Шейн ткнул пальцем в морпеха.

— А ну выпусти меня, — интуитивно Шейн понимал, что именно человек в броне виновен в происходящем. Он во всем виноват. — Если это реально лишь отчасти, то значит, не реально вовсе. Это все равно только сон. Отпусти меня немедленно!

— Это не сон, — сказал постаревший Шейн. — Это воспоминание.

После его слов в зале воцарилась мучительно долгая тишина.

— Воспоминание?

— Да.

— И оно изменяется?

— Да.

«Какое же это тогда воспоминание?»

— Такое, которое сохранилось в твоей памяти.

— Да уж, это все проясняет, — несмотря на пылающую в душе злобу, Шейна все равно мутило. Он начинал верить в то, что его искаженный двойник с безжизненным взглядом говорил ему истинную правду, хоть и в своей интерпретации.

От головной боли не было никакого спасения. Шейну казалось, что его разум вот-вот взорвется. Он прижал пальцы к вискам, не в силах справиться с проклятой болью.

Морпех медленно встал на ноги. Под огромной тушей его бронированного скафандра заскрипел пол.

— Ты помнишь Менгска, — он вновь прошипел это имя, — помнишь, как он говорил с тобой. Разве не так?

— Его тут не было. Это была голограмма, — процедил Шейн сквозь зубы. Теперь он был в этом уверен.

— Но ты сам все это вспомнил, — это был не вопрос, и потому Шейн не стал отвечать. Морпех встал во весь рост и расправил плечи. По сравнению с ним Шейн казался совсем маленьким. — Неужели все было так на самом деле?

— Ладно, — прорычал Шейн. Он обхватил голову руками, и изо всех сил старался не жмуриться от боли. — Это было не взаправду. Ну и что дальше?

— Это воспоминание — фальшивка. А что еще ложно?

Вопрос был поставлен очень просто. Он стал всего лишь еще одной каплей в бурлящем котле мучений Шейна, но этого было достаточно.

Джефф почувствовал, как что-то прокололо маленькую брешь в его сознании. Это было похоже на плотный холст, который с огромной силой растягивали в разные стороны, от чего в самых ветхих местах возникали прорехи. Шейн задрожал, а вместе с ним, казалось, — и вся вселенная.

Шейн видел, как маленькие черные точки кружились по залу, словно маленькие дверцы, ведущие в пучину безумия. Они избегали его прямого взгляда и сливались воедино, когда сталкивались друг с другом. Несколько маленьких точек превратились в зияющие черные дыры.

Бежать было некуда. Тьма сгущалась вокруг него. Что еще ложно? А если правильный ответ — все? Тогда Шейн сойдет с ума. Он отчаянно пытался сосредоточиться на другом вопросе: а что истинно?

Зал. Зал был настоящим. Он был осязаемым. Он стал для него опорой, и Шейн мысленно зацепился за эту реальность. Исчезло ощущение того, что вселенная вот-вот рухнет. Боль не ослабла, но и сильнее не стала. Подрагивающие черные дыры застыли на месте.

— Представителям твоего вида свойственно себя так вести, — заметил облаченный в скафандр Шейн. — Это для нас не в новинку. И твой страх оправдан; оттуда… возврата нет.

Он указал рукой на одну из черных дыр покрупнее. Дыра дергалась из стороны в сторону, как взбесившаяся собака на цепи. Она хотела расти дальше, хотела проглотить разум Шейна целиком.

Возврата нет. Шейн готов был в это поверить. Сам воздух был пропитан предчувствием конца. Шейн едва смог прошептать: «Как это остановить?»

— Позволь нам помочь, — незамедлительно последовал ответ.

Шейну хотелось закричать «помогите». Боль стала постепенно нарастать. Окружавшая его тьма содрогалась в предвкушении.

— Как?

— Мы прекратим обман, но ты должен впустить нас.

Шейн широко раскрыл глаза. «Нас», «мы»… Это они, это зерги.

Рой!

Они уже прикоснулись к его разуму. Зерги уже обосновались здесь и говорили с ним, прикрывшись его же собственным лицом. Раздался щелчок. Шейн ощутил ту связь, что соединяла стоявшего перед ним морпеха и миллионы зергов за окном. Это было одно существо.

— Сволочь, — головная боль снова навалилась на Шейна, но ему было все равно. Прорехи в реальности разрастались. — Вон из моей головы! Выметайтесь!

Шейн сосредоточился и без всякой цели принялся рассекать воздух кулаками. Он сам не понимал, зачем делает это. Заключенный в скафандр морпех тут же исчез, но образ его пылающих пурпурных глаз врезался в сознание Шейна. Джефф выглянул в окно и обнаружил, что зерги тоже испарились.

Но боль никуда не делась. С каждой секундой она становилась лишь сильнее. Теперь Шейн действительно остался в зале совсем один.

Он упал на колени, впившись пальцами в кожу на голове. Своими ногтями он распорол тонкий слой плоти, и кровь потекла по его лицу.

Я умру.

Жуткая, пронзительная тишина давила на барабанные перепонки. Шейн кричал. Даже его собственный голос казался ему слабым и далеким. Бреши в реальности уже простирались от пола до самого потолка и с каждым ударом сердца становились вдвое больше. Эта роковая тьма почти полностью окружила Шейна.

Шейн не сомневался, что боль рано или поздно разорвет его разум на части. Но другой исход страшил его еще больше.

«Я не впущу их. Не впущу».

Он продолжал сопротивляться и широко раскрыл глаза. Через несколько секунд зал распадется, а вслед за ним исчезнет и личность Шейна. Это последнее, что он видит в своей жизни.

Мысли лихорадочно носились в его голове в тщетных попытках найти выход. Зал был настоящим. Он знал это. Все прочие детали этой церемонии казались размытыми, недостоверными. Он сконцентрировал все мысли на зале. Только на нем. Вот, что станет его опорой.

Боль вырвалась на свободу и превратилась в гигантский поток, который грозил унести Шейна в небытие. Шейн забыл обо всем и уцепился за свою спасительную соломинку. Безумие разверзло перед ним свою пасть.

Этот поток вырезал глубокие ущелья на просторах его разума. Шейн продолжал сопротивляться и ощутил, как чистый поток хаоса сорвал с его разума корку, обнажив первобытную гладь.

Воспоминания Шейна о торжественной церемонии были разорваны в клочья, которые обратились в прозрачный дым, а затем вовсе исчезли.

Больше не была слышна речь императора Менгска. Больше не было новобранцев.

Больше не было боли. Больше не было лжи.

Остался лишь зал.

Шейн моргнул.

— Начинается вынесение приговора в соответствии с законом Доминиона, — начал судья, поглядывая со своего места. — По первому пункту, обвинению в предумышленном убийстве, подсудимый признается виновным. По второму пункту, обвинению в истязаниях и актах садизма, приведших к смерти, подсудимый признается виновным. По третьему пункту, обвинению в поджоге, приведшему к смерти, подсудимый признается виновным.

С каждым новым решением суда, оглашавшимся в зале, одобрительный гомон толпы становился громче. Через окна на восточной стене, доходящие до самого потолка, в зал проникали яркие лучи солнца, освещавшие осужденного преступника и приставов, застывших рядом с ним. Они заломили ему руки, чтобы он стоял перед судьей как полагается.

Девятнадцатилетний Джефф Шейн, а вскоре — заключенный Джефф Шейн, едва обращал внимание на судью, продолжавшего зачитывать приговор. В похищении признан виновным. В надругательстве над телом жертвы признан виновным.

Шейн буквально расхохотался, когда его адвокат сообщил, что ему будут предъявлены обвинения более чем по двадцати разным пунктам. Откуда столько? За одну-то наркоманку?

— Им что, норму сдавать надо? — спросил он.

Он осклабился, повернувшись к приставу слева, державшему его под локоть и сдавившего плечо.

В нанесении тяжких телесных травм признан виновным. В приеме наркотических препаратов и последующем нападени и убийстве признан виновным.

— Прикончу тебя, — прошептал он приставу. — Прожарю до корочки, хочешь?

Пристав только огляделся по сторонам и еще сильней сжал плечо Шейна; от страха он явно не трепетал. Шейн ощутил, как в нем вновь встрепенулся его необузданный характер. Его взор заволок кровавый туман. Он представил себе, как эта свинья визжит, поджариваясь заживо.