кутузов в данный момент уже дважды ранен пулями в голову и видит мир одним глазом, но еще в безвестности, и даже не генерал, а полковник Наполеон Буанапарте. Проклятая ирония судьбы, насмешка высших космических сил над простым человеком! Цунами тебя подери!
— Нет, так дальше жить нельзя. С этим буйствующим и разнузданным экипажем плыть просто невозможно, — громко и отчетливо по-русски произнес Сергей. — Мало мне было своих, российских, алкашей?!
Пригорюнившись, он крепко задумался о превратностях судьбы, но затем горевать ему решительно надоело, путешественник во времени и пространстве взял себя в руки и с чувством плюнул в набежавшую на борт волну.
— У тебя есть другие варианты? — спросил он вслух сам у себя и в ответ произнес: — Нет! Но и с пьянством надо кончать. Лично я так долго не протяну.
Вокруг простиралась бескрайние голубые воды Кораллового моря или, возможно, какого другого. Вода она везде вода, и даже цвет ее не изменился за все время путешествия.
«Куда плыву? Зачем плыву?»
В данный момент Строганову не хотелось ничего: ни выпивки, ни заморских деликатесов, ни яств, ни экзотических фруктов, ни туземных женщин. Душила ностальгия, сердце сжималось при мысли о Родине. Припомнилась деревенская банька у лесного озерца, березовый веничек, уха из хариусов, соленые грузди, водочка со слезою. Эх-ма! Сибирь! Отчего-то вдруг всплыла в памяти рыбалка двухгодичной давности. И девчонка, пышнотелая, как на картинах Кустодиева, которая вместе с ним парилась в баньке и жарко отдавалась в предбаннике, где стояла кадушка с холодным квасом. Где ты, милая? Куда все исчезло?..
— Бу-а-а! Ихти-и-а-а-андр-р-р! — Организм вновь вывернулся наизнанку, пытаясь избавиться от всего инородного. Улетучились и дорогие сердцу воспоминания о юной сибирячке и о родной тайге, что раскинулась по берегам могучей вольной реки, о городах и весях.
Сергей выкрикнул несколько забористых ругательств, и на душе от знакомых и родных слов на минуту полегчало. Никаких попоек! Баста! Завязал немедленно! Пора искать выход из этого лабиринта времени, экстренно организовать себя на поиски заветного окна в будущее. В двадцать первый век! Может, стоит поискать место нового природного бедствия? Попасть в эпицентр катаклизма, где извергается вулкан, свирепствует землетрясение или ураган. Нет, скорее всего, надо искать цунами обратно направленного действия.
Жаль, но природа и сверхъестественные силы не подавали никакого знака в ответ на его мольбы о помощи! Рассчитывать приходилось лишь на самого себя и собственные силы. Серега посмотрел вверх, небо было по-прежнему таким же безнадежно спокойным и далеким.
