Прошло время, и Альфред Дрейфус выиграл свое последнее сражение. Его союзник полковник Пикар был оправдан, а затем назначен министром обороны в новом правительстве, возглавляемом премьер-министром Жоржем Клемансо, который также требовал пересмотра дела Дрейфуса.

– Боюсь, что наш друг Пикар не найдет в архивах ничего компрометирующего гонителей Альфреда Дрейфуса, – заметил Холмс, откладывая в сторону только что прочитанную утреннюю «Таймс». – Побежденная сторона прочешет секретные документы частым гребнем, чтобы уничтожить любое свидетельство, способное им навредить. Какая жалость.

Неужели действительно не отыщется никаких доказательств?

– Вы забыли про «Тайную историю», – осторожно напомнил я. – Если она существует, то хранится не в Елисейском дворце, а в переулке Ронсен.

Холмс вздохнул, снова развернул газету и уткнулся в нее. В конце концов, я не назвал имени этой женщины.

– Да, – невозмутимо произнес он. – Рискну признать вашу правоту. Возможно, этой причудливой смеси фактов и вымысла лучше и впредь оставаться в переулке Ронсен.

Буквально через несколько дней мы получили телеграмму от Маргерит Стенель. Она просила помощи у «великого детектива». Мадам находилась в тюрьме Сен-Лазар и ожидала суда. Ее обвиняли в убийстве матери и мужа, которое было совершено ночью 30 мая[29]. Если бы я прочитал нечто подобное в романе, то, вероятно, не поверил бы. Но уже на следующее утро короткий репортаж парижского корреспондента «Таймс» убедил нас в правдивости этого послания. Я предполагал, что Холмс и шагу не сделает из дому. Однако он направился в свою комнату, и через мгновение я уже наслаждался серенадой хлопающих дверец шкафов и выдвигаемых ящиков. Без сомнения, мой друг упаковывал все необходимое для путешествия в Париж. Я подошел к двери.

– Вы поедете? – спросил я.

– Мы с вами уплываем, Ватсон. Ночным паромом.

– После того как она нас одурачила?

– Она?

Он выпрямился и посмотрел на меня.

– Маргерит Стенель.

– Маргерит Стенель! – воскликнул детектив так громко, что его услышала даже миссис Хадсон, поднимавшаяся по лестнице. – Меня ничуть не беспокоит судьба мадам Стенель! Пусть ее отправят на гильотину хоть завтра на рассвете!

– Зачем же в таком случае мы едем?

Он резким движением открыл ящик и вынул оттуда свежую рубашку.

– Зачем? – Его взгляд сделался мрачным и решительным. – Чтобы не упустить возможности, которая, вероятно, больше не представится. Я хочу поставить точку в нашем споре с профессором Альфонсом Бертильоном. И это единственная причина.

Он с силой защелкнул саквояж и направился с ним к двери.

Несмотря на трудности, все сложилось как нельзя лучше. Холмс выиграл состязание с Бертильоном. Как говорится, гейм, сет и матч.

В переулке Ронсен на задворках потрепанной рю де Вожирар не изменился ни единый кирпич с тех пор, как мы побывали здесь последний раз. В ночь с 30 на 31 мая в доме супругов Стенель произошло двойное убийство. Утром их слуга Реми Куйяр поднялся на второй этаж, где находились три отдельные спальни: Маргерит Стенель, ее мужа и ее матери мадам Жапи. Комнаты были в страшном беспорядке, и повсюду стояла подозрительная тишина. Труп Адольфа Стенеля слуга нашел на пороге ванной – художник лежал ничком, подогнув колени, с удавкой на шее. Видимо, он сдался без борьбы. Мадам Жапи умерла в своей постели. Ей так грубо затыкали рот, что выбили зубную коронку, и несчастной пришлось проглотить ее. Скорее всего, пожилая женщина умерла еще до того, как петля стянула ей горло.

Маргерит Стенель осталась в живых. Когда ее развязали и вытащили кляп, она рассказала путаную историю о том, как проснулась среди ночи и увидела в своей спальне трех мужчин и женщину в черном монашеском одеянии. У налетчицы и одного из ее спутников были рыжие волосы.

«Где ваши деньги? – якобы спросили они. – Где драгоценности? Отвечайте, иначе мы всех вас убьем!»

Умоляя грабителей пощадить ее семью, мадам Стенель призналась им во всем. Слуга обнаружил ее лежащей на кровати с поднятыми над головой руками. Ее запястья кто-то обмотал веревкой таким образом, что при малейшей попытке пошевелиться петля туже затягивалась вокруг шеи. Лодыжки были привязаны к ножкам кровати, а рот забит ватой, поэтому женщина не могла позвать на помощь. Она слышала крики мадам Жапи, но только утром узнала, что ее мать и муж мертвы.

Полиция не поверила рассказу потерпевшей. Обвинение настаивало на другой версии: мадам Стенель сначала совершила убийство, затем устроила в доме беспорядок и сама связала себя, чтобы инсценировать ограбление. Мотивом преступления посчитали желание избавиться от безвольного и неспособного обеспечить ей роскошную жизнь супруга, а потом выйти замуж за одного из многочисленных поклонников.

Мы нанесли визит Гюставу Амару, начальнику тайной полиции Парижа. Его кабинет находился как раз напротив монументального здания Palais de Justice[30]. Холмс мельком взглянул на список доказательств.

– От такой формулировки обвинения лучше сразу отказаться, – заявил он французскому детективу. – Я готов допустить, что мадам Стенель задушила своего мужа, хотя разница в телосложении и физической силе делает эту задачу почти невозможной. Но зачем она вставила кляп в рот матери, если собиралась убить ее?

– Это способна объяснить только сама обвиняемая, – скептически ответил Амар.

Холмс покачал головой:

– Обратите внимание на то, что слуга, освободивший утром мадам Стенель, не распутал веревки, а разрезал их. Там было несколько галерных узлов. Разумеется, она могла сама себя прикрутить к кровати, но не в этом положении и не такими узлами. Их умеют вязать разве что моряки и торговцы лошадьми.

– Значит, у нее был сообщник, который за плату связал женщину и убил ее родственников, – предположил Амар. – Или он должен был просто обездвижить мадам Жапи и заткнуть ей кляпом рот, чтобы она потом подтвердила факт нападения незнакомца. Не исключено, что ее задушили по неосторожности.

– Это невозможно, мсье, – возразил Холмс. – Если мадам Жапи не хотели убивать, то зачем набрасывать петлю ей на шею? Вероятно, несчастную пожилую женщину не собирались оставлять в живых. Отсюда следует, что она могла опознать по крайней мере одного из злоумышленников.

На протяжении недели или двух казалось, что двойное убийство в переулке Ронсен вызовет в Париже не меньше волнений, чем дело Дрейфуса. Половина города верила: Маргерит Стенель была невинной жертвой, пережившей ужасную смерть матери и мужа в одну ночь. Выяснилось, что за несколько часов до преступления из костюмерной театра «Эдем» похитили четыре монашеских балахона. Нечто подобное было и на грабителях, однако сам по себе факт пропажи ничего не доказывал.

Другая часть парижан считала, что эта порочная женщина с помощью нанятых за деньги негодяев имитировала ночное ограбление, чтобы избавиться от опостылевшего супруга, а затем снова выйти замуж. Что же касается жемчуга и прочих драгоценностей, якобы украденных у мадам Стенель, то их на самом деле никогда не существовало.

Холмса гораздо больше украшений интересовал предмет, который слуги и другие свидетели видели накануне роковой ночи, но на следующее утро не обнаружили на обычном месте – в стенном шкафу студии Адольфа Стенеля. Это был достаточно объемный пакет из плотной бумаги с надписью: «Личные документы. После моей смерти сжечь не читая. Маргерит Стенель». По описанию, обертка кое-где прорвалась, из-под нее выглядывали уголки конвертов. Должно быть, в доме художника хранилась «Тайная история Франции времен Третьей республики».

Впрочем, сама мадам Стенель уверяла: в шкафу лежала вовсе не рукопись, так страшившая недругов Феликса Фора, а «пустышка», сделанная специально для того, чтобы обмануть грабителей. А настоящие документы из Елисейского дворца будто бы скрыты в потайном ящике ее письменного стола.