Жизнь с матерью не отразилась на его внешности, в отличие от жены он был безупречно строен, подтянут и здоров. Я никогда не могла устоять перед кантуччи. Я обмакнула его кончик в кофе, наслаждаясь запретным удовольствием.

— Мартин, ты должен вернуться домой.

Он нахмурился.

— Это она меня бросила, если помнишь.

— Она только-только родила ребенка. Жизнь родителей наполовину принадлежит детям. Думаю, тебе принадлежит только половина твоей жизни, пока дети не выросли. Пейдж отдает им половину жизни навсегда.

Мартин фыркнул:

— Она не будет слушать меня, потому что я закоренелый грешник. Или, по крайней мере, она не будет считаться с моим мнением.

Я с тоской посмотрела на кантуччи Мартина, и он покорно передал его мне.

— Дети, Мартин. Они страдают от вашего разлада. Они не могу показать это, но им плохо. — Я частично опиралась на собственные чувства, что сделало мое заявление более пылким. Когда Феликсу и Лукасу было больно, мне было больно вдвойне. — Ты действительно ненавидишь их?

— Это Пейдж так говорит? — Мартин нахмурился. — Я еще до их рождения знал, что нам будет сложно, но даже я был удивлен, насколько невыносимо все стало. Я предупреждал Пейдж, что она одержима детьми, но… — он буравил меня взглядом терминатора, Натан тоже так умел, — …Я никогда не оставил бы их по собственной воле.

Я возразила:

— У Пейдж маленький ребенок. Она слаба, у нее гормональные бури, она неспособна видеть последствия.

К моему смятению, глаза Мартина наполнились слезами.

— Не смотри на меня, — пробормотал он. — И ничего пока не говори.

Я быстро огляделась. Никто не заметил слез Мартина — небольшое проявление слабости не толкнуло бы его соперников на штурм его крепости, но и не принесло бы ничего хорошего. Компания банкиров в костюмах в тонкую полоску не спеша вошла в комнату. Они напоминали пухлых кур, тихо и важно переговариваясь друг с другом. Я ткнула пальцем в их сторону.

— Не похоже, что здесь очень весело работать.

— Это не так. — он прикрыл глаза рукой. — Бывает очень весело. Просто сейчас затишье.

— Ты мог бы исправить ситуацию.

Мартин взял себя в руки.

— Интересно, Минти, почему ты так борешься за наш брак с Пейдж? — он имел в виду, почему я, разрушительница семьи, так твердо ее теперь отстаиваю. Возможно, я имела право обидеться, но я уже успела привыкнуть к клейму разлучницы.

— У меня у самой двое маленьких детей, — просто сказала я.

Он с таким горестным выражением посмотрел на меня, что я была вынуждена опустить глаза.

— Просто вернись, Мартин. Скажи Пейдж, что она ошибается, и что ты не хочешь потерять семью. Скажи ей, что вы должны постараться ради детей.

— Ты вытащила меня с важной встречи перед брифингом, чтобы сообщить очевидные вещи?

— Тем не менее.

К моему удивлению он наклонился вперед и пожал мне руку.

— Хорошо сработано, Минти.

Я позволила его руке отдохнуть в своей. Я прекрасно понимала, что мои слова и советы мало повлияли на него, но я готова была повторять их снова и снова.

— И во-вторых, Мартин, скажи Пейдж, что это нужно ей самой. Сделай это.

Я оставила его в царстве зеркальных лифтов, один из которых доставит его обратно на девятнадцатый этаж, и направилась к дверям.

Дома меня ждала открытка. «Дорогая Минти, мне понравилось общаться с мальчиками, и я хочу… — интервал между словами „спросить“ и „не могу ли я увидеть их снова“ был несколько увеличен. — Я хотела бы сводить их в зоопарк или в кино, если возможно. Роуз». Слова на открытке не излучали уверенности. Стиль и формулировки подтверждали, что Роуз переступает через свои убеждения. Но сам факт письма указывал на то, что баланс сил в наших взаимоотношениях изменился. Прошла неделя, прежде чем я ответила.

В «Парадокс», заканчивая шлифовать последние детали «Пункта отправления», я поиграла с идеей добавить в него некоторые факты из истории хореографии, но потом отказалась от нее. Деб объявила. что переходит на работу в «Папийон», и, когда я искренне сказала, что сожалею об этом, она ответила:

— О, у меня нет времени дожидаться своего шанса. — ее беспечный тон не мог скрыть от меня, насколько она несчастна.

Напоминание о времени заставило меня задуматься о заброшенном проекте о среднем возрасте, и я извлекла его на свет из папки с надписью «Отклонить».

Я бегала в муниципалитет. Я писала письма в банк. У меня было несколько долгих бесед с Тео. Я читала отзывы о консультантах, специализирующихся на зависимостях. Я оплачивала счета, переставила мебель в гостиной и спальне, изменив облик дома. Кабинет Натана был преобразован в уютный женский уголок. Сюда перекочевала моя доска объявлений: школьные занятия, график работы, списки… списки. Моя одежда заняла все свободное пространство в шкафах и комодах. Мои пузырьки заполнили все полки в ванной. Наверху на чердаке в картонной коробке лежала бритва Натана, кисточка из барсучьего волоса, расческа и новый гребешок в пластиковой упаковке. Там они будут ждать, пока я не передам их Феликсу и Лукасу.

Я снова лежала без сна и считала своих призраков. Я была неправа. Была странная справедливость в том, что никто не может вернуть прежнюю любовь. Натан не вернул Роуз, Роуз не вернула Хэла, мы с Роуз никогда не вернемся к прежней дружбе. После увольнения Роуз я была назначена на ее место с требованием оживить и реорганизовать ее колонку. Мои страницы должны были фонтанировать новыми идеями. Тем не менее, когда Таймон увольнял меня, он предал анафеме все мои усилия: «Вы не внесли ничего нового в колонку», — написал он.

Роуз рассказала мне, как она страдала и мучилась из-за Хэла, своей первой любви. Но в их отношениях были также моменты такой сладости и экстаза, что она сохранила их в памяти навсегда. Я не обладала подобными воспоминаниями. Рассказы Роуз напоминали мне ароматные саше в ящиках комода, я завидовала ей.

Мне понадобилось немало времени, чтобы написать ответ Роуз, слова не хотели стекать с кончика моего пера. «Не хочешь ли ты приехать на школьную спартакиаду к мальчикам?» Было решено, Роуз приедет пораньше, чтобы наблюдать все, начиная с открытия, вместе с Евой, а я присоединюсь к ним позже, когда придет черед выступить Феликсу и Лукасу — гонка в мешках, забег с яйцом и ложкой, спринт, прыжки в высоту. Так же ожидалась изысканная пытка под названием «Родительская гонка», и Лукас сообщил, что ожидает от меня победы.

Двенадцать часов до спартакиады: Феликс с Лукасом сразу после ужина потащили меня в сад. Они хотели потренироваться в беге и гонке на трех ногах. Я было возразила, что у них разболятся животы, но Феликс потянул меня за руку и сказал:

— Пожалуйста!

Спустя пару минут я обнаружила себя стоящей с часами в руке, в то время как мальчики носились взад и вперед по лужайке, пока Лукас не побледнел и не сказал, что ему плохо.

Пять часов до спартакиады: снова тихий шорох за дверью спальни. Было 5.30 утра. Лукас проник в комнату, забрался на кровать и уткнулся в меня носом.

— Мамочка. пойдем.

— Куда? — я приоткрыла глаза. Он был в халате.

— Пойдем и увидишь, — прошептал он.

Кое-как я встала с кровати и побрела в детскую. Там, аккуратно сложенная, лежала на кровати форма Феликса. Футболка, темно-синие шорты, пара белых тапочек, белые носки.

Он спросил:

— Можно, мамочка?

— Посмотри на меня, — потребовал Лукас и сорвал с себя халат. Он был одет, только футболка была перевернута задом наперед. Он пару раз лягнул воздух и упал на одно колено.

— На старт, внимание, марш!

— Иди сюда, Люк. Ты футболку одел неправильно.

Феликс пошарил под кроватью и с торжественным видом достал мой спортивный костюм, который, вероятно, заранее добыл из моего гардероба, и положил к моим ногам.

— Это для тебя, мамочка.

— Спасибо, — я боролась с Лукасом и его футболкой.

Феликс решил проверить свой комплект: