Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Илья почему-то не удивился вызову в лабораторию. Шел и знал, о чем пойдет речь. Он не мог объяснить, откуда взялось это знание, просто казалось, что не могло не случиться чего-то подобного. С другой стороны, он был рад тому, что начал чувствовать поступки Вещего, — это могло быть первым признаком крепнущей корректировочной связи, возникающей только между идеальными партнерами.

Когда он явился, почти все уже собрались. Иосыч, Бондарчук, Царев. Минутой позже к честной компании присоединились Котляков и Черненко. Илья не видел их после полигона, спросил:

— Как жизнь?

— Лучше всех, — отозвался Котляков, отводя глаза, но не настолько быстро, чтобы Илья не успел заметить мелькнувшую в них горечь.

Царев как-то сказал Илье, что ребят напрасно протерзали. Их прогнали по трем схемам сублимации, но результаты тестов не изменились. Ни один из них не был искомым Вещим.

— Да мы с экзамена только что, — Черненко попытался увести разговор от полигона. — С физики.

— Сдали? — осведомился Иосыч, нынешний непосредственный патрон ребят.

— Да куда ж мы денемся? — пожал плечами Котляков. — По трояку. По правде говоря, лично меня эта тройка устраивает.

Илья в разговоре почти не участвовал. Сидел в стороне, слушал. По достоинству оценил натуральный подвиг, совершенный группой — именно группой, Илья прекрасно знал, чего в таких случаях стоит поддержка коллектива.

Вспомнил, что ему когда-то рассказывали про физика. Причем не в Академии — там этого не знали. Рассказывал отец. Был когда-то Зигги Есусиков, балагур, шутник, обаяшка — невзирая на маленький рост — и общий любимец кафедры информатики в МГУ. Зигги был молод и безумно талантлив, ему прочили будущее второго Алтуфьева. А потом он непонятно зачем — мог бы “откосить” — отправился на Венеру, где попал под “постовку”. И после этого Зигги превратился в Зигмунда Степаныча, бросил науку, стал преподавать физику в какой-то питерской школе. Потом перебрался в Селенград. Обосновался в Академии. И если про Венеру он еще вспоминал, то о том, что считался в свое время крупным теоретиком в области информационных технологий, в Академии знали только двое: ректор и начальник отдела кадров. Больше никто.

Студентов он гонял согласно требованиям большой науки: не смог до конца вычеркнуть прошлое. А вот “пятерок” в первом семестре не ставил из-за суеверия. То ли пожалел кого-то на экзамене прямо перед отлетом на Венеру, завысив балл, то ли еще что-то. Словом, полагал, что между оценками, выставляемыми им на экзаменах, и корректировкой есть прямая связь.

Приехал Лоханыч из больницы:

— Все нормально, — сообщил он. — Дама вне опасности.

— А чего случилось-то? — спросил Илья.

— Как обычно, — язвительно отозвался Бондарчук. — То понос, то золотуха. Одновременно инициация антикорректора полуторной ступени и очередная разминка нашего обожаемого Вещего. Хорошо мальчик порезвился, ничего не скажешь: инициация прервана настолько жестоко, что я удивляюсь выносливости этой, как ее… Риты Орловой. Правильно? — посмотрел на Котлякова.

Тот слегка побледнел:

— Правильно. Но мы ни вспышек, ничего не видели.

Бондарчук развел руками:

— Это говорит только о том, что мальчик набирается опыта и учится быть незаметным. Еще чуть-чуть, и я не знаю, как мы его ловить станем. Он еще пару раз выйдет в Поле, привыкнет, инициируется сам — и мы, вы уж мне поверьте, его просто не найдем.

— Какие на сей счет будут мнения? — в пустоту спросил Иосыч.

Мнений было много, но не по существу. Бондарчук, к примеру, возмущался совсем по другому поводу:

— Знаете, что меня всегда в стихийниках бесило? Они, чтоб комара прихлопнуть, ядерными бомбами пользуются. Нет, ну а как еще это назвать?! Чтоб блокировать антикорректора, Вещий выходит на вторую ступень! На вторую! Этой второй ступени хватит, чтоб предотвратить взрыв на нефтяной скважине или авиакатастрофу! Чтоб спасти сотни жизней! А он — такую мощь на чепуху! Нет, когда мы его найдем, я ему просто морду набью.

— Так он тебе и признался! — ехидно откликнулся Царев. — Пришел и сказал: я Вещий Олег, здравствуй, Шура Бондарчук.

Илья молчал, осторожно приживаясь к своим ощущениям. Он был почти уверен, что уж ему-то Вещий свое инкогнито раскроет, не может не раскрыть, но сейчас важней не потешить самолюбие, — а, вот, вся Служба искала, а я в одиночку справился! — а разобраться.

А ощущение у него было таким: Вещий Олег просто никак не осознает, что это делает именно он. И искренне полагает, что сделал это кто-то другой. Но какая, черт подери, у него тогда ступень, если выход на “двоечке” он просто не замечает?!

* * *

16 января — 22 января 2083 года

Селенград

Оля проболела неделю. Первые трое суток она просуществовала в непонятном мареве. После экзамена по физике никак не могла отоспаться, просыпалась с мыслью “как же хочется спать!” И во сне ей снилось, что она вечером ложится в уютную постель и засыпает. Когда более-менее научилась справляться с закрывающимися глазами, обнаружила, что у нее держится высокая температура и страшно болит горло.

Ей было очень приятно, что про нее не забывали. Приезжала Наташа, привезла малиновое варенье. Потом приехала еще раз, вместе с Катей, Павлом и Черненко. К этому моменту Оля почти выздоровела, только кашляла сильно. Посидели, попили чайку, съели проспоренный Павлом торт. Шоколадный, Олин любимый.

Оля только после болезни заметила, как сильно изменились Павел и Сашка Черненко. Они оба куда-то уезжали на неделю перед самой сессией, а вернулись как с линии фронта. Оля даже разглядела в черных Павловых волосах серебряные ниточки седины. Сказала ему, он тут же помчался в ванную и повыдергивал их.

Рассказали Оле все новости. Риту, оказывается, прямо с экзамена увезли в больницу. Сердечный приступ. Оля расстроилась, но ее успокоили: уже все нормально, через три дня выписали. Рита после больницы подала заявление о переводе на роботехнику, там требования были помягче. И физику будет пересдавать там. Другому преподавателю. Оля несколько раз звонила ей домой, хотела посочувствовать, предложить свою помощь — в принципе она могла бы посидеть с Ритой, подготовить ее так, чтобы сдать экзамен Есусикову и остаться на военке, — но Риты то ли не было дома, то ли она не брала трубку. Обиделась, наверное. У нее еще за тот случай с Ильей, когда Оля отказалась ехать с ней, обида осталась. В конце концов Оля махнула рукой: ну в самом деле, кому это надо? Оле надо уговаривать Риту, чтобы помочь? Или это Рите нужно? Ну вот то-то же.

И почти каждый вечер звонил Илья. Трепались по полтора часа. Оля каждый раз после такого вечернего разговора засыпала легко, с улыбкой. И никакие кошмарные экзамены не мучили ее во сне.

* * *

13 февраля 2083 года, суббота

Селенград

Всю ночь Оле снились грибы — к слезам. И, вообще, весь день встречались дурные приметы.

Вернувшись из Академии, Оля увидела на определителе номер Ильи. Ага, понятно. Он еще тогда, когда был у нее дома, обнаружил, что камера от телефона нуждается в серьезном ремонте, на ходу не починишь. Посоветовал Оле не пользоваться камерой и пообещал починить, когда у него время будет. Этот звонок означал, что Илья выкроил время.

Оля позвонила ему, быстро оделась и вышла, прихватив камеру. Ветер был ужасным. Хотя термометр показывал вполне приемлемую цифру — примерно минус десять — казалось, что намного холодней. Еще этот снег в лицо… Ужасно хотелось забиться в какую-нибудь щель и там дождаться Илью — они обычно встречались по принципу двух поездов из легендарной задачки: “один поезд выходит из пункта А, другой из пункта Б, каждый идет со своей скоростью, и надо определить место встречи”. Но щели не было. По левую руку тянулись ограждения уличного спорткомплекса завода теплотехнических устройств, по правую высились вставшие на попа бусы жилых зданий. Единственный закуток, дающий защиту от ветра, находился в самом конце Архангельской улицы. Что поделать — новостройки.

40
{"b":"22506","o":1}