— Вот легок на помине! — воскликнул Кобадзе. — А мы только что твою методу обучения разбирали.

Сливко поздоровался с инженером за руку, а нам кивнул головой.

— Я не методист. Учу тому, что на войне необходимо. Без теорий. И дело шло…

— У кого шло, а у кого ползло черепахой, — засмеялся Кобадзе.

Пожелав инженеру быстрее выздоравливать «на радость технарям», Сливко вручил ему объемистый сверток. Другой, в целлофане, перевязанный узенькой ленточкой, положил возле себя.

— Так что означает твой намек, капитан? — Сливко повернулся к Кобадзе.

— Это не намек. Видел я, как мазали на полигоне некоторые из твоих подопечных.

— Кто мазал, а кто и показывал, как надо работать.

— Кому показывал?

— Противникам индивидуального подхода к летчикам, тем, кто считает, что и медведя можно научить летать.

— Ну, так, положим, никто не считает. А прав-то все же Истомин.

Сливко не ответил. Поправив оранжевый галстук, он спросил у Одинцова:

— Что, старик, в госпитале товарищ Молоканова? Она, я слышал, просила достать ей философский словарь.

Инженер улыбнулся одними глазами, и мне стало все ясно. Сливко искал встречи с Людмилой! Ну, я от Людмилы не отступлюсь!

Я сидел теперь как на иголках. К летнему кинотеатру, где мы с Люсей условились встретиться, пришел на час раньше.

Чтобы убить время, я несколько раз принимался читать с трудом добытый для Люси философский словарь.

Еще никогда время не тянулось так медленно. Я пытался думать о чем-нибудь постороннем, но мысли всякий раз, словно по кругу, возвращались к Людмиле.

Наши отношения нельзя было назвать определившимися. Встречались мы редко, урывками: она была всегда занята, писала научные статьи, готовила диссертацию. Мне все казалось, что Люсю мало что связывает со мной. Стоит только подняться непогоде — и связь эта порвется, мы разойдемся в разные стороны.

Эти мысли приводили меня в отчаяние. Я бросал занятия и бежал в научную библиотеку, где по вечерам занималась Людмила. Встретившись с ней, я успокаивался. Но ненадолго. Люся была очень красива. Когда мы бывали вместе, мне казалось, что все молодые люди смотрят на меня с завистью. Но никто не завидовал Люсе. Самый заурядный парень. Могла ли она меня полюбить!

В мечтах я часто видел ее своей женой. Представлялось, как я возвращаюсь с работы и Люся, открыв дверь, поднимается на цыпочки, чтобы меня поцеловать.

— Устал, милый? — спрашивает она и нежно проводит прохладной ладошкой по моему лбу.

Мы пьем чай, делимся новостями. Потом я подхожу к карте:

— Может быть, полетаем?

— Хорошо, давай, — отвечает Люся словами жены капитана Гастелло и идет к карте, чтобы проверить меня. Я закрываю глаза и начинаю называть пункт за пунктом от своего аэродрома до места боевых действий.

И я называю пункты уже наяву, часто спотыкаюсь, начинаю вспоминать, а не вспомнив, бросаюсь к разложенной на полу карте.

Как-то поздно вечером мы стояли с Людмилой у ворот ее дома.

— Учтите, это последний трамвай, — сказала она, когда за поворотом послышалось скрежетанье колес.

— Хорошо, на него я и сяду.

Вот уже трамвай лениво лязгнул и тронулся.

— Догоню, — сказал я Людмиле с позаимствованным у Сливко хладнокровием.

И я помчался. Меня гнало вперед желание не осрамиться перед девушкой. В ушах еще звенели ее слова: «Сумасшедший. Я запрещаю! Вам все равно не догнать!» Я напряг все силы и схватился за поручни. Вряд ли еще когда приходилось кондуктору видеть нарушителя порядка, который бы с таким счастливым лицом выслушивал замечание. Но как мне на другой день попало от Людмилы! Она даже отказалась идти со мной в кино.

— Вы ведете себя, Алексей, как мальчишка-хулиган. Или хотите серьезно поссориться? — Ее лицо приобрело новое для меня, жесткое выражение.

После этого случая Люся стала относиться ко мне хуже. Я хотел вырасти в ее глазах, а вышло наоборот. Она смотрела теперь «на меня как на мальчишку, с чуть покровительственной усмешкой.

— Извините, я опоздала, — сказала Люся, подавая мне руку. — Так сложились обстоятельства. — Она перевела дыхание.

— Я боялся, вы не придете, — я почувствовал, что улыбаюсь во всю ширь. — Между прочим, принес вам словарь.

Люся быстро взглянула на меня и усмехнулась:

— Вот здорово! Спасибо. — Она сунула словарь в бумажный сверток.

— Разрешите, буду вашим оруженосцем. — Я отобрал сверток и взял ее под руку. — Вы и так устали. Отдохните.

В глазах у Люси засветились веселые искорки. Голубые, они будто вобрали часть цветов с платья и сделались очень красивыми.

— Пустяки! Как можно говорить об усталости в такой вечер. Лучше побродим.

Мы прошли оживленные улицы и оказались на полутемной набережной. Река будто спала, и тихое всплескивание волн, набегавших на камни, было ее дыханием. Небо усыпали голубые звезды.

— Какое раздолье! — Людмила прижала руки к груди. — Правда, красиво?

— Очень.

Мы остановились, запрокинув головы.

— Раньше думали, что с рождением человека появляется новая звезда. Погаснет звезда — и «е станет человека.

— Давайте найдем свои звезды, — сказала Люся шаловливо.

— Давайте. На память об этом вечере. Придерживая рукой, светлую шапочку, она закрутилась на каблуках.

— Я уже! — она указала на яркую точку ниже созвездия Большой Медведицы.

— Это Спика из созвездия Девы. Созвездие это — символ уборки урожая. Уборка считалась у древних женским трудом.

— Созвездие Девы, — задумчиво промолвила Люся. — Какое поэтическое название. Ну, а что же вы так долго ищете? Советую вам взять вон ту красивую синюю звезду. — Она показала рукой на другой конец неба.

— Ой нет, это слишком далеко от вас! Мне бы хотелось быть рядом, вот как мы сейчас.

Люся скосила на меня потемневшие блестящие глаза и отстранилась, высвободив пальцы из моей руки.

— Ищите! — сказала она с нетерпением.

— Что ж, ближе Арктура из созвездия Волопаса нет красивых звезд, — сказал я не без рисовки. — Между нашими судьбами расстояние в «несколько миллионов световых лет.

— Что это такое — световой год?

Я еще в школе увлекался астрономией, мечтал о космических путешествиях и даже делал чертежи одноступенчатых и многоступенчатых ракет для полета на Луну. Полеты в космос и сейчас были моей большой мечтой.

Я стал объяснять Люсе, чем отличается обычный земной год от светового.

— Но знаете, Люся, расстояние между нашими звездами люди когда-нибудь будут преодолевать за время, которое требуется сейчас, чтобы долететь до Владивостока. — И неожиданно для себя я рассказал ей о своей мечте. Наверно, говорил я и наивно, и длинно, но, увлекшись, не замечал этого.

— О, да вы поэт! — голос Люси звучал насмешливо. — Что же, прилетайте в гости на мою звезду.

— Нет, мы выберем одну звезду.

— Боюсь, нам будет тесно. У меня тяжелый характер.

— А у меня легкий. Вот и будем дополнять один другого. Говорите скорее, согласны?

— Ну, вы действительно поэт… и фантазер, — сказала Люся, тряхнув головой. — Давайте уж вернемся на грешную землю!

Отвернувшись, она стала смотреть на темную реку. Шлепая плицами по воде, шел пароход. Мерно и тяжело ухала машина, плескались волны о берег.

Проводив глазами одинокий сигнальный огонек на мачте, мы пошли в центр города. Люся все смотрела на разукрашенные здания, а я смотрел на Люсю. В своем легком васильковом платьице она была словно былинка — тоненькая, невесомая.

Вдруг лопнул шпагат, и сверток, который я нес, развернулся. На мостовую упали две книги. Я бросился поднимать их. Это оказались философские словари. Один из них был завернут в целлофан.

Значит, Люся была со Сливко! Как же это могло случиться? Может быть, он где-нибудь подкараулил ее? Но почему же она не сказала об этом мне? Может быть, когда я говорил ей о своей сокровенной мечте, она думала о Сливко и скучала со мной?

— Вы что загрустили? — спросила Людмила. — Смотрите, как чудесно переливаются огни, — она показала на здание театра, расцвеченное лампочками.