Другие темы писаний Пржевальского также проникли в повествование Кушакова. Например, глубокое презрение местного населения к цинским чиновникам. Именно их, а вовсе не европейцев, жестокость была основной причиной Боксерского восстания. Риторика Кушакова чрезвычайно напоминает стиль Пржевальского: «Мы должны выбить из мандаринов их жирные мозги»{1049}. Как и Пржевальский, автор подчеркивал, что маньчжуры предпочитали русских своему правительству за то, что они навели на их землях порядок, и жизнь под властью Белого Царя была гораздо лучше{1050}. Многие офицеры, служившие на Дальнем Востоке, например адмирал Алексеев и его соратники в Маньчжурии, полностью разделяли жесткий империализм Пржевальского. Рупор Алексеева — порт-артурская газета «Новый край» всячески поддерживала продвижение Российской империи на Восток. Передовицы в защиту более агрессивной политики Петербурга часто появлялись на ее страницах. «Столетие России на Востоке» — статья в новогоднем выпуске 1901 г. — представляет собой типичный пример:
Китай, скованный русским кольцом на протяжении 9000 с лишком верст, своим западом, севером и северо-востоком лежит между русскими владениями. События минувшего года [Боксерское восстание] показали, что между Китаем и белыми по-прежнему находится непроходимая пропасть расовой вражды и взаимной ненависти, но для России языческий Китай является будущей ареной постепенной христианской проповеди и русского просвещения. И от Тегерана до Пекина на севере, от Тибета до Великой стены — никакое влияние, кроме русского, не может быть допущено{1051}.
В ура-патриотизме гвардейского капитана Безобразова и его сторонников также были слышны отголоски воинственных настроений Пржевальского. Хотя способы завоевания Востока, которые предлагал Безобразов, не были такими явными (например, его знаменитый план захвата бассейна реки Ялу под видом оснащенного оружием лесозаготовительного предприятия), его стремление лишить более слабых азиатских соседей пограничных земель было не менее страстным, чем у Пржевальского. По словам Аварина, гвардеец представлял собой типичный пример «военно-феодального империализма»{1052}.
Безобразов полностью разделял убеждение Пржевальского в том, что прав тот, за кем сила. Отмахиваясь от возражений Пекина по поводу законности своих действий на китайской земле, Безобразов утверждал: «Прочность настоящих и будущих русских предприятий в Маньчжурии может быть обеспечена лишь силою штыка»{1053}. Не слишком беспокоили Безобразова и дипломатические тонкости. «Что же касается до договоров и трактатов, — однажды заметил он, — то они не должны быть для нас препятствием при выполнении нами нашей исторической задачи на Дальнем Востоке»{1054}.
Когда Иван Балашов, один из близких Безобразову чиновников, написал в 1902 г. царю служебную записку, убеждая его не выводить войска из Маньчжурии, его аргументы были точно такими же, как у Пржевальского. Он утверждал, что русская оккупация полностью оправдана «вековой логикой вещей», а также вероломством и слабостью Китая: «…никто же никогда не сомневался в том, что Маньчжурия в конце концов должна неминуемо принадлежать России». В любом случае, заявлял Балашов, местное население правильно понимало свою судьбу: «И маньчжуры… так же как их соседи монголы, также и все остальные азиатские племена, твердо уверены в том, что волею самой судьбы им рано или поздно суждено подпасть под власть “Белого Царя”… который олицетворяет в их воображении смутные надежды на осуществление правды и мира на земле»[168].
Накануне 1904 г. даже разведка в своих оценках часто разделяла пренебрежительное отношение Пржевальского к азиатскому военному искусству. Более проницательные дипломаты и другие официальные лица были прекрасно осведомлены о военной мощи Токио. Барон Розен и Александр Извольский, например, неоднократно уговаривали Николая не ссориться с морским противником. Но были и другие, в частности офицеры армии и флота на Дальнем Востоке, которые не видели разницы между дряхлеющими Цинами и современными войсками императора Мэйдзи.
Типичным примером являются представления военного атташе в Токио подполковника В.П. Ванновского. В 1903 г. он сообщал: «Японская армия далеко еще не вышла из состояния внутреннего неустройства, которое неизбежно при чуждых ее народной культуре основаниях, усвоенных с чисто японской слепой аккуратностью и почти исключительно по форме, а отнюдь не по существу… Вот почему, [если], с одной стороны, японская армия давно не азиатская орда… то с другой — это вовсе не настоящая европейская армия…»{1055} Размышляя о возможной войне с Японией, многие полагали, что русские закидают японцев шапками; один только вид косматой казачьей папахи обратит японские войска в бегство{1056}.
Самым любопытным сторонником идей Пржевальского был бурятский лекарь Петр Бадмаев. Носивший до крещения имя Жамсаран Бадмаев, он руководил модной клиникой на окраине Петербурга, в которой тибетскими травами лечили тяжелые нервные заболевания, психические расстройства и нарушения женской физиологии{1057}. Благодаря великолепным связям (его крестным отцом при обращении в православие был сам Александр III) и хорошему деловому чутью, практика Бадмаева процветала. Точно так же как подобное предприятие могло бы процветать сегодня в падкой на новинки и состоятельной среде на североамериканском континенте, эта практика с ее экзотическими средствами пользовалась щедрым покровительством аристократов имперской столицы. Среди ее прославленных клиентов были министр финансов Сергей Витте и будущий председатель Государственной думы Михаил Родзянко. Светский доктор пользовался доступом к Николаю II и высшим эшелонам бюрократического аппарата, чтобы играть особую роль в дальневосточной политике России на рубеже веков.
В 1893 г. Бадмаев предложил Александру III эксцентричный проект завоевания Китая{1058}. Согласно его плану, к строящейся тогда Сибирской железной дороге нужно было добавить ответвление, чтобы соединить родину бурят на берегу Байкала с западным китайским городом Ланьчжоу (примерно 1800 км через пустыню Гоби). Ланьчжоу должен был стать пунктом рассредоточения для многотысячной бурятской «пятой колонны», переселенцев, которые будут агитировать своих ламаистских единоверцев в Тибете, Монголии и Синцзяне. Собрав войско из полумиллиона всадников, царские агенты в итоге нападут на Запретный город и свергнут Цинов. Захватив власть, «избранная монгольская, тибетская и китайская знать и знатные буддийские жрецы отправятся в Петербург просить белого царя принять их подданство»{1059}. Подобно лесной концессии Безобразова на реке Ялу десятью годами позже, подрывная деятельность России должна была проводиться под прикрытием законного коммерческого предприятия.
Сначала Витте горячо поддержал проект. Говоря об «особой роли [России] во всемирной истории» и ее «культурно-просветительской задаче на Востоке», министр финансов убеждал царя принять проект Бадмаева{1060}. Александр был настроен более скептично, замечая: «Все это так ново, необыкновенно и фантастично, что с трудом верится в возможность успеха»{1061}. Тем не менее Витте удалось убедить императора предоставить Бадмаеву двухмиллионную субсидию на организацию предприятия. Компания «П.А. Бадмаев и К°» была надлежащим образом зарегистрирована в 1893 г. Ее офисы располагались в Петербурге и Чите.
