— Он охотится с волками, которые думают как люди, — охотно пояснила Кайдесса то, о чём шаман не мог спросить в открытую. — Они всегда уходили вперёд и предупреждали о малейшей опасности. Они не духи, а реальные существа из плоти и крови.

— Любой способен научить собаку разным трюкам, — сердито сплюнул Менлик.

— А что, разве простой пёс может повиноваться командам, которые не произносятся вслух? — задорно парировала Кайдесса. — Эти коричневые волки появляются и садятся, смотрят прямо в глаза. И тогда он знает, что кроется в их мыслях, а они знают, чего он хочет от них. Наши сторожевые псы такого не умеют.

По лагерю снова прошелестел говорок. Менлик поморщился и повесил палку обратно на пояс.

— Если ты человек власти, такого могущества, — проговорил он медленно и с расстановкой, — тогда ты можешь в одиночку отправиться туда, где можно разговаривать с духами, — в горы.

Менлик обернулся и что-то бросил через плечо на своём языке. Одна из женщин поднялась и нырнула в юрту, а через несколько секунд появилась снова, неся в руках полный бурдюк и чашу, вырезанную из рога. Кайдесса приняла рог и подставила его под льющуюся из бурдюка белую жидкость. Затем она с поклоном преподнесла чашу Менлику, который, что-то скороговоркой проговорив, закрутился вокруг самого себя, опытными движениями проливая по капле на землю. Затем он сделал глоток и передал рог Тревису.

Апач почувствовал тот же самый кисловатый запах, как и у мешка, который они нашли, когда преследовали Кайдессу. Откуда-то неожиданно всплыло воспоминание, и он понял, что ему дали — кумыс, забродившее молоко кобылиц, бывшее и вином, и водой степей.

Он заставил себя отпить. С непривычки кумыс показался ему просто отвратительным, и он тут же передал рог обратно Менлику. Шаман опустошил чашу одним глотком и церемония на этом закончилась. Он жестом подозвал Тревиса к огню, ткнув рукой в сторону казана на углях.

— Отдыхай… ешь, — бросил он.

Сгущалась ночь. Тревис сел на траву, скрестив ноги, и расслабился. Он мысленно прикинул, как далеко за это время ушёл Цуай. Вероятно, сейчас юноша уже перешёл через перевал, и теперь спускается с гор по их южным склонам. Ему ещё остаётся полтора дня пути, прежде чем он доберётся до лагеря апачей. Но это если он поторопится, конечно. Правда, у Тревиса на этот счёт даже не возникало сомнений. Цуай был смышленым и обязательным юношей, и выполнит данное ему поручение несмотря ни на что. Кроме того, Тревиса тревожили койоты. Сейчас он представления не имел, где они и что делают. Но самому ему, по всей видимости, придётся остаться на ночь в этом монгольском лагере. Если же он попытается уйти, то вызовет совершенно ненужную подозрительность своих хозяев, что может сорвать переговоры.

Однако все эти проблемы не требовали срочного решения. Сейчас было куда важнее немного отдохнуть и поесть. Только теперь Тревис почувствовал неистовый голод. Не обращая внимания на едкий дымок, поднимавшийся от углей, он подсел поближе и принялся вылавливать большие жирные куски мяса из казана, пользуясь широким лезвием охотничьего ножа. Монголы ели вместе с ним, о чём-то тихо переговариваясь на своём языке. Совсем стемнело, и уже через несколько минут всё небо было усыпано яркими звёздами, взошла жёлтая луна, наполняя мир золотистым светом, затем поднялась и зелёная, быстро катясь по иссиня-чёрному куполу. Наевшись, Тревис жевал уже лениво и медленно, его одолевала сонливость и расслабленность, тихий незнакомый говор действовал успокаивающе. Он бросил взгляд в сторону женщин. Кайдесса сидела среди них, о чём-то весело болтая и даже не обращая на него внимания. По всей видимости, испытания ещё не закончились, мелькнуло у него в голове. И действительно, когда Тревис, наевшись досыта, отсел от костра, шаман подошёл к нему и медленно опустился рядом.

— Кайдесса сказала мне, что когда она попала под чары машины, ты не ощутил её цепей, — начал он осторожно.

— Те, кто правят вами, — не мои хозяева. Узы, которые они наложили на вас, не сковывают моей свободы, — Тревис искренне надеялся, что его слова — чистая правда, и то, что утром на него не подействовал зов машины, не было чистой случайностью.

— Это возможно, ибо я и ты слишком разные, в наших жилах течёт разная кровь, — сказал Менлик. — Скажи, как же вам удалось избежать собственных уз?

— Машина, которая держала нас в плену, сломалась, — ответил Тревис полуправдой.

Менлик со свистом втянул воздух.

— Машины! Всегда машины! — воскликнул он хрипло.

— Вещи, которые сидят в голове человека и заставляют его действовать против воли — это всё козни шайтана! Есть машины, апач, которые тоже надо сломать!

— Словами им не повредить, — указал Тревис.

— Только глупец мчится навстречу смерти без надежды нанести единственный удар, — возразил Менлик. — Величайшее безрассудство — выступать с саблями и луками против оружия, плюющегося огнем и убивающего быстрее, чем грозовая молния! И всегда машины, действующие на мозг, могут заставить человека опустить свой нож и стоять беспомощно до тех пор, пока на него не наденут ошейник раба.

Тревис решился наконец задать вопрос, который давно уже вертелся на кончике языка:

— Я знаю, что они могут привезти машину в горы, и я видел её влияние на Кайдессу. Но ведь в холмах много мест, где можно устроить засаду, — он помедлил и добавил.

— Достаточно поместить в засаде тех, на кого эти машины не действуют. И мы захватим машину. Но только скажи мне, много ли таких устройств у красных?

Костлявая рука шамана нервно перебирала фигурки на поясе. Затем улыбка медленно растянула его губы.

— В этом казане, апач, варится хорошее мясо, жирное, вкусное, как раз то, что нужно, чтобы заполнить пустой желудок. Люди, которым машина не страшна, будут ждать в засаде. Отлично. Но не следует забывать и о приманке, хитроумнейший из хитроумных. Никогда ещё те, другие, не заходили далеко в горы. Их флаеры не могут долететь сюда, а путешествовать на конях они опасаются. Бегство Кайдессы рассердило их, но даже потеряв терпение, они не стали удаляться слишком далеко, иначе вы бы не ушли так легко. Да, нужна приманка, хорошая приманка.

— А может, приманкой сделать мысль, что за горами появились незнакомцы?

Менлик вынул жезл и принялся его задумчиво крутить в руках, водя пальцами по узорам. Его улыбка исчезла с тощего лица, но затем он вдруг бросил короткий взгляд на Тревиса.

— Скажи, ты восседаешь на подушках, как хан в своём племени, вождь?

— Я восседаю как воин, к словам которого прислушиваются, — Тревис надеялся, что по крайней мере отчасти это правда. Сумеют ли Осторожный Олень со своими единомышленниками удержать власть в руках к его возвращению, в этом он совсем не был уверен.

— Надо поразмыслить и собрать совет, — медленно произнёс Менлик. — В твоей идее есть притягательность. Да, над этим действительно стоит подумать, вождь.

Он поднялся и медленно отошёл в темноту. Тревис повернулся к костру, глядя на догорающие угли. Он очень устал и не хотел оставаться в лагере. Но не мог же он обойтись без отдыха, в котором так нуждалось тело. На следующее утро ему понадобится свежая голова. Он взглядом поискал Кайдессу, но так её и не нашёл. Большинство женщин ушло спать, разбредясь по юртам. Его же никто не приглашал. Впрочем, навязываться он и не собирался. Тревис поднялся, походил по лагерю, внимательно приглядываясь к людям и обстановке, а затем выбрал для себя укромное местечко под низкорослым кустом и улёгся под него, подложив колчан со стрелами под голову вместо подушки. Какое-то время возбуждение и воспоминания дня мешали ему заснуть. Он думал о Кайдессе, её брате, шамане и будущем союзе с монголами, но постепенно мысли начали путаться, и сам того не заметив, Тревис всё-таки уснул.

Тревис сидел на земле, прислонившись спиной к выступу скалы. Прохладный ветерок обдувал лицо, теребил волосы и холодил кожу. Солнце стояло почти в зените. Тревис приподнял руку с небольшим блестящим диском на ладони, и поставил его под лучи солнца. Он подавал боевой сигнал, как подавали его древние предки. Если Цуай благополучно добрался до лагеря — а Тревису хотелось верить в это, — и если Осторожный Олень выслал наблюдателя на тот высокий пик далеко на юге, то они наверняка заметят этот сигнал Тревиса и поймут, что он возвращается, но не один, а в сопровождении чужаков.