Шейн почти физически ощущал на себе пристальные осуждающие взгляды толпы. Как будто они — без греха.

— Чего пялитесь? — прогремел Шейн, за что стоявший справа пристав наградил его смачной оплеухой. Шейн зарычал на него.

— Подсудимому разговаривать запрещается, — сказал судья. — По шестнадцатому пункту, обвинению в поджоге с целью уничтожения доказательств тяжкого преступления, подсудимый признается виновным.

Несмотря на самодовольный вид и тревогу, пробудившуюся во время оглашения такого долгого списка преступлений, укрывшись в далеком уголке своего сознания, Шейн наблюдал за процессом с подлинным ужасом.

Это неправда. Этого просто не могло быть.

Пока судья чеканил все новые и новые обвинительные заключения, та же самая часть сознания Шейна старалась все отрицать, отринуть, как очередную ложь или фальшивые воспоминания. Но это была правда; она была его основой, той неприкрашенной истиной, за которую он цеплялся.

Освобожденное от оков лжи, в его сознании, наконец, всплыло слово «ресоциализация». Слой за слоем Доминион подменил его преступления, поместив на их место хорошие, положительные воспоминания. Даже само понятие ресоциализации, само это слово, было заперто и похоронено в глубинах памяти, пока разум Шейна не был вновь очищен и не обнаружил это и многие другие воспоминания.

Он осознал, что фальшивые воспоминания были наложены поверх подлинных, привязаны к реальности. Вместо того чтобы выслушивать приговор за убийство, он стоял перед верховным правителем Доминиона и был приведен к присяге как боец морской пехоты. Вместо того чтобы предстать перед гневом мстительной толпы, он пошел на военную службу и заслужил всеобщее уважение. Красивую фантазию создавали настолько тщательно, что от истины почти ничего не осталось.

Шейну отчаянно хотелось поверить, что этот суд тоже был ложью. Процесс по его делу — а точнее, приговор, так как процесс был уже делом пройденным — был настолько же отчетливым и правдоподобным, как и то основание, что Шейн для себя выбрал. Это все было на самом деле.

Ложь исчезла. Спала ее пелена.

Обман развеяли зерги. Та часть его сознания, которая еще была способна мыслить, забила тревогу.

Наконец, судья закончил зачитывать приговор и признал Шейна виновным по всем двадцати трем пунктам обвинения. Он спросил Шейна, не хочет ли тот что-нибудь сказать, чтобы хоть как-то оправдать свои отвратительные преступления. Но девятнадцатилетний парень лишь небрежно улыбнулся, сплюнул и принялся во всю глотку выкрикивать проклятия, пока судебные приставы не опрокинули его на пол и не зафиксировали его челюсть металлическим кляпом.

От этого Шейн еще больше рассвирепел. Распластавшись в зале суда, он продолжал выкрикивать нечленораздельные ругательства. Судья вынес ему тот приговор, на который и рассчитывала толпа, — смертная казнь.

Присутствующие разразились внезапными овациями, и судебный исполнитель призвал всех к порядку. Приставы вывели заключенного Джеффа Шейна из зала суда и поволокли на место казни. У него не было права на апелляцию; его приговор будет приведен в исполнение на закате.

Шейн знал, что его ждет. Та часть его разума, что сохраняла остатки рассудка, молила оставить это воспоминание. Он не хотел вновь переживать это. Не надо больше.

Они выпихнули его из транспортного корабля, завели в безликое здание, затащили в бронированный лифт, идущий глубоко под землю.

Пожалуйста, не надо больше.

Его затолкали в комнату с белыми стенами; на руках у него все еще были наручники. Они оставили его там на несколько часов и не обращали никакого внимания на его проклятия, угрозы и крики. С каждой секундой Шейн все больше страшился неотвратимой казни.

Краешком сознания он понимал, что не будет казнен. Он знал, что Доминион сможет найти ему применение. Он знал, что совсем скоро за ним придут военные и потащат его в темную комнату, увешенную гербами Доминиона. Они засунут его в одну из тех ужасных капсул, а потом начнется пытка, и его воспоминания уже не будут прежними.

Это стало началом торжественной церемонии его выпуска. Именно так он на самом деле поступил на службу Доминиону. Глубоко внутри он просил о помощи. Он принял бы помощь от кого угодно.

И вскоре он ее получил.

Одетый в бронированный скафандр морпех зашел в белую комнату и посмотрел на Шейна бесстрастным взглядом. Что-то было не так с освещением — казалось, что его глаза светились.

Два Шейна смотрели друг на друга в тишине очень долго.

— Позволь нам помочь, — сказал морпех с лицом Джеффа Шейна.

— Кто вы? — спросил Шейн срывающимся голосом.

— Мы — те, кем можешь стать ты.

Шейн вспомнил вид за окнами зала. Он вспомнил бесчисленные полчища зергов.

— Как? Как я могу стать таким, как вы?

— Попроси.

— Нет.

— Позволь нам помочь, — снова сказал морпех.

— Такая помощь мне не нужна, — сказал Шейн.

— Нужна. Нам знакома эта боль, мы видели такое у твоих соплеменников, — сказал морпех, — и довольно часто. Вашим лидерам нравится этот метод.

Шейн чувствовал себя беспомощным. Его преступления предстали перед взором пришельца, и тот счел их источником боли.

— Мне нет прощения за то, что я натворил.

— Мы примем тебя.

Слова морпеха застали Шейна врасплох.

— Что?

— Мы примем тебя.

— Вам нужны такие, как я? — это само по себе было неплохой причиной, чтобы отказаться.

— Мы примем тебя. Так же, как приняли они.

Шейн сплюнул. Его руки в оковах беспомощно дернулись.

— Доминион не принял меня. Меня просто изменили.

— Да.

В этом простом «да» Шейн уловил двоякий смысл. Да, Доминион изменил его, и да, Доминион принял его.

Шейн зажмурился изо всех сил. В его сознании появился еще один образ, похороненный под психической блокировкой ресоциализации. Он вспомнил изуродованные тела морпехов, шагавшие подле зергов, вооруженные винтовками и щупальцами, даже отдаленно не напоминавшие людей. Они были порабощены.

Зараженные.

От нового приступа ужаса у него скрутило живот. Шейн, рядовой Джефф Шейн, видел их собственными глазами. Он сражался с ними. Он с завистью наблюдал за тем, как огнеметчики сжигали их дотла. Зараженных нечего было бояться, ведь это были просто зерги. Еще одна цель для орудий Доминиона. После ресоциализации он просто не мог думать о них никак иначе.

Рядовой первого класса Шейн сражался с зараженными несчетное множество раз. И рядовой Шейн всегда побеждал.

У него не было причины переходить на сторону врага.

— Мы примем тебя, — повторил морпех.

— Вы их не приняли, а просто убили, — сказал рядовой первого класса Шейн.

— Ты убил их, — ответил морпех.

Он говорил буквально — рядовой Шейн лично расстрелял многих зараженных.

— Они умерли задолго до того, как я прикончил их.

— Нет.

— Вы сделали их… частью себя, — произнес Шейн.

— Да, мы приняли их, — ответили они.

— Чтоб вас, сволочи… — Шейн замолчал.

Его же слова отдавались эхом в его ушах. Они сделали их частью себя.

— Они не переходили на вашу сторону, и у них не было выбора. Вы просто захватили их и переделали под себя.

Шейна замутило.

— У них был выбор.

Шейн почти не слышал, что сказал морпех. Он наконец понял, что происходит.

— Значит, вы и меня взяли в плен, — сказал он с едва заметной дрожью в голосе.

Морпех-зерг с лицом рядового Шейна не отвечал.

— Где я сейчас? — спросил Шейн, но ответа не получил. — Меня захватили в плен? А ну разбудите меня! Я хочу знать, что со мной.

— Нет.

«Меня действительно взяли в плен».

Шейн сохранял спокойствие. Все те зараженные, которых он видел, были изуродованы до неузнаваемости. Единственное, что их роднило с людьми, — наличие двух рук и двух ног. Зерги каким-то образом заблокировали его сознание, поместили его в тюрьму воспоминаний, а сами в это время творили с его телом черт знает что.