— У него, наверное, даже имя есть?

Теперь следовала моя реплика.

— Целую ручки, разлюбезная госпожа. Я имею честь зваться Вальдемаром.

Такова была моя первая фраза на венском диалекте. Старания мои не пропали даром, брови фрау Симачек взмыли вверх.

— Ах, даже так! Да у него язык хорошо подвешен. Шарман.

— И денег полон карман, — добавил Болек, сидевший рядом со мной. Пока не было Лотара, он следил, чтобы все шло как надо.

Фрау Симачек ошарашенно на него посмотрела:

— Господин инженер! Просто какая-то эпидемия! И вы тоже заговорили вдруг по-немецки?

Болек покраснел и кивнул:

— Чуть-чуть, самую малость, разлюбезная госпожа.

Фрау Симачек снова повернулась ко мне:

— Вот, значит, как выглядит молодой человек, который желает здесь поселиться!

Я кивнул.

— А денег у вас для этого достаточно? Я беру по две тысячи в месяц.

Я кивнул, будто это само собой разумеется, будто я каждый день раздаю направо и налево по две тысячи шиллингов.

— Позволите ли полюбопытствовать, откуда вы же вы будете родом, молодой человек?

— Из Варшавы, разлюбезная госпожа.

— Варшава? Вы ведь тоже будете из Варшавы, господин инженер?

— Нет, я из Ченстоховы.

— Ах, вот как. Звучит ведь очень похоже. Мы, венцы, не очень хорошо запоминаем все эти чужие названия. А чем вы занимались у себя в Варшаве? Учились, как остальные?

— Нет, я был парикмахером.

Фрау Симачек просто потеряла дар речи. Потом захлопала в ладоши:

— Иисусе Христе! Я вас правильно ли расслышала? Парикмахером? А здесь, в Вене, вы ведь занимаетесь чем-то другим, так?

— Сейчас я работаю продавцом.

— Ну что ж, тоже неплохо. Не нужно стыдиться. Всякая работа почетна. Главное, чтобы платили. Мне дурно делается, когда я думаю, как все стало дорого. Возьмите хоть Юлиуса Майнля.

В этот момент в дверях возник Лотар с черным кофе и сдобными булочками на подносе и закричал:

— А вот и маленький сюрприз для нашей великодушной хозяйки!

— Я всего лишь маленькая вдова, Лотар, — засмущалась старушка и вытаращилась на сюрприз. — Не может быть! Они же от Демеля!

Она сказала это так, будто до сих пор пробовала булочки исключительно из кафе «Аида».

Лотар поставил поднос на подоконник, и фрау Симачек приступила к трапезе. Две булочки она положила на тарелку, а третью сразу же отправила в рот. Она даже помолодела при этом лет на десять.

Пришлось мне тут же распрощаться с надеждой попробовать лакомство. Болек хотел было взять одну, но Лотар взглядом остановил его.

— А вы хитрец, Лотар, — с полным ртом проговорила хозяйка. — Насквозь меня видите: догадались, что я просто теряю человеческий облик, когда речь идет о сладостях.

— Да что вы, — смущенно отвернулся Лотар.

Она потрепала его по коленке. Он подвинулся к ней поближе, чтобы ей с ее ревматизмом не пришлось тянуться слишком далеко.

Фрау Симачек повернулась ко мне и сказала:

— Вот что, Вальди. Вы мне нравитесь. Не будем тянуть резину. Вы можете себе позволить платить за квартиру? Две тысячи это все-таки две тысячи. А месяц быстро кончается.

— Думаю, смогу.

— Ну и хорошо.

Фрау Симачек с большим аппетитом умяла булочку и наконец с полным ртом произнесла то, чего все мы с нетерпением ждали.

— По мне так оставайтесь. Но заплатить придется сегодня. — Она сделала глоток кофе и вытерла руки. — Решено. Я ничего не имею против иностранцев. Наоборот, считаю, что мы, жители Вены, должны радоваться, что они приезжают к нам делать самую тяжелую работу. Чистят туалеты, бурят асфальт, продают газеты — все это не для нас, мы ведь такие утонченные. Но мы все равно недолюбливаем иностранцев. Из-за того, что сюда понаехало множество славян, которые творят Бог знает что и портят наше мнение о вас, хороших иностранцах. Чуть-чуть поработают, а потом у себя в Румынии на наши пособия воспитывают детей, чтобы те поскорее выросли и обчистили магазин Юлиуса Майнля. Но я-то знаю, есть и хорошие иностранцы, такие, как вы, Болек. Дипломированный инженер, который с каждым днем становится все сильнее и сильнее, или Лотар — ходит в университет и уже неплохо говорит по-немецки. Ради вас я даже голосую за либералов из АПС[5]. Чтобы к нам не понаехали негры и не отобрали у вас работу. Ведь без работы не будет денег, а без денег нечего будет кушать, вы не сможете платить за квартиру, и, в конце концов, вам придется играть на флейте в подземном переходе на Кертнерштрассе.

Мы все задумчиво кивнули.

— Думаю, АПС следовало бы проявлять больше внимания к иностранцам, — сказал Болек.

— Вот как? Да ну? Почему это вы так думаете?

— Ведь если их не будет, АПС и сама перестанет существовать.

Фрау Симачек обдумала это и осторожно кивнула:

— Именно поэтому для АПС важен каждый голос. Вам бы тоже следовало голосовать за нее.

— Но у нас ведь нет австрийского гражданства, — озадачил ее Лотар.

— Вот как. Ну, может, это и к лучшему. Быть жителем Вены — дело непростое. Раскройте хоть «Кроненцайтунг». Медицинские сестры душат невинных пенсионеров подушками. Домохозяйки живут со своими овчарками, как с мужьями. И потом еще эти маленькие крестьянские детишки, которые по десять лет проводят в ящиках, не видя ничего, кроме моркови. Тут и спросишь себя, что мы за люди. Меня, например, совершенно не удивляет, что каждый второй прыгает из окна, едва переменится ветер.

— Конечно-конечно. Вы уж, пожалуйста, угощайтесь, — Лотар указал на поднос. — Булочки не кусаются.

— Тут вы правы. Меня пока еще ни одна не укусила, — засмеялась фрау Симачек.

Она засунула булочку в рот и огляделась.

— Должна вас похвалить. Настоящие мужчины, а чисто, будто здесь живут девушки.

— В прошлую пятницу господин инженер даже выстирал занавески, — сказал Лотар.

— Ну надо же! Такой крепкий мужчина, а стирает, как женщина.

Фрау Симачек снова посмотрела по сторонам. Словно пронзила все вокруг рентгеновским лучом. И заметила хрустальную вазу, стоявшую на полке в заднем ряду, — Болек недавно получил ее от кого-то в подарок.

— Какой чудесный сосуд для цветов. И из хрусталя. Не могли бы вы и для меня достать такой же?

— Не так-то это легко, — сказал Болек. — Ведь это не просто ваза.

— Что он имеет в виду?

— Это русская ваза. Из Волгограда.

— Постойте-постойте, раньше ведь Волгоград звался Сталинградом?

— Именно, — сказал Лотар. — После смерти Сталина его переименовали.

Фрау Симачек подавила вздох и снова посмотрела на вазу.

— Тогда не надо. Под Волгоградом русские сожрали моего мужа.

— Простите, что сожрали?

— Ну, нашего господина супруга. Моего Симачека. Хотите верьте, хотите нет. Такой голод был, уже после сражения, что вопрос стоял так: или ты сейчас же что-нибудь съешь, или умрешь. Есть было совершенно нечего. Война все уничтожила. Единственное, чего было вдоволь, — это пленных немцев. Выжившие рассказывали потом, что русские предпочитали кушать тридцатилетних немецких солдат. А моему Симачеку было тогда двадцать девять. Мне прислали потом только расческу и пуговицу от формы. Я плакала три недели. Не помогло. Если уж сожрали, значит, сожрали.

Мы с Лотаром переглянулись. Быстрее всех среагировал Болек:

— Вам нужно выпить водки.

— Вы думаете? А она у вас есть? Ну если это не русская водка, я, пожалуй, выпью стопочку.

Болек достал из шкафа бутылку польской водки и налил фрау Симачек полную рюмку.

— А вы что же? Не будете?

— Мы водку терпеть не можем, — сказал Болек. — И русских тоже.

Фрау Симачек сделала глоток и с грустью посмотрела на хрустальную вазу.

— Все-таки они делают красивые вазы, приходится признать.

— Очень красивые. Никто и не спорит. Талантливый все-таки народ.

— Но жестокий. Говорю вам, если бы после войны не пришли американцы, у нас бы сейчас на каждом углу были русские. Это же настоящие звери. Они мучили детей и насиловали всех женщин от семи до семидесяти. Вы можете себе представить, как можно изнасиловать такую пожилую женщину, как я?