Батиста недоверчиво взглянула на него:

— Вы и вправду так считаете?

— Я не стал бы говорить неправду, это не в моих правилах, — заверил он. — А сейчас позвольте предложить вам шампанского.

— Мне даже нечем вас отблагодарить, — сокрушалась Батиста. — Мне так неловко… Вы столько сделали для меня.

Она помолчала и добавила:

— Я, должно быть, стою вам уйму денег, милорд.

— Большинство женщин так или иначе разоряют мужчин, — пошутил граф.

— Думаю, что, будь я вашей любовницей, вы бы истратили гораздо больше.

— Я не позволю своей племяннице говорить подобные вещи! — сказал граф.

Батиста притихла, пытаясь понять, действительно ли граф рассержен. Но, увидев, что он только пугает ее, она кротко сказала:

— Я не думаю, что вы очень уж похожи на дядю.

— Ошибаетесь, — возразил граф. — У меня уже есть племянники и племянницы.

— А ваши племянницы такие же хорошенькие, как я? — кокетливо спросила Батиста. Нарядное платье совершенно преобразило ее, придало ей уверенности в себе.

— Пожалуй, что будут, когда вырастут, — ответил граф. — Самой старшей моей племяннице, насколько я помню, сейчас должно быть лет восемь.

— Значит, я единственная в своем роде, — удовлетворенно произнесла Батиста, — и хочу ею остаться. Вот что я подумала, когда примеряла эти чудесные платья…

Тут она осеклась и испуганно взглянула на него:

— Ничего, что я попросила два платья… Мне ведь нужно иметь что-нибудь на смену… Верно?

— Так вы купили два? — уточнил граф.

Батиста кивнула с виноватым видом.

— Простите, что я пожадничала… Но ведь мое старое платье порвалось и…

— Я очень рад, что вам понравились эти платья, — сказал граф. — Надеюсь, что Вы приобрели и все необходимое на данный момент.

— Благодарю вас, — воскликнула Батиста. — Вы удивительно добры! Я обещаю, что когда-нибудь возмещу все ваши расходы.

— Каким же образом?

— Возможно, когда я уже буду жить с мамой, то выйду замуж за состоятельного человека… или, как я фантазировала, начитавшись исторических хроник, в Париже я стану куртизанкой. Представляете, как это должно быть интересно?

Граф воздержался от комментариев, потому что затруднялся объяснить этой невинной девочке глубину ее заблуждений, а она продолжала:

— Я как-то читала книгу о мадам де Помпадур. Там описывалось, как она делала все возможное, чтобы угодить королю. Однако король не очень нравился ей как мужчина.

Она подумала и добавила:

— Думаю, ей не нравилось с ним целоваться. Но я не очень понимаю, зачем же тогда она согласилась быть его любовницей.

Граф сделал глоток шампанского и сказал:

— Совсем ни к чему забивать себе голову историями о мадам де Помпадур или о каких-либо других куртизанках. Вам совсем не пристало быть одной из них.

— Почему? Если уж у самого короля была куртизанка, значит в этом нет ничего предосудительного.

— Людовик XIV уже давно умер, — объяснил граф. — С тех пор все изменилось.

В душе он попросил прощения за столь откровенную ложь. Даже сейчас император Франции выставлял напоказ своих любовниц, и только в викторианской Англии еще создавалась видимость высоконравственного поведения. Впрочем, провозглашенные повсюду моральные принципы не распространялись на беспутного принца Уэльского.

— Жаль, — огорчилась Батиста. — Мне казалось восхитительным занимать положение, подобное мадам де Помпадур!

— Такое положение несло в себе определенную долю риска, — заметил граф. — В учебниках истории, наверное, забыли указать, что известной вам мадам дю Барри отрубили голову.

— Я помню это, — сказала Батиста. — Но почему? Что такого она сделала?

— Она была связана с Людовиком XIV.

— А… понятно. Тогда и вправду безопаснее оставаться вашей племянницей, — легко согласилась Батиста.

— Да, уж сделайте милость! Вы всех в этом должны убедить, — попросил граф, — и, как я уже говорил, ни одна моя племянница не станет заводить разговор о куртизанках и тем более завидовать их положению. Впредь старайтесь придерживаться общепринятых тем.

— Я буду стараться не говорить ни о чем таком с посторонними, — пообещала Батиста. — Но с вами мне хочется говорить обо всем, что мне интересно.

— Другими словами, о лошадях, — подсказал граф и чуть было не добавил: «Темы любви во всех ее проявлениях мы вообще не будем касаться».

И за ужином, который им подали в гостиную, они преимущественно говорили о лошадях.

Батиста немного расстроилась, что они не ужинали внизу в ресторане.

— Я никогда не была в ресторане, — с сожалением сказала она. — Может быть, мы все-таки спустимся вниз? Мне бы так хотелось показаться на людях в новом платье.

— Вы еще успеете это сделать, — успокоил ее граф. — Как бы то ни было, я уже приказал подать ужин в гостиную. Но, если вы пожелаете ужинать в ресторане без меня, я не стану вам препятствовать.

Он нахмурил густые брови, голос его звучал довольно холодно, но Батиста рассмеялась.

— Не будьте таким смешным, милорд! — сказала она. — Там все равно не найдется такого высокого красивого дворянина, как вы, а меня не устроит общество каких-то французиков.

— Слышали бы вас сейчас эти «французики», — усмехнулся граф. — Но позволю себе заметить, что родственники, как правило, так откровенно не восхищаются друг другом и вполне обходятся без комплиментов.

— Вы требуете невозможного, — заявила Батиста, — мне очень хочется рассказать вам все, что я думаю и чувствую, и простите великодушно, если я сказала что-то не то. Учтите, я никогда раньше не ужинала вдвоем с незнакомым мужчиной.

Она улыбнулась.

— Вот сейчас я думаю о том, что вы самый замечательный мужчина в мире. Вы взяли меня в Париж и спасли от папы.

Граф не знал, какие доводы он должен привести, чтобы убедить Батисту, что ей не подобает говорить подобные вещи. Он заговорил об искусстве, и Батиста удивила его своими познаниями в этой области. Потом он снова принялся рассказывать ей о Париже, и девушка слушала его с огромным интересом. Незаметно для себя граф описал разных политических деятелей, людей, с которыми намеревался встретиться, словом, все то, что сейчас было у него на уме.

Ужин прошел оживленно, и, когда слуги покинули комнату, она сказала:

— Я могу ошибаться, только мне кажется, что вы едете в Париж не ради одних лишь развлечений.

Граф был поражен ее проницательностью.

Он вдруг осознал, что рассказал Батисте то, что никогда не стал бы рассказывать ни Марлин, ни любой другой женщине своего круга. Он говорил с ней, как говорил бы с приятелем, особенно когда описывал политиков, которых надеялся увидеть во французской столице.

— Что заставило вас так думать? — поинтересовался граф.

— Вам, такому умному и привлекательному мужчине, — ответила Батиста, — не надо ехать в Париж, чтобы отдохнуть и развлечься. К тому же на следующей неделе в Эпсоме[5] скачут две ваши лошади, а вы вряд ли стали бы пропускать такое важное событие ради нескольких балов и посещений Гранд Опера.

Граф удивился, насколько точна была эта догадка, но ему не хотелось признавать ее правоту:

— Я вернусь до начала «Королевского Аскота». — Он действительно надеялся быть в Англии к началу скачек.

— Как бы мне хотелось посмотреть, как вы выиграете «Золотую Чашу», — печально вздохнула Батиста.

— В этом году мне может не повезти. Хотя я и думаю выставить на скачки сразу двух своих лучших лошадей.

— Но вы ведь постараетесь выиграть!

— Каждый участник состязаний стремится победить. Но на таких скачках, где представлены только первоклассные лошади, всегда присутствует элемент удачи. Иногда все зависит от жребия, от состояния беговой дорожки. Иногда лошадь подходит к состязаниям не в самой лучшей форме, а бывает, что жокей оказывается не так сметлив, как ты предполагал.

— Все в жизни немного зависит от случая, — согласилась Батиста. — Я помню, мама как-то сказала: «Повезло тому, кто родился красивым, умным и богатым, но для счастья нужна любовь, а тут уже ничего не предугадаешь».