— Что случилось? — наконец не выдержал Угольцев.

— Умерла моя бабушка.

— Мои самые искренние соболезнования. Ваша сестра очень переживает?

— Она пока ничего не знает. Она… уехала отдыхать на море, и мы с мамой решили ее не тревожить.

— Понятно. Значит, в этом году она не будет поступать в медучилище?

— Нет, — едва слышно сказала Нина и отвернулась.

Район, куда они приехали, был не из тех, которыми гордится город. Некоторые дома уже были покинуты их обитателями, в других, таких же старых и убогих, еще жили.

Дверь им открыла женщина в коротком замызганном халатике. Приглядевшись внимательнее, Угольцев понял, что она еще молода и, если ее умыть, причесать и так далее, была бы красивой.

— Я привезла тебе розу. Капитолина Дмитриевна дома?

— Чего это вдруг она будет торчать дома среди бела дня? — Женщина произнесла эту фразу с неожиданным вызовом и даже раздражением. — А это кто? — не слишком любезно осведомилась она, подозрительно глядя на Угольцева.

— Этот человек купил наш дом.

— Павел Герасимович Угольцев. — Он проворно вылез из машины и протянул женщине руку.

Она и не подумала взять ее. Буркнула что-то неразборчивое и, повернувшись к ним спиной, вошла в дом.

— Галя не совсем здорова, — пояснила Нина. — Поставим цветок и сразу же уедем.

Его поразил беспорядок в квартире, хотя он всякое видел на своем веку. Казалось, в доме кто-то нарочно все перевернул вверх дном. И, похоже, не один раз. — Значит, мать отчаливает. И когда, хотела бы я знать?

Галя прикурила сигарету и жадно затянулась.

— Сегодня вечером. Мы сейчас уйдем — не волнуйся.

— С чего ты взяла, будто я волнуюсь? — Она стремительно повернулась к ним лицом.

При этом полы ее халата распахнулись, и Угольцев заметил, что на ней нет ничего, кроме старенького халата. У Галины было великолепное тело, он отметил это с чисто эстетических позиций.

— Давайте глотнем по рюмарику. — Галина кивнула в сторону стола, на котором стояла початая бутылка водки и валялись какие-то огрызки. — Присаживайтесь, если не брезгуете.

— Что ты, мне некогда.

Нина сказала это с испугом и метнулась к двери.

— А я бы с удовольствием выпил. — Угольцев подвинул к столу табуретку и сел.

— Но вы же обещали отвезти меня домой. — В голосе Нины звенело отчаяние. — У меня ужасно много дел.

Он посмотрел на нее с удивлением. Ничего он ей не обещал. Интересно, почему она так не хочет, чтобы он остался с этой женщиной?

— Молодец, папашка, не пожалеешь. — Галина уже налила им по полстакана водки. — Закусь, правда, хреновая, ну да ведь ты не жрать сюда пришел, верно? Вообще я удивляюсь тебе — чего это вдруг ты решил бросить якорь в этом вонючем болоте? Ты еще тот пижон. Знала я и таких тоже. — Она залпом выпила водку и грохнула по столу пустым стаканом. — Эх, папашка, а ты знаешь, почему эти люди сваливают из своей насиженной берлоги?

— Галка, прошу тебя, не заводись. Павел Герасимович человек интеллигентный, и ему совсем не интересно слушать все эти домыслы и…

— Да брось ты хреновину молоть! Все мы любим в замочную скважину подглядывать. И он тоже. А ты не такой уж и старый, как мне сначала показалось. И седина тебе очень даже идет. Небось еще тот котище. Ну, бабья здесь навалом, скажу я тебе. И перепихнуться хотят все до одной — и замужние и бобылки. Нинка недотрогу из себя строит, а сама спит и видит, как ее трахают.

— Заткнись! — Нина завизжала на такой высокой ноте, что у Угольцева зазвенело в ушах. — Нажралась с утра.

— Завидуешь. — Судя по тону ее голоса, Галина ни капли не обиделась на подругу. — Ладно, ладно, можешь валить на все четыре, а мы с папашкой за жизнь потолкуем. Может, я от него что-нибудь мудреное-ядреное услышу. Ну да вряд ли. Блин, ну кто же все-таки выдумал этот треклятый мир?

Она всхлипнула и потянулась к бутылке с водкой. Угольцев мягко, но властно перехватил ее руку.

— Погодите, прошу вас. Нужно чем-нибудь закусить. У вам не найдется хлеба и масла?

— Ишь какой антиллигентный выискался — хлеба ему подавай, да еще с маслом. А вчерашней пшенной каши не хочешь?

Галина встала, нарочито вульгарно виляя бедрами, вышла из комнаты.

— Поехали отсюда, прошу вас, — прошептала Нина и потянула Угольцева за рукав. — Вы же видите, она лыка не вяжет. Да и вы за рулем.

— Ничего. Бог меня простит, а уж гаишники тем более. — Он достал пачку «Мальборо», протянул Нине. К его удивлению, она взяла сигарету и умело прикурила ее. — Я вас мигом довезу, куда скажете. Подождите пять минут.

— Хочешь забрать моего папашку? — Галина появилась на пороге комнаты в клетчатой мужской рубашке, достававшей ей почти до колен. Губы ее были ярко накрашены. — Не выйдет, подружка. Вряд ли ты сможешь использовать его по прямому назначению, ну а я, быть может, захочу сделать ему небольшой тестик. Да ты, папашка, не бойся — насиловать я тебя не стану. Давай-ка шлепнем еще по рюмашнику.

— И мне налейте, — сказала Нина, подвигая грязный стакан.

— Вот это по-нашему, подруженция. — Галина покровительственно похлопала Нину по плечу. — А я думала, ты насовсем во вражеский стан перекочевала. Ну и как, снится тебе ночами твоя младшая сестричка в смирительной рубашке и на каменном полу темного подвала?

Угольцев видел, как Нина, выпив с отвращением водку, закрыла лицо руками и вся сжалась в комок.

— Снится, — сказала она чужим низким голосом. — Помоги мне забрать ее оттуда. Не могу я больше. Не могу.

— Ха, ты думаешь, оттуда выходят через парадную дверь и по ковровой дорожке? Блин, ты так думала?

— Но ведь ты в хороших отношениях с главврачом. Я сама видела, как он…

— Ладно, подруженция, никому не интересно, что ты там видела. — Галина протянула было руку, намереваясь положить ее на плечо Угольцеву, как вдруг отдернула ее. — Нет, папашка, ты не хочешь меня, а навязываться я непривычная. И так от вашего брата отбоя нету.

— Вы хотите сказать, что ваша младшая сестра лежит в психиатрической лечебнице? — прерывающимся голосом спросил Угольцев и попытался отнять от лица руки Нины. — Отвечайте: это правда?

— Да, — прошептала она и еще сильнее сгорбилась. — Но я заберу ее оттуда. В самое ближайшее время.

Угольцев резко встал.

— Поехали.

— Куда ты собрался, папашка? Сперва допей свою водяру, а уж потом вали на подвиги.

— Я сказал — поехали. Надевай штаны, — велел он Галине. — Живо.

— Видела я таких командиров в шлепанцах и с петлей на… — Галина беззлобно выругалась. — И вообще, я какала на тебя колечками, папашка.

Она встала и демонстративно повернулась к нему задом. Он схватил ее за руку, резко вывернул. Галина вскрикнула от неожиданной боли.

— Говори адрес. Быстро.

Она глядела на него совсем не испуганно.

— Она тебе что, родней приходится?

— Не твое дело. Адрес.

— Папашка, ты опоздал. Но адрес я тебе скажу, если ты так напрашиваешься. Садись в свой драндулет и выруливай на Московскую. Второй поворот налево, еще раз налево и прямо до упора. Горького, шестьдесят пять. Если вдруг заблудишься, тебе каждый покажет, где у нас «февралики» живут. Но ее там уже…

Угольцев не мог слышать последних слов Галины — он бросился к двери, опрокинув по пути табуретку и пустое ведро, чертыхнулся, споткнувшись о порог.

— Нет, больную Берестову вы увидеть не сможете, даже если вы сам Господь Бог, во что я почти готов поверить. — Симкин вполне дружелюбно улыбался Угольцеву. — Могу вам сказать одно: состояние ее здоровья не внушает мне ни малейших опасений.

— Тогда тем более вы должны разрешить мне повидать мою племянницу Марусю. Вот увидите: она мне страшно обрадуется.

— Ни минуты в этом не сомневаюсь, Павел Герасимович. Увы, в нашей клинике крайне строгие порядки. Мы даже родную мать и сестру к ней не пускаем.

— Послушайте, Борис Львович, давайте не будем ломать друг перед другом дешевую комедию. Я всегда привык добиваться того, чего хочу. В настоящий момент я очень хочу увидеть Марусю Берестову.