Изрядно помятые, гости исчезли в темноте, и уже оттуда, недосягаемые, наградили нас на прощание эпитетами, самое мягкое из которых было «придурки».

На следующий день мы увидели плоды вчерашней работы агитаторов — пожилой седовласый казак смог склонить на свою сторону кое-кого из бойцов батальона. Как и в предыдущей группе, они стояли безликими, превратившись в серую массу, но тот, кто по достоинству получил вчера от братьев Юрченко по физиономии, держался гордо и независимо. Нахмурив брови, он смотрел, казалось, сквозь нас, пропуская мимо ушей все те колкости, которыми награждали дезертиров казаки.

Они уехали, пожелав сохранить жизнь, и не понимая, что для нас, оставшихся лицом к лицу со смертью, они раз и навсегда умерли…

И только в одном для нас был плюс от их позорного поступка. Как и есть плюс в том, что нам противостоял серьёзный противник, через противостояние с которым мы закалялись и учились переступать через страх и быть воинами. И плюсом было то, что через искушение дезертирством мы вышли, вспомнив и по-новому оценив такие понятия, как воинский долг и присяга.

Последняя прискорбная страница истории Ермоловского батальона пришлась на первые числа апреля, когда нас на позициях в Орехово окончательно поменяли подразделения Внутренних войск, и мы вышли оттуда, уставшие и измотанные, на базу у Ачхой-Мартана.

Там ранним утром, в клочковатом тумане, состоялся единственный в истории батальона стихийный Круг.

Дело в том, что ещё изначально, при нахождении на территории Прохладненской бригады, казаки приняли решение во время службы в Чечне Круги не проводить. Но ситуация складывалась так, что именно сейчас из этого правила необходимо было сделать исключение.

Мы сладко досыпали утренние часы, когда нас разбудили крики:

— Казаки! Казаки! Все на Круг!

Выползаем, потягиваясь из палаток. К группе из двадцати-тридцати казаков, окруживших что-то, со всех сторон стягивались бойцы, представлявшие все подразделения батальона.

— Что случилось? — спрашиваю у казаков.

— Дезертиры… Поймали тех, кто ходил от костра к костру и подбивал ребят оставить батальон…

Казаки кольцом обступали двоих лежавших на земле бойцов. Кое-кто норовил пнуть их сапогом по рёбрам; терцы шумели, и, раскаляя ситуацию, «заводили» друг друга.

Ваня Уваров, молодцевато выглядевший широколицый усатый казак средних лет, вскинул автомат и, передёрнув затвор, затрясся, готовый разрядить в дезертиров «магазин».

— Застрелю!.. Суки продажные!..

Бойцы оттаскивают Ивана, но он на прощание, с размаху, бьёт одного из дезертиров прикладом по затылку. Окунувшись в лужу, лежавший на земле агитатор поднял лицо. Оно было покрыто толстым слоем грязи, и мы увидели его широко раскрытые, полные ужаса глаза.

Над дезертирами стоит широкоплечий казак, его движения степенны, и в словах, лишённых эмоциональности, чувствуется уверенность. Он говорит, обращаясь к казакам, медленно, растягивая слова:

— Этих негодяев казаками называть нельзя… Они позорят наш Терек… Таким, как они, наше общее презрение…

Кто-то сзади меня в полголоса комментирует:

— Коля Литвинов… Это он этих козлов вычислил, наблюдал за ними, и «накрыл» их как раз во время агитации…

Казачье «море» шумит. У некоторых бойцов сдают нервы, они рвутся к лежавшим в луже дезертирам, а те, кто ещё могут себя сдерживать, стараются удержать и остальных. Однако, не смотря на слабую защиту, ещё не раз агитаторов пинали, окунали лицом в лужу, и плевали в их замазанные грязью физиономии. И только когда Круг выплеснул все свои эмоции, дезертиров повели куда-то под прицелом автомата, как преступников.

Я думаю, что некоторых казаков этот показательный случай удержал от плохого поступка, но, тем не менее, масса дезертиров оказалась довольно большой — более пятидесяти человек, и только потом мы поняли, что все их действия случились не спроста.

Для чего прибыли эти бойцы в Чечню? Что искали они на войне? Ну, уж точно не казачьей славы…

Когда дезертиры шли к вертолётной площадке, оказалось, что они тащат с собой узлы и баулы. И этим они тоже отличались от нас, оставшихся казаков, прибывших на войну за-ради идеи, помнящих о долге и с омерзением наблюдающих, как некоторые тыловые идут вслед за штурмовыми подразделениями с одним единственным лозунгом: «Пограбить-то как хочется!». А оказалось, что и среди наших были такие же…

Все вещи, кроме уставных, у дезертиров отбирали, и, собрав большую кучу, подожгли её.

Они уходили от нас в состоянии страшного самоопустошения, похожие на толпу пленных румын. И ведь прав был Колька Литвинов, сказав про них: «Не казаки…».

Заканчивая повествование о дезертирах — чёрной странице истории батальона, хочется сказать и о том, что и в этом было испытание казаков на прочность. До Чечни мы были рудой, а теперь, пройдя через горнило боёв, раскалённые, легли на наковальню, и от металла отбился шлак и окалина. И эта ситуация с дезертирами была для нас остужающей водой, в которой металл получил закалку.

И благодарю Тебя, Господи, что дал ты мне и моим братьям сил, чтобы остаться верными Тебе и верными присяге. Не отвернись по милости Своей от нас, и не оставь тех, кто когда-то по человеческой слабости присягу нарушил, и через это, по незнанию, оставил Тебя…

Бойцы стояли передо мной, в большинстве своём насупленные и угрюмые, кое-кто отводил в сторону глаза, изначально осознавая всю ошибочность своего поступка. Некоторые казаки молча наблюдали происходящее, создавая видимость нейтралитета и пока никак не выражали своего отношения к поведению товарищей, решивших стать отказниками. Для меня было шоком, ударом под дых решение восьмерых моих боевых товарищей уехать домой. И это теперь? Когда с очевидностью было ясно, что на позициях под Ведено мы задержимся недолго — обескровленный батальон скоро будут менять (и ведь поменяли — прошло чуть больше недели), когда ещё жива была память об изруганных и оплёванных казаками волнах дезертиров, уехавших из Чечни после Грозного и после Орехово, о том позоре, который, как нам казалось, лёг не только на них, но и на нас. Не останавливало их и осознание того, что своим уходом они сваливают на наши плечи груз опасности, дыхание которой мы все почувствовали сегодня ночью, когда из-за реки по нашему расположению неизвестные «индейцы» сделали автоматную очередь, и мы долго потом тыкались огнём шестерых ПК в непроглядную темень, в слепую воюя с фантомами, в то время как другая группа противника, неуслышанная казаками, спокойно проходила в сторону Ведено между нами, находившимися в огневых точках на кладбище, и теми бойцами, что прикрывали наш тыл, находясь на вершине господствующей высоты.

Я видел лица отказников и понимал, что некоторые из этих людей поступили опрометчиво, под воздействием напора тех немногих, кто хотел уехать во что бы то ни стало, и теперь уже сожалели о принятом и высказанном вслух решении. Но и отказаться от этого ошибочного шага у них не было сил, и всею внешностью своей, и опущенными головами, и ушедшим в сторону взглядом, и упорным молчанием они, казалось, выражали покорность судьбе, оказавшись заложниками ошибочного чувства нерушимости данного кому-то под неправедное деяние слова и поступая по принципу: «Будь что будет! Сгорел забор — гори и хата».

Агитаторы-зачинщики, а таких, как я понял, было трое, не сдавались, и хотели нахрапом, наскоком кавалерийской атаки расшибить колеблющихся, смять их и, пленив сознание, увлечь за собой. Их логика была проста: движение должно быть массовым. Когда уезжаешь один — ты предатель, когда уезжает большинство — предателями уже можно назвать оставшихся. Они были полны показной дерзости и не прятали глаза, а я не видел в них ничего, кроме ненависти к самим себе…

— Казаков хотят подставить… Нас бросят на штурм Ведено, там всех и положат… Они специально хотят казаков уничтожить…

Эти фразы являлись избитыми штампами, которыми пользовались дезертиры предыдущих партий, было противно от соприкосновения с этой откровенной бредятиной, но я выжат, как лимон, усталостью минувшей ночи, как, впрочем, и всех предыдущих бессонных ночей, и довольно отрешённо выслушиваю несвязную тираду отказников. Мне показалось в тот момент, что именно в такой ситуации оказался Джон Сильвер, когда пираты на острове Сокровищ хотели вручить ему чёрную метку.