Снежинки таяли на лице, но покойно ждали тепла на пальто. Тенью прошла мысль: «на лице это пока, ненадолго». Он стоял куда привели, возле стены какого-то сарая. Когда подводили, заметил на ней свежие следы вырванных щеп. Не его первого расстреливали здесь. Перед ним, в шагах двадцати, кучкой теснились солдаты. Они приплясывали, стучали сапогами о сапоги и с надеждой поглядывали на его валенки. Каждый надеялся, что они достанутся ему. Им хотелось побыстрее вскинуть винтовку к плечу, покончить с этим русским и уйти в тесное тепло караулки. Измучившая их зима с её варварскими морозами все длилась и длилась. То один, то другой солдат бросал взгляд на стоявших в стороне офицеров, неизвестно чего ждавших в густеющих сумерках. Солдаты молчали, а офицеры иногда тихо бросали друг другу короткие реплики. Демьянов видел все это периферией зрения, но смотрел он выше, туда, где наливавшееся синевой небо упиралось в уцелевшие крыши и остовы домов Гжатска. Это было последнее, что ему было суждено видеть. Но что об этом думать – он уже переступил черту. Рубеж, от которого нет возврата. За этим рубежом, слава Богу, бессмысленно вымаливать жизнь у этих людей, пришедших сюда, чтобы убить его. Нужно было просто дождаться, и он терпеливо ждал. В отличие от солдат, ему, наверное, было тепло в его валенках, зимнем пальто и шапке с опущенными ушами. Только он не чувствовал ни тепла, ни холода, а они мерзли. На мгновение эта злорадная мысль если не утешила, то отвлекла его.

Наконец, один из офицеров, козырнув остальным, заскрипел сапогами по снегу в его сторону. Солдаты стали торопливо строиться в шеренгу, но он, как будто и не заметив этого, направился к Александру. Демьянов досадливо подумал: «Ну что еще». Это был обер-лейтенант, один из тех, кто его допрашивал. Обер-лейтенант остановился в трех шагах от Александра, будто опасаясь безоружного у стены. Громко, как зачитывая приговор, офицер спросил, медленно расставляя русские слова:

– Что вы еще хотите сообщить германскому командованию?

Демьянов, все также глядя поверх, понял, что придется еще с минуту длить опостылевшую игру. Последняя, как он надеялся, реплика далась с трудом, язык не хотел его слушаться:

– Все, что я мог, я уже рассказал. Больше мне добавить нечего.

Помолчали. Было слышно, как мнётся снег под сапогами солдат. Обер-лейтенант вдруг улыбнулся и, уже вполголоса, сказал – теперь по-немецки:

– Идемте, Демьянов. Господин полковник ждёт вас.

Взмахом руки он отпустил солдат, которые, недоуменно переглянувшись, почти бегом устремились в караулку. Последний, по виду самый старший, на ходу оглянулся и с сожалением посмотрел на валенки Александра.

Когда Демьянов в сопровождении обер-лейтенанта вошёл в уже знакомую по допросам комнату, из-за стола навстречу ему поднялся оберет. На его бесконечные вопросы, повторяемые вновь и вновь, он отвечал, лишённый сна, двое суток. Потом ему предложили в последний раз подумать о правдивости его показаний в соседней комнате, где он, рухнув на кровать, тут же уснул, измученный допросами. И откуда его увели к тому самому сараю. Полковник пожал ему руку и жестом радушного хозяина пригласил к хорошо сервированному столу. Видимо, все необходимое для комфортной жизни он возил с собой. Хрусталь, серебро, икра и балык. Его русский был почти безупречен:

– Ну что, Александр Николаевич, закусим с морозца? А как вы насчёт коньячка? У меня отменный, французский. Выпьем за успех нашей совместной работы. Вы держались молодцом. И должны понять нас – только угроза смерти служит настоящей проверкой для человека, собравшегося играть в такую рискованную игру. Кстати, вам большой привет от генерала Улагая. Он чтит память вашего батюшки, хорошо помнит ваших родителей, родственников отца, да и вас самого припомнил.

Демьянову удалось сделать вид, что он благодарно улыбается. И вдруг подумал: «А карты не врали».

Операция «Монастырь» успешно началась.

Эта книга – расследование, доставившее автору интеллектуальное наслаждение и заставившее его искренне сопереживать героям само собой образовавшейся истории. Плод восторга, вызванного необъятными возможностями Интернета. Работу, на которую еще десять – пятнадцать лет назад надо было бы затратить годы копания в библиотеках, я проделал за несколько месяцев, не отрываясь от своего ноутбука. Большинство архивных материалов, относящихся к этой истории, по-прежнему доступны только избранным, но зато практически все, появившееся в печати, можно найти в Сети. История операции «Монастырь», а речь пойдет именно о ней, привлекла меня не фабулой, а людьми, ее разыгравшими. Процесс осложнялся тем, что по фактам нам уже известным, нельзя полностью восстановить биографии большинства не только второстепенных, но даже некоторых главных героев. Однако даже если представить, что будет обнаружена и предана гласности вся возможная информация о них, лежащая сегодня в хранилищах документов или таящаяся в ненапечатанных еще мемуарах, разве это даст нам, живущим сегодня, право уверенно судить о мотивах поступков, чувствах и переживаниях этих людей? Ведь и те из них, кто писал сам о себе, не более чем интерпретаторы собственных, уже прожитых судеб. Причем, самые необъективные. Любая книга, даже самая документальная, полна фантазий.

История операции «Монастырь» замечательна еще и тем, что ее предали гласности только в середине 90-х годов XX века, и она не имеет советской литературной и художественной традиции, ее современный, дробящийся образ – продукт нашего времени. Выйдя на свет, она сразу получила жизнь и развитие в только что опутавшей Россию Всемирной Паутине. О моих персонажах писали учёные и публицисты, историки и литературоведы, либералы и почвенники, коммунисты и антикоммунисты, ветераны КГБ и их разоблачители, люди высокообразованные и почти полуграмотные, талантливые и бездарные. Все эти писания стали казаться мне осколками никогда не бывшего целым зеркала, и эти осколки, при всей разности их величины и ценности, отражали какую-то часть или грань исторической правды. Или, по крайней мере, правды о самих авторах и о нас, живущих в России XXI века. Все, что нашёл в Интернете (научные публикации, газетные статьи, беллетристика, документы, фильмы об операции «Монастырь», снятые для телевидения, содержание сайтов, комментарии и обсуждения) я просеял через сито биографий героев этой книги. Оставшиеся в результате крупинки более или менее достоверных фактов и дали материалы для той мозаики, для того калейдоскопа, из которых она сложилась. Вот почему я выражаю благодарность всем моим нечаянным соавторам. То, что я их здесь не перечисляю, а также, как правило, не называю по именам в тексте, извиняет меня только по одной причине – это все-таки не исторический труд. А, по большому счету, все они тоже персонажи книги, пусть и анонимные. Как, впрочем, и я сам. Тем не менее я считаю необходимым дать прямо в тексте ссылки на использованные мной источники, чтобы любой читатель, обратившись к Интернету, мог составить свое представление как о моей добросовестности, так об их качестве.

Когда я не получал ответы на свои вопросы в Интернете, понимал, что их ему бессмысленно задавать в силу закрытости информации или невозможности так сформулировать вопрос, чтобы получить адекватный ответ, я разрешал себе немного фантазии, прибегал к своим знаниям о той эпохе, собственным представлениям о ней. Чтобы меня не обвинили в подтасовке исторических фактов, а я старательно старался им следовать, я в таких случаях откровенно использовал приемы беллетристики.

Здесь, в «Альпийской крепости», жила тишина. Германия, корчилась в агонии, а здесь стояла весенняя горная прозрачная неподвижная тишина. Они прятали в заброшенных шахтах оружие и боеприпасы, минировали дороги и горные тропы, заставляли крестьян строить блиндажи и рыть окопы, но сами не верили в то, что все это им пригодится. Ими двигал, долг, инерция войны, страх перед возмездием, но только не вера. Вера умерла. Для кого с Гитлером, а для более умных – куда раньше. Высокие начальники меняли паспорта и биографии, готовились к бегству с чемоданами фальшивых, но надежных фунтов. Те, кто бежать не рассчитывал, постепенно привыкали к предстоящей неизбежности плена. И уже почти с радостью принимали мысль, что это будет не русский, а американский или английский плен.