Ныне список уточняется следующим образом: лошадь (Equus cf. przewalski P.) — 50 %, плейстоценовый осел (Equus hydruntinus R.) — 17,6 %, кулан (Equus hemionus P.) — 0,2 %, первобытный тур (Bos primigenius В.) — 14,5 %, верблюд Кноблоха (Camelus knoblochi P.) — 4,2 %, бухарский олень (Cervus elaphus bactrianus L.) — 3,3 %, степной баран (Ovis areal E.) — 9,3 %, джейран (Gazella subgutturosa G.) — 0,1 %. Дополнен список по незначительному количеству остатков слоном или носорогом (Mammutus? auf Rhinoceros?) — 0,5 % (животное представлено лишь толстостенными фрагментами трубчатых костей, по которым, однако, установлено наличие двух особей), кабаном (Sus scrofa L.) — 0,1 % и волком (Canis lupus L.) — 0,2 %. В целом фауна свидетельствует о полупустынном и степном окружении стоянки, наличие костей оленя и кабана указывает на увлажненные участки в долинах рек с тугайной растительностью.

Чрезвычайно важны антропологические находки, сделанные на стоянке. В 1962 г. обнаружены зуб, фрагмент плечевой кости и часть нижней челюсти с 9 зубами, принадлежавшей, по определению В.В. Гинзбурга, женщине кроманьонского типа лет 25. Открытая в 1966 г. целая нижняя челюсть с 10 хорошо сохранившимися зубами, по предварительному определению В.Я. Зезенковой, близка к первой челюсти и принадлежала женщине лет 35. Позже эта челюсть была определена как мужская (Гинзбург В.В., Гохман И.И., 1974). Были сделаны и другие находки костных остатков человека, но, по мнению С.А. Несмеянова, ни одна из них, включая и упомянутые, не отличается безупречным непотревоженным залеганием в палеолитических слоях (Несмеянов С.А., 1980, с. 43).

Подавляющее большинство каменного инвентаря изготовлено из кремня, встречаются также халцедон, диорит и кварц, имеются единичные предметы из кварцита и кремнистого сланца.

По подсчетам Д.Н. Лева, наибольшее число находок происходит из верхнего культурного слоя, причем заметное преобладание в составе инвентаря отщепов и осколков свидетельствует о наличии здесь первичной обработки камня. Широко представлены также целые и расколотые желваки кремня, гальки, нуклеусы, отбойники, наковальни, отжимники-ретушеры. Г.Ф. Коробковой были изучены под бинокуляром материалы раскопок 1958–1960 гг. С помощью этих данных, публикаций, а также личного кратковременного знакомства с коллекциями можно представить характерные особенности инвентаря следующим образом.

В качестве нуклеусов нередко употреблялись речные гальки, чаще всего расколотые пополам. Наиболее распространены подготовленные одно- и двуплощадочные нуклеусы небольших размеров. Значительно реже встречаются конусовидные и торцовые нуклеусы (рис. 124, 18, 22, 23). Отмечается наличие дисковидных форм. Как нуклеусы могли использоваться также чопперы и чоппинги.

Типология орудий достаточно разнообразна. Г.Ф. Коробкова замечает, что большинство орудий изготовлено из массивных и мелких отщепов, часть — из пластин, часть — из галек. Однако ее утверждению, что в инвентаре почти совершенно отсутствуют пластины правильной призматической формы и микропластинки, противоречат сами орудия: здесь представлены призматические пластины или пластинки с ретушью по одному или двум краям (рис. 124, 3, 8, 11, 19), а также изготовленные из пластин и пластинок концевые скребки (рис. 124, 12), острия, единичные и маловыразительные резцы.

К сожалению, высококвалифицированное описание инвентаря, данное Г.Ф. Коробковой, произведено в соответствии с функциональной классификацией орудий, независимо от типа заготовок, поэтому наиболее многочисленную категорию ножей составляют «…крупные широкие и мелкие призматические пластины неправильных очертаний и небольшие, тонкие, с острыми краями отщепов треугольной формы» (Коробкова Г.Ф., 1972, с. 163). В качестве таких орудий, видимо, служили пластины неправильных очертаний, а частично с ретушированными краями (рис. 124, 4, 5).

На втором месте стоят скребки, очень разнообразные типологически (рис. 124, 9, 10, 12–16). Помимо уже упомянутых концевых скребков из пластин и пластинок, представлены скребки из мелких и крупных отщепов, часто округлых, с ретушью по всему периметру (за исключением участка ударной площадки), скребки высокой формы (ладьевидные и нуклевидные) и наряду с ними микроскребки из крошечных отщепов. Некоторые из скребков, по Г.Ф. Коробковой, выполняли функции резчиков-скобелей.

Скребла, видимо, менее многочисленны. Эта группа орудий не выделяется Г.Ф. Коробковой, хотя некоторые изделия, опубликованные Д.Н. Левом из коллекций тех же лет (см., например: Лев Д.Н., 1964, рис. 25 и 39), несомненно, являются скреблами, скорее всего простыми боковыми (рис. 124, 7, 17). В коллекции 1962 г. имеются боковое скребло с обушком и массивное скребло со сплошь обработанной поверхностью. Можно выделить и группу скребел малых размеров. Г.Ф. Коробкова выделяет трасологическим методом группу скобелей и резчиков-скобелей, предназначенных для обработки дерева. Они изготовлены из отщепов, пластин неправильных очертаний и кусков галек и морфологически чрезвычайно разнообразны.

Значительной серией представлены мелкие долотовидные орудия с выемчатой подтеской концов. В коллекции имеются классические экземпляры таких орудий, обладающих одним или двумя рабочими лезвиями (рис. 124, 1, 2). В единичных экземплярах встречены проколки (рис. 124, 6), провертки, резцы. Некоторые из резцов — многофасеточные — неотличимы от клиновидных нуклеусов, (рис. 124, 20).

Галечные орудия в коллекции 1958–1960 гг., по Г.Ф. Коробковой, составляют пятую часть орудий. Это преимущественно наковальни, отбойники, отжимники-ретушеры. Топоры, тесла, скобели, чопперы (рис. 124, 21) и чоппинги, вопреки данным Д.Н. Лева, единичны. Особенно большое значение приписывалось топору, изготовленному из массивной плитки амфиболитового гнейса, одна плоская сторона которой сохраняет естественную поверхность, вторая снята крупным широким сколом. Рабочее лезвие, сильно выпуклое в плане и клиновидное в профиль, обработано широкими снятиями с двух сторон (Лев Д.Н., 1964, рис. 36; Коробкова Г.Ф., 1972, с. 165). Находка этого топора дала основание Д.Н. Леву не только говорить о локальном своеобразии Самаркандской стоянки, но и отнести ее к началу позднего палеолита (Лев Д.Н., 1964, с. 107).

Подробный разбор этих взглядов сделан В.А. Рановым, считающим, что стоянка существовала во второй половине позднего палеолита (Ранов В.А., 1969). Соглашаясь с Д.Н. Левом в установлении некоторые аналогий между Самаркандской стоянкой и поздно палеолитическими стоянками Северной Азии, В.А. Ранов добавляет к числу аналогий и верхний комплекс пещеры Сангао в Пакистане (Ранов В.А., 1969, с. 36). А.П. Окладников считает, что весь комплекс каменных изделий Самаркандской стоянки повторяется в таком же сочетании в Мальте-Бурети и в Ачинской стоянке (Окладников А.П., 1968б, с. 149, 150). К значению этих аналогий следует вернуться в конце изложения после рассмотрения материалов восточносибирского палеолита. Представляется тем не менее, что основы генезиса Самаркандской стоянки должно искать в местных мустьерских культурах, но она скорее относится ко второй, чем к первой половине позднего палеолита.

Более убедительный пример памятника, выросшего на местной основе, дает стоянка Кульбулак (см. ч. II, гл. 4), три верхних слоя которой вскрыты на общей площади 72 кв. м. Они залегают на глубине 40–75 см от поверхности, насыщены золой, очажными пятнами и включают обломки костей животных (благородного оленя, лошади, пещерной гиены, дикого барана) и каменный инвентарь. Среди призматических (рис. 70, 1) и конусовидных (рис. 70, 7) нуклеусов попадаются единичные дисковидные (рис. 70, 6). Некоторые сработанные нуклеусы использовались в качестве скребков. Следует отметить, что, помимо немногих зубчатых орудий и скребел (рис. 70, 8), наиболее полно и разнообразно представлены скребки: довольно крупные из отщепов и пластинок (рис. 70, 2, 3), иногда с обработанными краями и миниатюрные скребки с полукруглым, тщательно ретушированным рабочим краем (рис. 70, 4, 5). М.Р. Касымов считает, что инвентарь верхних слоев частично сохраняет специфику типологического облика, свойственного мустьерским слоям этого памятника (Касымов М.Р., 1972).