Школа. Третий класс. День. В честь какой-то исторической темы Суровый решил показать нам фильм. Мы раздвинули все парты по краям кабинета, на середину выложили ковер и расселись на полу. Суровый выключил свет и включил проектор, усевшись сам в конце класса вдали от нас.

Темнота. Фильм. Я сижу рядом со своей подругой. Она смотрит кино, а я смотрю на нее. Средней длины сильно вьющиеся русые волосы, слишком худая, кожа бледная, – в общем, совершенно не мой вкус. Я опускаю глаза ниже шеи и вижу, что у моей соседки уже в третьем классе появилась небольшая грудь. Потом повел глазами ниже и увидел худенькие ножки, слегка прикрытые юбкой. То, что я видел на кассете в сумме с фантазией дали мне возможность ярко представить, что примерно спрятано у девочки ниже пояса.

Я подвинулся ближе. От моей подруги исходило тепло и пахло чем-то приятно-молочным. Я чувствовал, что возбуждаюсь. Моя рука поползла ей на плечо, мы упали на пол и прямо в классе начали претворять в жизнь все, чему научились в том порно. А наши одноклассники и Суровый продолжали смотреть кино, как ни в чем не бывало.

Нет! До такого абсурда могла дойти только моя фантазия, а не реальная жизнь! Но я, правда, сидел рядом со своей соседкой и понимал, что меня впервые нестерпимо влечет к ней, как к женщине, которой она еще и не являлась. Так я встал на долгий путь превращения мальчика в юношу.

Тот же третий класс. Новогодний праздник. На столах куча еды, родители суетятся, играет музыка, дети наряжены и пытаются играть во взрослых. Объявили медленный танец. Белый.

– Ты не откажешься составить мне компанию? – спросила подошедшая ко мне подруга.

– Конечно, нет, – дружелюбно улыбнулся я и взял ее одной рукой за талию, другой за ладонь.

Несколько секунд мы медленно повертелись вокруг своей оси, потом я решил, что это слишком скучно и надо поболтать.

– Ну как тебе праздник?

– Все очень здорово, я рада, что скоро каникулы и никуда не нужно будет ходить.

– Ты отмечаешь Новый год дома?

– Нет, мы с родителями уезжаем в дом отдыха на все праздники, а потом меня увозят в зимний лагерь до конца каникул.

Мне стало как-то грустно. Я отпустил руку своей соседки и поместил свою вторую руку тоже на талию. Так танцуют взрослые, а не дети в третьем классе. Мы были единственной парой, которая решилась на это.

– Я буду скучать по тебе, – сказал я и почувствовал, что снизу в мою партнершу начинало что-то упираться. Она посмотрела мне в глаза и покраснела. Через несколько секунд я понял, что моя подруга все поняла относительно причин дискомфорта в нашем танце.

– Аккуратнее с этой штукой, а то замечу не только я, – шутливо сказала подруга и прижалась ко мне всем телом, – я его спрячу.

У меня в душе разливались, перемешиваясь, два теплых чувства: возбуждения и благодарности за дружеское отношение.

– Я тоже буду по тебе скучать, – прошептала соседка, склонив голову мне на грудь.

Через пару месяцев мы писали контрольную работу по математике, я, как обычно, быстрее всех решил все для себя, и ко мне сразу потянулся десяток рук с просьбами помочь. Как мне казалось, я аккуратно подсказывал своим соседям по партам так, чтобы Суровый этого не замечал. К концу урока с моим участием было решено порядка восьми контрольных работ моих одноклассников. Мы вышли на перемену и, как обычно, собрались возле кабинета.

– Спасибо, – периодически говорили мне те, кому я помог.

– Рано благодарите, результатов-то еще нет, – отвечал я.

После звонка мы все расселись по своим местам в кабинете. Суровый молча смотрел в класс из-за своего стола, ожидая, когда наступит тишина, что, естественно, случилось за считанные секунды. Учитель встал, опираясь на трость, и медленным шагом начал ходить между партами, периодически ударяя своим орудием в пол.

– Мрия, – назвал он мою фамилию, не останавливая шага и не поворачивая голову в мою сторону, – скажи мне, пожалуйста, неужели ты правда думаешь, что помогаешь им? Ты в самом деле веришь, что когда за них все сделано, твоим товарищам лучше? Восемь контрольных работ решены твоей рукой, и все на «отлично». Как я должен оценивать их теперь, скажи? Пока ты учишься дома, твои одноклассники гуляют во дворе, и ты думаешь, как хорошо им, и правильно ли выбрал свой путь ты. А потом приходишь в школу и делаешь все возможное для поддержания их праздного образа жизни. Чем же это все кончится? А я расскажу тебе, Мрия. Дальше может быть два варианта. Либо ты со своей головой добьешься потрясающих результатов, а они, пропустив из-за тебя все на свете и ничего не понимая, останутся на уровне своего третьего класса, в чем виноват будешь ты, либо эти восемь человек, которым ты решил контрольную, так и научатся вертеться, что более вероятно, а ты со своим «супер интеллектом» останешься в дураках, и еще, не дай Бог, повесишься. А чтобы этого не произошло, я всем восьмерым ставлю «пять», а тебе «два» без возможности исправления. Продолжай решать за других, Мрия.

До конца года у меня никто не списывал. Суровый справился со своей задачей.

А через неделю после этого случая мы засунули жвачку в волосы одного из наших одноклассников. Я не принимал в этом участия, но прекрасно видел, кто, как и когда это сделал. В этот раз Суровый беседовал с классом сидя, не постукивая тростью.

– Мрия, встань, – обратился он ко мне, – расскажи-ка, как в голове твоего товарища оказалась жвачка?

– Не знаю, – спокойно ответил я.

– Не знаешь? Ты хочешь сказать, что ты ничего не видел?

– Все верно. Я ничего не видел.

– Но ведь жертва сидит прямо перед тобой! Может быть, это ты сделал? За то, что из-за него ты получил свою двойку, например.

После этих вопросов мое спокойствие улетучилось. Внутри меня колебались желание выгородить себя и проявить стойкость.

– Это был не я.

– Не ты? А ну, ребята, встаньте, кто сделал эту «чудесную» шутку со жвачкой, – на слове «чудесный» Суровый сделал ироничный голос, полный желчи и презрения.

Весь класс сидел. Стоял один я.

– Видишь, Мрия, кроме тебя никто не стоит.

– Но ведь это Вы меня подняли, – уже твердо ответил я, потому что во мне вспыхивала обида за несправедливое обвинение.

– Но кто же тогда? Ведь объект сидит прямо перед тобой, ты должен был видеть и субъект!

Я чувствовал на себе сильное давление взгляда настоящего виновника, но вся моя сущность была против того, чтобы назвать имя или даже посмотреть в его сторону.

– Ничего не видел, – равнодушно ответил я.

– Отца в школу, – отрезал Суровый.

По классу прошелся шепот. Это был нонсенс – Суровый ни разу за два с половиной года не вызывал родителей, считая, что все проблемы способен разрешить сам. Минут десять в классе была тишина. Учитель стрелял глазами по кабинету, как будто чего-то выжидая. Внезапно он встал, взяв трость и похлопывая ее нижним концом по ладони другой руки.

– Итак, класс, прошу вас познакомиться с тремя новыми учениками. Во-первых, у нас появился стукач, – после этих слов он показал тростью на потерпевшего, – этот человек не смог разобраться сам и побежал жаловаться ко мне, сдав всех и вся. Во-вторых, мы приобрели подлеца, – на этот раз трость повернулась в сторону преступника настоящего, – он не только бросил жвачку в волосы своего более слабого товарища, но и молча смотрел, как я наказал за его поступок невиновного человека. Это омерзительно. В-третьих, мы увидели, что в нашем классе есть мужчина. Несмотря на то, что вы итак подставили его с контрольной, он молча принял чужое наказание, лишь бы не сдать товарища. Ты настоящий мужчина, Наполеон.

Суровый впервые за время нашего знакомства назвал меня по имени.

Именно таким образом Суровый воспитывал в нас те вещи, которые считал правильными. Один этот человек сделал для становления моей личности больше, чем кто-либо. Он первым заложил фундамент.