Автобус приходил только вечером. Они вошли в кафе; несмотря на воскресенье, в длинном зале почти никого не было. Анна-Мария залпом выпила стакан отвратительного виши: такой минеральная вода бывает только в глухих местечках. Оба молчали, отгоняя мух и поглядывая на часы… Когда в кафе вошел мужчина в светлом пиджаке, Анна-Мария тут же узнала его, хотя видела всего раз — года два назад, да к тому же в военной форме. Но как не узнать эти очень черные волосы и брови, очень розовые щеки, очень белый нос и жемчужные зубки между пунцовыми губами? Слишком просторный для его щупловатого тела, удобный, светлый пиджак эффектно сидел на нем, а светло-коричневые ботинки плотно облегали маленькие ноги… Он направился прямо к Анне-Марии.
— Простите мою вольность, мадам, — сказал он, — но мне бы не хотелось, чтобы Барышня, вернувшись в наши края, подумала, что ее здесь не узнают и встречают без должного уважения.
— Познакомьтесь… Это мой друг, Жозеф, — сказала Анна-Мария, и майор Лебо пожал руку Жозефу.
Он устроился за их столиком, произнес несколько цветистых фраз и предложил Анне-Марии, «если она без машины», отвезти ее в П… Ему по дороге, но если бы даже он ехал в противоположную сторону, он был бы в восторге, он счел бы своим долгом и так далее…
— Что ты собираешься делать, Жозеф?
— Побуду здесь, переночую у приятеля… Нет, оставь, Барышня…
Жозеф вытащил кошелек.
— Будьте так любезны, — сказал Лебо в машине по дороге в П., — окажите мне честь поужинать сегодня у меня. Жена будет счастлива познакомиться с вами, она столько о вас слышала.
— С удовольствием, — ответила Анна-Мария. — Только как я потом доберусь до П.?
— Ну что вы, я вас отвезу! Если только вы не предпочтете переночевать на вилле.
Анна-Мария согласилась поужинать у Лебо, хотя сама сознавала, что ею руководит нездоровое любопытство… «А в общем, неплохо бы узнать, — подумала она, — что у него на уме, это могло бы помочь Роберу».
Лебо оказался не слишком опытным шофером и вел машину неровно, рывками, часто тормозил, — гудел, так что когда он притормозил перед гаражом Феликса, это могло показаться вполне естественным.
— Завидую вам, что вы парижанка, — говорил Лебо. — Я обожаю деревню, но временами на меня нападает тоска по родному Парижу. Когда я учился, я жил там в студенческом квартале…
— Вы окончили Нормаль?[53]
— Откуда вы знаете?
— Я не знала, да и откуда мне знать? Просто угадала… Сама не понимаю, почему…
Лебо был задет и смущен: ему хотелось, чтобы его принимали за бывшего студента высшего учебного заведения, выпускающего дипломатов, он считал, что скорее похож на посла, чем на преподавателя… «Почему я догадалась, что он окончил Нормаль? — спрашивала себя Анна-Мария. — В нем есть что-то от бывшего учителя. У людей, окончивших Нормаль, никогда не перестает работать голова. Но иногда она работает плохо».
Они пересекли весь город П., тихий, безмолвный. На площади, где находился «Отель Модерн», — люди, машины, звонки, извещающие о начале сеанса кино, ярко освещенное, переполненное кафе… Сразу же за площадью машину поглотила мгла пустынного бульвара с двумя рядами платанов. Налево — старые, окруженные садами особняки уже погрузились в ночной мрак, направо — поросший травою отлогий спуск отсвечивал последними лучами заката. Машина выехала из города и теперь, катила по дороге, прямой и узкой, как луч, натянутый на дугу радуги. Лебо ускорял ход, желая показать, на что способна его машина; минут десять спустя они уже въезжали в парк и, круто обогнув небольшую рощицу, остановились перед виллой.
За столом, кроме Лебо, его жены и Анны-Марии, никого не было. Старшие мальчики уехали на футбольный матч в П. и остались там ночевать. Младшие уже поели, и теперь их укладывали спать в детской, на втором этаже. Ужин оказался настоящим пиршеством. Подали четыре сорта вина, и как Анна-Мария ни отнекивалась, ей пришлось отведать каждого. Кровь бросилась ей в голову, ноги отяжелели, ей хотелось поскорее очутиться в постели, но приходилось дожидаться конца ужина, вечера, беседы… К счастью, Лебо говорил без умолку. Он вспоминал приближение немцев, защиту П. макизарами, Освобождение. И все это без тени смущения. Подозрительно? Анна-Мария не спорила, не мешала Лебо плести небылицы… Время от времени мадам Лебо робко говорила: «Вы ничего не едите, мадам…» — и горничная в переднике с фестончиками снова подавала то или другое блюдо… Но когда Лебо принялся разглагольствовать о «героическом Рауле Леже», Анна-Мария почувствовала какой-то толчок в сердце, и это разом привело ее в чувство.
— Знаете ли вы Робера Бувена из отряда Рауля Леже? Он заведовал снабжением и был нашим «почтовым ящиком».
— Ну как же! — воскликнул Лебо. — Он служил в разведке; Робера завербовал его двоюродный брат — один из наших связных в Марселе. Но от Бувена мы видели немного пользы.
— Мне не известно, был ли Робер полезен разведке, но нам — очень. До сих пор не знаю, как он попался… Мой друг Жозеф — вы его только что видели — сказал мне, что в гестапо Роберу вырвали ногти на ногах, но он никого не выдал… Сколько во Франции таких героев, маленьких людей, которые живут, словно ничего не случилось, а на самом деле каждому из них надо было бы воздвигнуть памятник.
— Совершенно верно! — воскликнул Лебо. Слушая Анну-Марию, он всячески старался выразить волнение и восторг. — А поглядеть на этого Робера… Никогда не поверишь, что он способен ну решительно на все… Пучеглазый, нос картошкой… Но когда он вышел из гестапо, полумертвый, он все-таки бросил службу в разведке: испугался!.. Лично я с тех пор ни разу его не видел…
Он давал ей понять, что Робер работал в БСРА и что он бросил работу из трусости.
— По-моему, вы перепутали все даты: гестапо захватило Робера в мае тысяча девятьсот сорок четвертого, гораздо позже гибели Рауля, а работал он с нами с тысяча девятьсот сорок третьего года, — сказала она. — Его схватили не как агента БСРА, а как ФТП. Он не бросал БСРА из трусости.
— Возможно… Деревня — это все равно что Париж: в Париже, если ты живешь у Орлеанских ворот, а знакомый твой на бульваре Шапель, вы уже не встречаетесь, хотя, кажется, чего проще сесть на метро и доехать. Здесь деревни расположены в десяти — пятнадцати километрах друг от друга — в сущности, совершенный пустяк, обыкновенная прогулка, — и все-таки вы можете десятилетиями не встречаться!
Казалось, Лебо ничего не знал об аресте Робера. А между тем дело Бувена не сходило со страниц местных газет. «Так, значит, Робер был в БСРА и бросил эту работу…» — думала Анна-Мария.
— Я навестила родителей Робера, — сказала она, — на них больно смотреть!..
— Да, печальная история, — произнес Лебо совершенно естественным тоном, не прикидываясь, что не знает, о чем идет речь. Просто он не сразу заговорил об этом, но почему? — Да, родителям тяжело…
— Но никто не поверит, что Робер способен на убийство! — сказала она.
— Я не согласен с вами, мадам. — Лебо чуточку откинулся назад и снял очки, словно готовясь долго излагать свои мысли. — Этот парень доказал, насколько неограниченны его возможности. Мне незачем говорить, что я делаю все необходимое, чтобы вытащить его из этой истории, хотя не знаю еще, кто прав, кто виноват. Я считаю своим долгом помогать всем, кто находился под моим командованием!.. Даже Тото, уж на что головорез и, между нами говоря, бузотер, но даже он имеет право на мою помощь. Оба они честно послужили родине… Я хочу как следует разобраться в их деле…
Возможно, он говорил искренне. Во всяком случае, для нее он слишком крепкий орешек. Анна-Мария переменила тему разговора. Они заговорили о другом… Из парка, сквозь раскрытые окна доходило теплое, ласковое дыхание ночи. Лебо предложил пройтись.
— В Париже вы этого лишены, — сказал он, когда теплый сумрак окутал их.
Мадам Лебо не пошла с ними: она поднялась к детям. Шли молча. Свежий ночной воздух касался разгоряченной головы Анны-Марии, разгонял ее невеселые мысли. Какие черные козни замышлял этот бахвал, идущий рядом с ней, и как можно надеяться переделать мир, когда существуют люди, которые, используя высшие человеческие добродетели, оборачивают их против самих же добродетелей? Порыв ветра пронесся в воздухе, засвистел в деревьях, словно сама природа содрогнулась от такой мысли. Анна-Мария настолько забыла о присутствии Лебо, что отпрянула, когда он взял ее за руку.
