– О, да. Приор уже успел поделиться со мной дурными предчувствиями, – камерарий подавил улыбку. м Впрочем, его беспокойство, скорее всего, оправданно, поскольку отец-настоятель возвращается раньше времени.

Ризничий покинул архив удовлетворенным. Правильно он поступил, обратившись за советом к камерарию. Воистину добрый советчик брат Жильбер – умен, сдержан и благоразумен. Такому бы обитель возглавить, хороший бы получился из него аббат.

Отец-настоятель, сославшись на дорожную усталость, велел накрыть ужин в своих покоях. Как правило, это означало, что трапезу с ним разделит брат Арман – незаменимый помощник и правая рука.

Покои аббата Симона располагались отдельно от монашеских келий и состояли из трех, соединенных между собой комнат. Первая, самая большая, лужила гостиной, а зачастую и столовой, вторая – спальней, в третьей же был устроен кабинет, которым аббат пользовался крайне редко, но обязательно показывал важным гостям.

Когда он был избран настоятелем аббатства святого Аполлинария, то первым делом занялся обустройством своих апартаментов. Его предшественник мало заботился о комфорте и величии пастыря, считая простоту и доступность главными добродетелями. Аббат Симон имел иной взгляд и на добродетели и на величие, посему велел надстроить второй этаж над западной галереей с отдельным входом и цветными витражами в окнах.

Первоначальные расчеты оказались неверными – расходы на строительство личных покоев настоятеля превзошли все ожидания. В результате внутреннее убранство обновить почти не удалось и аббату Симону пришлось довольствоваться мебелью, которая досталась ему в наследство от добродетельного предшественника. Вначале он утешал себя тем, что эти неудобства временны, а после того, как приблизил к себе брата Армана, и вовсе забыл о прежних планах, отдавшись во власть новых замыслов.

Новоявленный любимец обладал неоспоримыми достоинствами: у него была светлая голова, трезвый ум и непревзойденное чутье, если дело касалось материальной выгоды. Брат Арман же в покоях отца-настоятеля чувствовал себя вольготно с тех самых пор, как понял: аббат подвержен приступам смятения и в критическую минуту склонен переложить бремя принятия решений именно на него. Такое положение вещей Армана вполне устраивало – он знал, как обернуть его к своей пользе.

Сын обедневшего шевалье, он рано осознал: его единственный путь в жизни – духовная карьера. Не имея влиятельных покровителей, ему приходилось рассчитывать исключительно на себя. К счастью, он не был щепетилен, зато дерзок и целеустремлен. Мягкотелость и нерешительность он презирал, однако, как в случае с аббатом, готов был их терпеть, ради намеченной цели.

За окнами вечерело, в углах гостиной сгущались черные тени. Дневной свет угасал, уступая место ранним осенним сумеркам. Чернильные тени выползали из углов, растекались в стороны, сливались в одно кольцо и медленно подбирались к центру комнаты, где стоял, покрытый белой скатертью стол с канделябром на три свечи.

Вокруг него бесшумно сновал похожий на призрак монах-прислужник. Блюда, подаваемые им, источали аппетитные ароматы и радовали глаз своим обилием – аббат Симон имел собственное представление о монашеском самоотречении.

Слух о его возвращении застиг повара врасплох. Он сорвал голос, подгоняя нерасторопных помощников, но успел-таки вовремя приготовить любимые блюда его высокопреподобия: суп с клецками, сваренными в молоке, жареных рябчиков, а к ним пикантный соус и миндальные трубочки с кремом.

Отец-настоятель ел много и рассеянно слушал рассказ брата Армана о том, что произошло в обители за время его отсутствия. На его крупном носу с фиолетовыми прожилками блестели мелкие капельки пота – сладкое итальянское вино лучше всего разогревало кровь. Во всяком случае, так утверждал один медицинский трактат, прочитанный аббатом Симоном пару лет назад.

– Похоже, ваше высокопреподобие, поездка в Орлеан не слишком удалась? Вы как будто расстроены? – спросил брат Арман, когда монах-прислужник, подав на десерт миндальные кремовые трубочки, наконец, удалился.

Аббат с наслаждением попробовал пирожное – ничто, даже скверное расположение духа, не могло повлиять на его аппетит, и только после этого, утирая рот льняной салфеткой, ответил:

– Через три дня в нашу обитель приедет визитатор.

– Пф! И это вас так разволновало? – брат Арман не мог скрыть удивления. – Организуем прием Его Преосвященству по всем правилам и…

Настоятель не дал ему закончить:

– Видите ли, на этот раз приедет не монсеньор епископ, а его викарий7.

Фаворит, потянувшись было за кувшином вина, замер и выпрямился:

– Вот как? И кто же это?

– Матье де Нель, племянник Его Преосвященства.

– Ну, значит, организуем прием ему, – брат Арман расслабился, налил себе вина и поудобней устроился в кресле. – Думаю, вкусы племянника и дяди не слишком отличаются. Не понимаю, почему вы так растревожились. В прошлую визитацию, если не ошибаюсь, мы…

– Что вы помните о процессе герцога Алансонского? – внезапно перебил аббат. – Он состоялся восемь лет назад.

Брат Арман растерянно моргнул.

Отец-настоятель, удовлетворенный его смущением, запил пирожное вином. Вот так-то лучше! Не следует позволять монаху говорить со своим аббатом снисходительно, даже если этот монах пользуется особым расположением.

– Если не ошибаюсь, речь шла о планах герцога бежать в Бретань, – ответил наконец фаворит, – но, помилуйте, какое это имеет отношение…

– Вы нетерпеливы, – укорил его настоятель. – Дело в том, что Матье де Нель вместе с герцогом Алансонским был обвинен в предательстве, а вам известно, что это означает.

– Угу, – кивнул фаворит, – плаху.

– Да, плаху и конфискацию всего, – подтвердил настоятель, беря из вазы очередную миндальную трубочку. – Покойный король Людовик8жестоко карал всех, кто был уличен в сношениях с его врагами, а особенно тех, кому он прежде доверял, м аббат вытер салфеткой крем с губ, налил в кубок вина и не спеша продолжил. – К де Нелю король питал особое расположение: говорят, тот был остер на язык, умен и смел. Однако королевская благосклонность не уберегла сего остряка от смертного приговора. Впрочем, ему удалось каким-то образом выкрутиться. Ходят слухи, и я им верю, будто наш епископ основательно облегчил свою казну ради спасения племянника.

– Стало быть, Его Преосвященству не чуждо христианское сострадание, – брат Арман криво усмехнулся. – А может этот де Нель действительно был невиновен?

– Это не имеет значения, – аббат вытер пальцы, бросил измятую салфетку на стол и откинул голову на спинку кресла. – В любом случае король его не простил, он лишь заменил казнь насильственным пострижением.

– Представляю, каково ему пришлось, – вздохнул брат Арман.

– Не слишком предавайтесь жалости, – недовольно засопел отец-настоятель. – Наш епископ не оставил племянника без покровительства: определил его в одно из Орлеанских аббатств, а после смерти короля устроил при своем дворе, разрешив пользоваться своим мирским именем. И вот теперь этот бывший придворный щеголь и умник стал викарием Его Преосвященства!

– Да-а, мечтательно протянул брат Арман, – вот, что значит быть племянником монсеньора епископа.

Аббат Симон нахмурился – беспечность фаворита вызывала досаду, и все же он, обуздав раздражение, продолжил.

– Так вот, сей племянник к концу нынешней недели будет здесь, поэтому нам необходимо предпринять некоторые шаги, – настоятель хрустнул суставами пальцев. – Впрочем, вы и сами понимаете, что я имею ввиду.

Наступило недолгое молчание.

– Все-таки, мне кажется, что тревоги ваши напрасны, – фаворит поднялся и прошелся по комнате, энергично растирая кисти рук – вечера уже были довольно прохладными. – Если то, что вы рассказали о де Неле, правда, то беспокоиться не о чем. Разве бывший придворный щеголь может быть опасен?