Нельзя сказать, чтобы этот Кейр особо нравился Элспет. Он не делал попыток познакомиться с ней общепринятым образом. Например, спросить, не хочет ли она выпить чашечку кофе. Или даже завести разговор после лекции. Он либо торопливо кивал ей, либо так же торопливо бросал: «Привет!» – а затем забывал о ней, словно это она должна была делать необходимые шаги к дальнейшему знакомству. Особенно Элспет раздражало это постоянное разглядывание ее, словно он говорил: «Я же знаю, что я тебе нравлюсь, и ты, кстати, тоже мне нравишься». Ее это не слишком удивляло. Сколько она себя помнила, мальчишки постоянно засматривались на нее. Элспет и сама считала себя очень хорошенькой. У нее была чудесная фигура, быстрый, живой ум, острый язычок и отличное чувство юмора. Конечно, по части сексапильности она уступала своей младшей сестре Эми. Та вообще была настоящей приманкой для мужчин. Отец считал, что Эми никуда нельзя отпускать без сопровождения. Но мужчины обращали внимание и на Элспет, а главное – они восхищались ее ясным, здравым умом.

Она без труда одолела два курса в Оксфорде и теперь училась на третьем. Элспет специализировалась по английскому языку, рассчитывала получить диплом первого класса и собиралась, к великой радости своей бабушки, прийти в «Литтонс». Селия очень любила Элспет. Внучка не только внешне была похожа на нее – та же мрачноватая, драматичная красота, – но и отличалась изрядными амбициями. К тому же Элспет была прекрасной, бесстрашной наездницей.

Студенток в Оксфорде по-прежнему было не так много. Девушки куда менее привлекательные, нежели Элспет, пользовались огромной популярностью. Если бы не ее усердие в учебе и серьезные планы на будущее, то соблазнов вокруг хватало. Но Элспет действительно нравилось учиться. Природа наградила ее бесценным даром – почти фотографической памятью, и потому экзамены не становились для нее кошмаром, как для великого множества ее сверстников.

Светская жизнь Элспет была вполне предсказуемой: легкий флирт, несколько легких романов с благовоспитанными мальчиками из привилегированных школ. Элспет по-прежнему оставалась девственницей и пока не испытывала желания терять невинность и рисковать. Под риском она понимала не только опасность забеременеть, но и удар по своей репутации. Ее бы стали считать легкодоступной девицей и даже проституткой. Нет, чтобы сделать решительный шаг на дороге интимной близости, нужно очень сильно любить и быть полностью уверенной, что эти чувства взаимны.

Между тем в Оксфорде были девушки с весьма богемным образом жизни. Они, что называется, прыгали из постели в постель, хвастались этим и посмеивались над своими более традиционными сверстницами. Элспет с самого начала студенческой жизни твердо решила не подражать таким девицам. Помимо прочего, они рисковали быть отчисленными. Какие мгновения сексуальных утех, спрашивала себя Элспет, сто́ят того, чтобы поставить крест на своем образовании?

Кейр Браун принадлежал к новой породе студенчества. Он окончил обычную школу, не имел богатых родителей и говорил с сильным шотландским акцентом. Кейр не пытался избавиться от акцента, и это восхищало Элспет. Большинство ребят из обычных школ силились выработать знаменитое оксфордское произношение, но так и не овладевали им до конца. Их речь напоминала одежду с чужого плеча. Выходцы из привилегированных семей довольно жестоко насмехались над «выскочками». Требовалось немалое мужество, что не сникнуть под насмешками и не бросить учебу.

Первые два года Элспет не особо замечала Кейра. Сначала он вообще держался тише воды ниже травы. Потом у него завязался серьезный роман с первокурсницей. Через какое-то время девушка вдруг покинула университет. Ходили слухи, что она забеременела. Официальная версия утверждала другое: эта студентка просто не смогла привыкнуть к университетской жизни.

Кейр был на два года старше многих своих однокурсников. Прежде чем поступить в Оксфорд, он успел отслужить в армии. Армейская служба дала ему уверенность в себе, которой очень недоставало выпускникам обычных средних школ. Да и колкости оксфордских снобов его не так задевали.

В этом семестре Кейр явно положил глаз на Элспет. Она твердо решила сопротивляться его ухаживаниям, если таковые последуют.

Выходя из читального зала, Элспет случайно уронила одну из своих папок. Бумажные листы разлетелись по полу.

– Черт! – прошипела Элспет, нарушая библиотечную тишину.

Несколько читателей покосились на нее. К счастью, рядом оказалась подруга и помогла ей собрать бумаги.

Покраснев от собственной неловкости, Элспет буквально выбежала на улицу.

– Постой! – послышалось сзади. – Ты собрала не все. Вот, держи.

Это был Кейр. Он по-прежнему не улыбался. Его темно-карие глаза смотрели на нее с легким пренебрежением. Ну и пусть. Он ей помог, и она должна его за это поблагодарить.

– Пустяки, – сказал Кейр и отвернулся. Элспет задумалась о странностях его воспитания, когда Кейр вдруг снова повернулся к ней. – Может, пойдем выпьем кофе?

Элспет вдруг услышала, как произнесла «да», и это ей не слишком понравилось.

Лукас ожидал, что в новой школе ему будет плохо. Он ожидал, что станет тосковать по дому. Правда, здесь перед ним не будет мелькать Джорди Макколл. Небольшая, но компенсация. Этим список скверных ожиданий не исчерпывался. Лукас не исключал, что ему придется драться и даже противостоять сексуальным домогательствам. О последних он только слышал, но в его прежней школе ничего подобного не было… Однако Лукас никак не мог предполагать, что обстановка Флеттона полностью выбьет его из колеи.

С самого первого момента, когда ему показали его спальню – унылую холодную комнату с шестью кроватями, исключающую всякую возможность остаться наедине с собой, – он утратил представление о реальности. Лукас не понимал, где он и что ему предстоит здесь делать.

Дальше было только хуже. Его повели на ужин в громадную столовую, где тянулись ряды длинных столов. Еда оказалась на редкость скверной. Лукас не мог отделаться от мысли, что ему снится кошмарный сон. Затем объявили время отхода ко сну. Лукас лег на жесткую, неудобную кровать с тонким одеялом. Воспитатель велел всем затихнуть и спать, после чего выключил свет, словно они маленькие дети, а не пятнадцатилетние подростки. Лукас не привык ложиться так рано. Обычно в это время он еще вовсю читал… Утром его разбудил громкий, отвратительный звонок, заливавшийся где-то в коридоре. В спальне царил лютый холод. Стуча зубами, Лукас кое-как оделся и вместе с новыми соучениками пошел на завтрак. Никто из них не вызвал у него и капли интереса, не говоря уже об их манерах. Завтрак был таким же отвратительным, как и ужин. Потом их всех погнали на собрание в большой зал – громадное помещение с очень высокими потолками и стеклянным куполом. Здесь Лукасу стало физически худо от давящей массы учеников. После собрания все разошлись по классам. Лукас рассчитывал блеснуть на уроках, однако новые учителя и странные методы преподавания еще сильнее ошеломили его. Он чувствовал себя полностью сбитым с толку, перестал понимать, что к чему. Вдобавок он постоянно мерз и злился.

Как такое могло случиться с ним – Лукасом Либерманом, – настолько умным и способным, что он получил право учиться в Вестминстерской школе? Он вспомнил, как впервые шел туда, настолько уверенный в себе, что ни капельки не нервничал. Там почти сразу оценили его музыкальные способности, прослушали и еще в первой четверти предложили играть в струнной группе школьного оркестра. Там никто не обращался с ним как с маленьким. Наоборот, он показал себя настолько взрослым – даже вызывающе взрослым, – что через два года его приняли в кружок школьных интеллектуалов, попасть в который было ох как непросто. Ученики боролись за право быть принятыми туда… Что же с ним случилось, если он превратился в беспомощное, тупое существо с мозгами закоченевшими, как и все тело? Почему его сторонились сверстники, почему над ним насмехались старшеклассники? Его уже дважды бил староста, у которого он находился на побегушках. В первый раз Лукасу досталось за то, что не разжег камин, а во второй – за непринесенный хлеб для тостов… Лукас мотнул головой, будто этот жест мог прогнать страшную реальность. Что он делает тут ужасающе холодным октябрьским утром в одних шортах и майке? Это издевательство называлось физической подготовкой – любимым развлечением старшеклассников и одновременно наказанием, которое они налагали на младших за любую провинность. От идиотских подскоков у Лукаса гудела голова. Где музыка, которую обещала ему мать? Где занятия искусством? Где обстановка высокой культуры, которой она завлекала его сюда? Все сгинуло куда-то в этом кошмаре, полном издевательских игр, идиотского соперничества и бессмысленной жестокости.