17 июня 2084 года, суббота

Селенград

Декан Паничкин ворвался в аудиторию, едва не сбив с ног Добровольскую. Не обратив внимания на преподавательницу, обратился к студентам:

— В группе есть кто-нибудь, умеющий писать от руки?

Оля неуверенно посмотрела на Наташу. Вроде бы напрашиваться нехорошо, но к теормеху они обе не были готовы. Потому обе подняли руки. Декан обрадовался, принялся уточнять, чем именно они пишут — маркером или стилом, и приходилось ли писать по бумаге. Наташа научилась писать на первом курсе — пример подруги оказался заразительным.

Паничкин привел девушек в деканат, попутно объяснив, что произошло. Оказалось, его секретаршу вызвали дежурить в приемную комиссию, а Паничкину приспичило взять на сегодняшнюю защиту уже заполненные корочки дипломов. Обычно их заполняли и вручали после того, как пройдет защита, а то получится, что диплом выписали, а студент провалился и остался на второй год. Но сегодня был первый день, защищались сразу двадцать человек, и Паничкин загодя знал, что защитятся все. Решил устроить праздник.

У Оли немного дрожали руки. Сегодня защищался Илья. Они не виделись месяц и три недели, он не звонил, Оля тоже. Поссорились из-за ерунды, как обычно. Договорились, что Оля придет к нему верстать его диплом, и не вышло. Тут еще Цыганков всяких гадостей наговорил. В общем, Илья Оле заявил, что она сама набилась ему помогать, а он ее вроде как пожалел. Она психанула и послала его к черту.

А на следующее утро Павел рассказал такое, что Оля чуть не отравилась от стыда.

Илью выгнали из Службы. За убийство. В тот день между ним и Цыганковым что-то произошло — наверное, потому Цыганков и попытался отыграться на Оле, — и Илья его заблокировал. Перестарался, и в результате Цыганков покончил с собой. На самом деле он выжил, но лучше бы помер: остался безнадежным инвалидом. А Илье вменили в вину, что он поддался личным эмоциям, а потому не может работать в организации, где все живут строго по рассудку. Для него, конечно, это был страшный удар. И еще страшней он будет, если Цыганков накатает заявление в прокуратуру. Тогда Илья еще и под суд пойдет. Звонить, чтоб посочувствовать, Оля боялась. Тем более, что она видела его с какой-то девчонкой, причем вряд ли это была просто знакомая: Илья обнимал ее за талию. Вот она ему пусть и сочувствует.

Конечно, Оля всей душой рвалась на его защиту. Для нее это был последний шанс увидеть его. Последний шанс, последний раз. Потом он улетит на Венеру, и больше никогда в жизни они не встретятся.

— Как ты думаешь, что будет, когда Илья увидит меня в зале?

Наташа пожала плечами:

— Наверное, обрадуется. Всегда приятно, когда тебя поддерживают. Тем более, что вы же не враги.

— Ох, я уже не знаю. Я никогда не знаю, что он сделает и как отреагирует.

Паничкин пришел, когда девушки заканчивали оформление документов. Втроем пошли в первый корпус, в конференц-зал. Там он устроил своих временных помощниц за боковым компьютером, шепотом объяснив, что требуется. Во-первых, следить за уровнем видеозаписи: защита полностью писалась на диск. Во-вторых, оформлять документы: вносить оценки за проекты в базу данных и во вкладки к диплому. В-третьих, регистрировать все пояснительные записки и другие материалы, сопровождающие выступление.

Первой защищалась девушка из В-4011. Она страшно волновалась, заикалась, краснела и под конец едва не заплакала. А за ней в зал вызвали Илью.

Он увидел Олю сразу. И на радость по поводу встречи рассчитывать не приходилось: его аж перекосило. Побагровел, сжал губы и в сторону Оли не посмотрел больше ни разу. Она не возражала, в конце концов, это же защита, а не свидание. Сейчас он в своем праве.

Когда у него не заработала демонстрационная модель, он только прикрыл глаза. Стоял несколько секунд, по скулам ходили желваки, но сумел взять себя в руки. Модель не заработала ни со второй, ни с третьей попытки. Встревожился Иосыч, входивший в состав комиссии. Подошел, посмотрел, выглянул в коридор. Оказалось, какой-то шутник вырубил ток, причем не весь зал обесточил, а только временную линию, от которой запитывались модели. Заработало.

Илье задавали много вопросов. Он отвечал нервно, сбивчиво, говорил с избыточными подробностями. А потом встал Иосыч:

— Между прочим, я тут вижу, что при оформлении было использовано ручное письмо. А не так давно мне коллеги с Венеры жаловались: наши выпускники не умеют писать от руки. Илья, ты сам оформлял?

Оля похолодела: вставки от руки делала она. В тот день, когда к нему приезжали родители. Илья тогда признался ей, что пишет как курица лапой.

— Сам, — твердо сказал он.

Иосыч протянул ему маркер, отодвинул стенды, открывая пластиковый щит белого цвета:

— Напиши-ка тему своего проекта. Тем же почерком, какой был использован при общем оформлении.

Оля закрыла глаза. Наверное, то, как поступил Илья, и называется делать хорошую мину при плохой игре. Он нацарапал кое-как, вкривь и вкось, еще и с орфографической ошибкой.

— Понятно. Спасибо, у меня вопросов больше нет, — сказал довольный Иосыч.

Следующие восемнадцать человек прошли как в тумане. Оля слушала, ловила то, что уже знала по спецпредметам, пыталась как-то сориентироваться в будущей специальности. Но все это шло будто за стеклом.

Потом комиссия выгнала всех из зала, чтобы обсудить оценки. Оля с Наташей стояли около двери, их должны были пригласить в зал чуть раньше, чтоб они дооформили документы. И тут Оля увидела, что Илья направляется прямо к ней.

Сначала она подумала, что он готов к примирению. Потом увидела выражение его лица и съежилась.

— Оля, можно задать тебе один вопрос?

Таким тоном он говорил только тогда, когда не собирался сказать ничего хорошего. Оля возблагодарила бога за то, что он дал ей время поближе узнать, что может сказать и подумать этот человек.

— Смотря какой, — осторожно сказала Оля.

— Можно или нет?

— Ну, задавай.

Вокруг столпилось человек пятьдесят — защищающиеся и сочувствующие из выпускных групп. Они сомкнулись так плотно, что Оля не видела солнечного света, заливавшего коридор сквозь высокие окна. И на всех лицах извивалось жадное до чужих тайн любопытство.

— Зачем ты пришла на защиту?

— Какая разница?

— Мне нужен точный ответ.

Оля лихорадочно соображала. Конечно, можно сказать правду. Поверит? Ни за что. Он пришел за ссорой.

— Точный? Одно я тебе могу сказать точно: не из-за тебя!

Раздался издевательский смех. Илья провернулся вокруг своей оси и, растолкав однокашников, скрылся. Он был в бешенстве.

А Оля, хотя и улыбалась, хотя и держала голову по-королевски высоко, с трудом сдерживала слезы.

За что?!

27 июня 2084 года, вторник

Селенград

Оля с головой окунулась в учебу. Дни были расписаны поминутно. Утром — зачеты и подготовка к сессии, а в свободное время разбор лаборантских. Днем — работа с прилетевшей делегацией американцев. Вечером зубрежка к экзаменам.

Наверное, она была рада полной загрузке. Илья из Селенграда уехал, даже не подумав попрощаться. В самом деле — зачем? Они очень хорошо попрощались. На защите. Оля сама не хотела его больше видеть. Только косвенным путем узнавала, не грозит ли ему суд. Наверное, если б от нее зависела его судьба, и ей предложили бы на выбор, сядет ли он в тюрьму или они никогда больше не увидятся, она бы выбрала второе.

Перед экзаменом по теормеху к ней в лаборантскую завалился Колька Земляков. Оля знала, что Колька влюблен в нее. И ничем не могла ему помочь. Только с тех пор, как он весной на дискотеке попытался поцеловать ее, а она отвернулась, старалась быть поделикатней с ним. Он же не виноват, мучается ни за что.

Колька вцепился в колбу с концентрированной серной кислотой.

— Поставь на место, — потребовала Оля, стоя на последней ступеньке стремянки.