Взятие редутов Сен-Фуа лишило прикрытия все западные лионские высоты, и Преси решился на отчаянную попытку вновь овладеть этими позициями. Лошадь под ним была убита и упала на генерала, но он высвободился из-под нее, собрал войска, выхватил ружье у одного из своих солдат и первый направился к пушкам; тут он был ранен картечью. Кровь текла у него из двух ран, но, размахивая окровавленным платком, как знаменем, он тем не менее устремил свои батальоны на неприятеля.
Между тем как Преси одержал таким образом победу в Сен-Фуа, генерал Доппе повел свой батальон к Перрашу, взял оба редута, которые его защищали, и грозной колонной обрушился на квартал, занимающий набережную Роны в самом центре Лиона. Городу пришел конец. По набережной Роны уже неслись ядра, когда Преси, извещенный о вторжении республиканцев, спустился с остатками своих батальонов с высот Сен-Фуа и, присоединяя во время перехода к горсточке своих храбрецов всех попавшихся ему по пути солдат, построил их на площади Милосердия в колонну.
Он прикрывает голову колонны четырьмя пушками, разбрасывает в низких местах Перраша множество стрелков, чтобы защитить свой правый флаг, и форсированным маршем идет к плотине, чтобы или отразить атаку республиканской армии, или умереть. Никакие маневры не возможны. Победа должна достаться той стороне, у которой больше готовности умереть. Республиканские батареи, расположенные по левому берегу Роны и по правому — Соны, а также и на самой плотине, обстреливают лионскую колонну с трех сторон. Преси с самыми отчаянными из своих волонтеров проносится по трупам и бросается на республиканские батальоны, прикрывающие батарею с фронта. Столкновение так ужасно и ярость так велика, что штыки ломаются в телах сражающихся, не вырывая у них даже крика.
Преси, желая довершить победу, оттеснил рассеянные колонны Доппе до моста Мюлатьер. Перейдя мост, республиканцы едва успели разрушить его и отступили к Улену. У Лиона оказалось несколько дней передышки. Но Преси потерял цвет лионской молодежи. Усталость, огонь, смерть и раны сократили число защитников до трех тысяч. Они покидали одну брешь лишь затем, чтобы перейти к другой, заливая все своей кровью. Тщетно, по обычаю осажденных городов, Лион поднял черное знамя над госпиталем — зданием, отличавшимся прекрасной архитектурой: артиллерия Конвента осыпала ядрами и гранатами стены и купола госпиталя. Съестные и боевые припасы иссякли, доедали последних лошадей. Подкрепление, ожидаемое со стороны Савойи и Италии, задержала в Альпах армия Келлермана. Марсель был усмирен. Восстание, которое Лион надеялся поднять своим примером в центре Франции, было повсюду подавлено. Кутон и Морье обратились к восставшим с умеренными и коварными требованиями. Народная комиссия сообщила об этих требованиях секциям. Секции выбрали депутатов, которые должны были отправиться в лагерь Кутона для переговоров с генералами и представителями. Последние дали городу пятнадцать часов сроку, чтобы защитники его могли позаботиться о своей безопасности.
В ночь с 8 на 9 октября Преси собрал товарищей своей славы и несчастья и сообщил им, что настал последний час Лиона, что, несмотря на обещания Кутона, террор и месть на следующий день войдут в город вместе с республиканской армией, что эшафот заменит им поле битвы и ни один из тех, кого занимаемая им должность, форма, оружие, или раны обличат как защитников города, не ускользнет от злобы Конвента и доноса якобинцев. О себе самом он заявил, что решил умереть как солдат, а не как жертва, что в ту же ночь выйдет из Лиона с последними наиболее отважными гражданами, обманет бдительность республиканского лагеря, пройдя через него с той стороны, где его ожидают меньше всего, и достигнет швейцарской границы через ущелье Юры. «Пусть те, — прибавил он, — кто желают испытать вместе со мною это последнее счастье солдата, соберутся с оружием и всем, что у них есть самого дорогого, на рассвете в предместье Вэз и следуют за мною. Я пройду или умру вместе с ними!»
Эта ночь стала для города предсмертной. В семьях повсюду шли обсуждения насчет того, на что решиться. Оставшимся в городе в перспективе грозила опасность; те же, кто решились бы выйти, шли на верную гибель. Только две тысячи человек, почти все — молодые благородные роялисты, сыновья самых знатных семейств Лиона, явились на рассвете на место, назначенное Преси. Триста или четыреста женщин, матерей, жен, сестер беглецов, с грудными детьми или ведя за руку детей немного постарше, пришли проводить своих мужей, отцов и братьев, и лишь некоторые присоединились к колонне. Эта смешанная толпа старалась подавить рыдания, чтобы их не услыхали в лагере противника.
Когда все собрались, Преси, встав на лафет одной из пушек, обратился к войску: «Я доволен вами, довольны ли вы мной?» Единодушный крик «Да здравствует генерал!» прервал его слова. «Все сделали всё, — продолжал Преси, — что только в силах человеческих для этого несчастного города. Теперь от вас зависит увидеть его снова счастливым и благоденствующим! Помните, что во времена крайней опасности, как теперь, все спасение заключается в дисциплине и в единоличной власти. Больше я вам ничего не скажу; время бежит, день наступает. Доверьтесь вашему генералу». — «Да здравствует Лион!» — грянула колонна, прощаясь с родными очагами.
Преси разделил свой корпус, или, вернее, погребальный кортеж, на две колонны: одна из них, состоявшая из полутора тысяч человек, осталась под его командой, другая — в пятьсот человек — шла под командой графа Вирье; женщины, дети и старики двигались безоружными в середине рядов.
На выходе из предместья Вэз пять республиканских батарей, находившихся в засаде за стенами, открывают по лионцам пальбу. Колонна приостанавливается. Преси строит два взвода из центра, переходит во главе их под огнем неприятеля ров и далеко отбрасывает республиканцев.
Благодаря этой диверсии лионцы выходят из ущелья и достигают обрывистых холмов, которые тянутся вдоль Соны до Сен-Сира. Преси уже с большей уверенностью идет по открытому свободному пространству. Вирьё и его колонна намереваются в свою очередь углубиться в ущелья Сен-Сира, когда восемь тысяч новобранцев лагеря Лимоне, предводительствуемые Ревершоном, налетают на его колонну сверху, разделяют ее на части и опрокидывают в Сону или расстреливают на месте.
Избиение оказалось полным, и никто не мог сообщить об участи Вирьё. Один драгун из республиканской армии уверял, будто видел, как Вирьё геройски сражался с несколькими республиканскими кавалеристами, отказался сдаться и бросился в реку. На берегу не нашли ни его, ни лошади, ни оружия. Это внезапное исчезновение долго поддерживало надежду в бежавшей в одежде крестьянки графине Вирьё: можно было предположить, что муж ее избежал смерти. Верная своей любви к нему, она в течение нескольких месяцев бродила по окрестностям, чтобы напасть на его след, и в продолжение нескольких лет ждала возвращения мертвеца.
Преси, разворачиваясь со своими пушками то к преследовавшей его кавалерии, то к стрелкам лагеря Лимоне, то к батальонам, загораживавшим ему дорогу, наконец ударил в последний раз в штыки республиканскую батарею, рассеял ее и вошел со своей колонной в лес. Левый берег Соны был усеян стрелками, перейти реку становилось невозможным. Единственным спасением для армии стало рассеяться по горам Форе. В местечках, разделенных лесами и реками, население оставалось религиозным, пророялистским, контрреволюционным, и маленькая армия лионцев могла надеяться найти убежище или возможность бежать. Преси собрал войско на военный совет и сообщил ему свое решение. Оно было отвергнуто небольшой группой его товарищей по оружию, видевших возможность найти спасение только по ту сторону Альп. Во время этих пререканий набат забил во всех деревнях, и крестьяне начали окружать лес. Половина армии покинула своего генерала, перешла Сону и была перебита на другом берегу. Преси с тремястами солдатами, бросив пушки и лошадей, вышел из леса, удалился от берегов Соны и, отбиваясь в течение трех дней, шел через горы, усеяв свой путь ранеными и трупами. Окруженные населением, преследуемые легкой кавалерией Ревершона, под страхом ежеминутного нападения, эти остатки десятитысячной армии достигли в количестве всего ста десяти человек возвышенного плато Сен-Ромен, защищенного оврагами и прикрытого лесом. Круг с каждой минутой все теснее смыкался вокруг них. Республиканские парламентеры, восхищавшиеся их храбростью, предложили им сдаться, обещали пощадить всех, кроме генерала. Его храбрые товарищи не захотели расстаться с ним. Преси в последний раз обнял их всех, снял с себя одежду военачальника, сломал шпагу, отвязал свою лошадь, пустил ее на свободу и в сопровождении одного из солдат пробрался через кустарники в недоступные пещеры, скрытые ельником.
