Кстати: замечание Судоплатова о том, что мать Демьянова была знакома с генералом Улагаем, знаменитым командиром кубанской конницы белых, вполне правдоподобно. В 1915 году, когда есаул Николай Демьянов погиб на фронте, Сергей Георгиевич Улагай служил в том же чине и в тех же кубанских частях. Так что Демьянова-старшего он почти наверняка знал. А с его семьёй он мог познакомиться если не в довоенное время, то в годы Гражданской войны на Кубани, когда дядя Александра, тот самый контрразведчик, занимал достаточно видный пост в белой армии. Нужно только уточнить, что сегодня мы не располагаем сведениями о серьёзных связях между Улагаем и немцами в годы Второй мировой войны. Он был стар и болен, а потому и умер в 1944 г. Ему тогда было семьдесят лет. К тому же Улагай жил в Марселе, не входившем в начале 1942 г. в немецкую оккупационную зону. Но за справкой о семье Демьяновых к нему вполне могли обратиться через немецкую агентуру в среде русской эмиграции.

Конечно, с точки зрения истории операции «Монастырь» противоречия в версиях биографии Демьянова особого значения не имеют. Из «бывших», завербован ОГПУ, работал «в системе кинематографии». В конце концов, сцену его вербовки можно усечь и изменить. Представим: на студии или в какой-нибудь компании Александр Демьянов познакомился с человеком, штатным сотрудником ОГПУ и тот, после долгих «ухаживаний» за ним, всё равно повёл с Александром примерно тот же диалог:

Александр, вы любите Родину, вы патриот?

– Я! Да у меня отец за Родину погиб!

– Ну, ваш отец за царскую Россию воевал, а вот как вы к Советской России относитесь?

– Россия – моя родина. И другой у меня нет. Как бы она не называлась.

– А вы понимаете, Саша, что неизбежна новая война? Что империалисты в любой момент могут на нас напасть? Вы на чьей стороне тогда будете, Саша? Советского Союза? Советской России? Или нет?

– Я буду на стороне Советского Союза.

– А вы думаете, Александр, что сейчас эта война не идёт? Рядовые граждане ее, как правило, не замечают, но она в разгаре. За секреты государственные, за души людей. Вот скажите мне честно, как на духу: если завтра война, то кто может ударить нам в спину, от кого, в первую очередь, можно ожидать сотрудничества с врагом?

– От тех, кто все потерял в революцию.

– Правильно! Нет, среди представителей бывших правящих классов много людей – искренних патриотов. Таких, как вы, например. Причем самые опасные те, кто на словах приняли советскую власть, пользуются её благами, а, на самом деле, только затаились. А есть и другие, кому нужно просто помочь. Это интеллигенция. Особенно творческая. Люди искусства живут чувствами, не всегда анализируют последствия своих слов и поступков. Их популярность притягивает, с ними дружат высокопоставленные люди, вокруг них кого только нет. Александр Николаевич, вы понимаете мою мысль?

– Честно говоря, нет.

– Не верю, вы же умный юноша. Мы зовём вас в союзники и помощники. Учитывая ваши личные качества и то, что вы и так, работая на киностудии, уже многих знаете, мы введем вас в круг творческой интеллигенции. Писатели, художники, актеры, деятели кино. Ваша задача будет состоять в том, чтобы чувствовать и точно передавать настроения этой среды, её надежды и чаянья. Это нужно, чтобы государство держало, так сказать, руку на пульсе и в своей политике учитывало ее настрой. Ведь это наша, советская интеллигенция.

– Доносчиком не буду.

– Какие доносы, что вы. Для того чтобы заниматься конкретными людьми, у нас есть профессионалы. А вы будете наблюдателем. Очень важным, но наблюдателем. Конечно, если вы вдруг схватите шпиона или террориста за руку, вы что, промолчите?

– Нет, не промолчу.

– Ну, вот и славно.

И далее всё в таком роде вплоть до подписания соответствующих документов. Но только мне кажется, что человека с таким происхождением и интересом к мемуарам Шаляпина трудно было завербовать на одной идейной почве. Был там какой-нибудь шантаж, наверняка был. Версия Судоплатова в этом смысле куда убедительнее. А может быть, я плохо думаю о Демьянове и сотрудниках ОГПУ? И он действительно стал агентом исключительно из патриотических побуждений? Если мы и узнаем когда-нибудь правду о его мотивах, то только после публикации его «личного дела». Да и то, вряд ли. Какая там может быть правда о них?

Что ни говори, но для понимания ценности мемуаров Судоплатова как источника информации хотелось бы понять, откуда он взял свою версию биографии Демьянова. По прошествии столь многих лет перепутал его с другим агентом? Как достаточно большой начальник не вникал в такие детали, а потом причудливая старческая память подсказала эпизоды другой биографии? Ясно одно: нужно согласится со специалистами, что к воспоминаниям Павла Анатольевича следует относиться весьма критически и осторожно.

В этот вечер Александр твердо решил объясниться. Уже месяц, как они признались друг другу в любви, он чувствовал, что Татьяна теперь ждёт от него и других слов, точнее, предложения, а он всё никак не мог решиться. Александр пообещал себе никогда не лгать ей и после нескольких бессонных ночей понял, что не имеет право молчать. Несмотря на все подписки. Он верил, что Таня должна его понять, если любит. Они встретились в парке Горького.

Как это бывает иногда в Москве, в счастливые вёсны, в последние дни апреля наступило лето. Лето почти в полный лист. И хотя Саша и Таня каждый день виделись на «Мосфильме», он продолжал назначать ей настоящие свидания. Вот как сегодня.

– Еще раз огромное спасибо тебе, Сашенька, за то, что замолвил за меня словечко перед Михаилом Ильичом.

– Да что ты! Я же тебе говорил: он после «Ленина в Октябре» замечательно к тебе относится и выполнил бы твою просьбу и без моих слов, сам поговорил бы с Мачеретом. Миша еще и каялся, что не подумал о тебе без моей подсказки. Он ведь уже пригласил тебя на «Ленина в 1918 году», значит, ценит твою работу. А пока он готовится, почему бы тебе не поработать с другим режиссером. Ну а как твое мнение об Александре Вениаминовиче? Не изменилось?

– Ты знаешь, изменилось, и в лучшую сторону. Сценарий мне показался достаточно тривиальным, но вчера Мачарет при мне объяснял оператору свой замысел, очень страстно, и мне он показался очень убедительным. Александр Вениаминович говорил, что для него главное в будущем фильме – это атмосфера. Мол, мы постоянно говорим о бдительности, о том, что враг коварен и жесток, что он рядом, что им может оказаться твой друг, знакомый, родственник, но от повторения слова стираются. Мачерет хочет, чтобы посмотрев наш фильм, люди сильнее ощущали ценность окружающей жизни. Ценность наших достижений. Чтобы люди чувствовали – нам есть что терять. И почувствовали не через слова, а именно через атмосферу нашей жизни на экране. Ключевая фраза сценария для него, я уже её запомнила, так часто он её повторяет, звучит так: «В нашей стране при определённых обстоятельствах каждый человек героем может стать». Я не слишком красно говорю?

– Нет, нет, что ты. Здорово, если у вас все получится. Мачерет прав – не все понимают, что происходит. А ты Таня, ты сама это понимаешь?

Он произнес эти слова с такой нехарактерной для него страстью и серьёзностью, что Таня посмотрела на него с недоумением. Саша, такой лёгкий, веселый, любящий развлечения, иногда, как ей казалось, чуть-чуть поверхностный, никогда раньше не говорил с ней на такие темы. А он, смотрел ей в глаза каким-то новым для нее, твёрдым взглядом. Она ответила, немного растерявшись:

– Конечно, понимаю.

– Таня, я скажу тебе то, о чем давал обязательство никому не говорить. Но в нашей любви между нами не должно быть недомолвок, у меня не должно быть тайн от тебя. Таня, я сотрудничаю с НКВД.

Она отвела глаза, он посмотрел на другую сторону аллеи. И продолжил:

– Поверь, я не делаю ничего, что было бы недостойно интеллигентного человека. Впереди война, Таня. А врагов у нас достаточно. Больше я ничего не могу тебе сказать.