На севере отряд казаков-авантюристов под предводительством Ермака Тимофеевича в поисках ценной пушнины в 1581 г. перешел через Урал{508}. Встретив незначительное сопротивление со стороны местных кочевых племен, его последователи быстро захватили сибирский субконтинент, подобно тому как охотники-следопыты Новой Франции, добывая пушнину, пересекали просторы Канады{509}. Менее чем за семьдесят лет Россия достигла Тихого океана{510}. С этого момента дальнейшие территориальные захваты на Дальнем Востоке происходили только за счет южного соседа — Китайской империи. Когда Китай был сильным, Россия сдерживала свои амбиции. Так, после Нерчинского договора с эмиссарами императора Канси в 1689 г. восточноазиатская граница почти не менялась в течение полутора веков[61].{511}
Для того времени отношения России с династией Цин были уникальны. До середины XIX в. Россия была единственной европейской державой, которую Китай признавал равной себе, подписывая с ней договоры и посылая дипломатические миссии. Российские посланники должны были низко кланяться Сыну Неба, но при этом Канси и его потомки признавали, что соседняя империя не является подчиненным государством{512}. Соглашение, заключенное в Кяхте в 1727 г., даровало беспрецедентное право открыть духовную миссию в Пекине, которая также действовала как языковая школа, пункт для сбора информации и неофициальное посольство{513}.
До конца XIX в. династия Цин относилась к своему континентальному соседу совсем не так, как к португальским, голландским и английским иностранным бесам, которые стремились закрепиться на китайских берегах. До учреждения Цзунлиямынь, ведомства иностранных дел, в 1861 г. отношения с европейскими странами находились в ведении Министерства обрядов, поскольку они считались подчиненными государствами Сына Неба. С русскими же общались через Лифань-юань (Бюро пограничных дел) — учреждение, созданное династией Мин в начале XVII в. для ведения дел с монголами и другими кочевниками за Великой стеной{514}. Конечно, отношение Китая определялось прагматичными соображениями. В отличие от иностранных морских государств, Россия непосредственно граничила со Срединным царством. Более того, в ранние годы правления династии нейтралитет соседа был необходим, чтобы завершить завоевание северо-западных пограничных территорий{515}.
Отношение Китая к России не было совсем негативным. Сочинение Го Цитао «Подробное описание северных районов» — собрание всех имеющихся материалов о России, подаренное императору в 1860 г., довольно хорошо отражало официальные взгляды[62]. Автор упрекал других за предположения, что северное государство было совершенно нецивилизованным. По его мнению, это искупалось тем фактом, что его правитель регулярно посылал своих подданных в Пекин учиться:
Восхищаясь облагораживающей силой нашей династии, [русские] ежегодно присылают своих самых лучших студентов в нашу столицу изучать маньчжурские и китайские писания и читать исторические и классические произведения <…> Теперь облагораживающее влияние нашей Династии распространилось вдаль, постепенно обращая людей к благожелательности и добродетельности. <…> В течение двухсот лет [Россия] постепенно преображалась под этим влиянием, и поэтому ее литература необыкновенно расцвела{516}.
Две империи сосуществовали в относительной гармонии до 1850-х гг.{517}.
Опиумные войны 1840-х гг. и Тайпинское восстание, разразившееся десятью годами позже, пошатнули укоренившуюся убежденность в способности Цинов сохранить целостность империи. Как и османские султаны, китайские императоры теперь казались менее способными противостоять территориальным посягательствам. Первым из русских, кто этим воспользовался, был генерал-губернатор Восточной Сибири, граф Николай Николаевич Муравьев (затем Муравьев-Амурский). Отчасти стремясь помешать деятельности Русско-американской компании на другой стороне Берингова пролива, Муравьев начал агрессивную колонизацию Приамурья в начале 1850-х гг. Хотя в основном это была собственная инициатива Муравьева, Петербург не возражал. Когда в 1849 г. его подчиненный, вопреки конкретным указаниям вышестоящих лиц, заявил права России на территорию в устье Амура, царь Николай I принял этот шаг, сказав: «Где раз поднят русский флаг, там он уже опускаться не должен»{518}.[63]
Подписав Нерчинский договор, правительство Петра I признало власть Китая над этими малонаселенными морскими провинциями. Но теперь маньчжурская династия клонилась к своему неизбежному закату и не могла противостоять Муравьеву. И когда в 1858 г. английские войска оккупировали Кантон, а тайпины захватили Нанкин (Наньцзин), у осажденного цинского правительства не было другого выбора, кроме как уступить требованиям Муравьева о контроле над регионом. По договорам, подписанным в тот год в Айгуне и в 1860 г. — в Пекине, Россия получала западный берег Амура от северо-западной оконечности Маньчжурии до Тихого океана, а также территорию к востоку от реки Уссури{519}. Подчеркивая свои амбиции, Муравьев окрестил новый порт на Тихом океане Владивостоком.
* * *
После 1860 г. дипломатия князя Горчакова в Азии стала более осмотрительной. В Туркестане воинственные генералы, такие как Скобелев, энергично продвигались вперед, туда, где территория царской России граничила с небольшими самостоятельными ханствами — Хивинским, Кокандским и Бухарским. Однако, когда дело касалось более авторитетных держав, Петербург избегал риска новой войны. Нигде это не было так очевидно, как в продолжительных спорах с Пекином по вопросу реки Или в последние годы правления Александра II.{520}
Один из самых плодородных оазисов Центральной Азии — долина, орошаемая верховьями реки Или на северо-западной границе Китая, имела огромное стратегическое и коммерческое значение{521}. Во время крупного восстания мусульман в т.н. Китайском Туркестане в 1860-е гг. восставшие изгнали цинскую администрацию с этой территории и грозили подтолкнуть к мятежу своих единоверцев в российской части Туркестана по другую сторону границы. Хотя у него и не было на это приказа начальства, генерал Константин Кауфман в 1871 г. направил войска на захват долины. Они легко подавили мятеж, а их командир, генерал Герасим Колпаковский, объявил, что Или занята «навечно»{522}. Русский посланник в Пекине Влангали лаконично сообщил в Цзунлиямынь, что Колпаковский «вернул» земли, занятые мусульманскими мятежниками, опустив при этом неудобные для себя заявления генерала об аннексии. Вместо этого на основании предшествующих просьб Китая о помощи в подавлении восстания эта акция была представлена скорее как дружественный жест, и Александр II публично объявил, что Или будет возвращена Пекину, как только тот усмирит Синцзян.