В особенно дорогих и роскошных книгах заголовки и начальные буквы разделов писали золотом. Издавна для этого использовалось листовое золото, то есть тончайшие золотые пластинки, которые накладывали на участки поверхности листа, предварительно промазанные рыбьим или вишневым клеем.
В XVI веке начали употреблять «твореное» золото. Для этого пластины листового золота растирали в порошок, смешивали — «творили» — с солью, вишневым клеем и медом, полученной полужидкой краской писали поверх киновари, высушивали и выглаживали медвежьим зубом.
Фрагменты, выполненные краской и золотом, добавлялись на оставленных для них свободных местах уже после того, как основной текст был переписан. Часто их выполнял не сам доброписец, а особый мастер, которого называли «златописцем».
Затем книгу украшал художник. В начале особо важных разделов он рисовал узорные заставки и пышно декорированные заглавные буквы — буквицы; в конце — декоративные концовки, а также иллюстрации-миниатюры на всю страницу. (Кстати, слово «миниатюра» в отношении книжного оформления происходит не от латинского слова «mini» — «маленький», а от «minium» — «красная краска», и соответствует русскому «красный» — «красивый, украшенный».)
После этого книгу переплетали, или, как говорили в то время, «снаряжали». Книжные переплеты делали из деревянных досок — липовых или дубовых. Доски обтягивали узорной тканью, тисненой кожей, украшали золотыми и серебряными накладками, драгоценными камнями. Даже поговорка бытовала: «Книжное слово в жемчугах ходит». К нижней крышке переплета прикрепляли короткие металлические лапки — жуковины, чтобы во время чтения переплет не терся о стол, кроме того, переплет снабжали особыми застежками, чтобы книжные листы не коробились.
Таким образом, в создании книги принимали участие мастера разных специальностей: доброписец, златописец, художник, переплетчик. Но основная роль принадлежала все-таки мастеру-доброписцу.
Искусство книгописания возникло на Руси очень давно. Еще в XI веке Ярослав Мудрый, большой любитель книг, по свидетельству летописца, «собрал писцов многих» и повелел им переписывать книги «от грек на славянское письмо». Переписывание книг считалось делом благочестивым и богоугодным. Им занимались многие святые праведники, о чем рассказывается в их житиях. Переписывал книги знаменитый подвижник Сергий Радонежский, причем по бедности своего монастыря за неимением бумаги, а тем более пергамена писал «на берестех»; переписывали книги Кирилл Белозерский, Стефан Пермский и многие другие. У иных переписывание книг входило в привычку и превращалось в удовольствие. Так, Нил Сорский в письме к такому же, как и он, любителю книг признавался: «Печаль объемлет мя…. аще не пишу».
Поначалу переписыванием книг занимались в основном монахи, писавшие для своих монастырей, но с XV века (а по мнению некоторых исследователей, и раньше) появились и профессиональные переписчики, работавшие как на заказ, так и на продажу. Встречались и писцы-любители, переписывавшие книги для себя. Так, некий «Самуил диак с Дубкова» в 1494 году списал «Хронограф» «себе на утешение».
Во многих городах существовали книгописные мастерские. Работа в таких мастерских была напряженной и утомительной, каждый мастер должен был выполнить определенную, достаточно большую норму, в мастерских работали допоздна, а то и ночью при плохом освещении, превозмогая усталость и наваливающийся сон. В книгах, выполненных в одной такой мастерской, находившейся в Пскове, сохранились приписки, в которых изнемогающие от тягот своего труда мастера, вероятно, пытаясь доставить себе хоть какое-то развлечение, жаловались будущим читателям: «О горе, хочется спати, ин, ин, ох тошно»; «Вечер уже. Темно»; «Ох, ох, голова моя болит, нет мочи писати, а уже ночь, время спати»; «Ночь скоро настанет, а пол-листа еще не намазано».
Часто мастера-доброписцы в конце книги указывали свое имя и социальное положение. Исследователи установили, что приблизительно половина их происходила из духовного сословия, а остальные были мирянами. У доброписцев бытовал обычай в конце книги в поэтических словах изъявлять свою радость и гордость от хорошо выполненной работы: «Как радуется мореплаватель, переплывший пучину морскую, так радуется доброписец, окончивший книгу»; «Как радуется жених о невесте, так радуется и писец, видя последний лист».
Книги были дороги и доступны далеко не всем, покупка книги становилась важным событием. На многих старинных книгах сохранились записи о том, кто и у кого приобрел эту книгу, а также указаны свидетели, которые в случае необходимости могли подтвердить сделку и уберечь книгу от незаконных посягательств. Возможных похитчиков предостерегали, грозя им Божьим судом.
Конечно, при переписывании книг вручную были неизбежны ошибки. Это понимали и сами доброписцы. Часто они заранее предупреждали читателя о вероятных промахах, «ибо писал не Дух Святой, не Ангел, а рука грешна и бренна», и просили «не клясть» мастера, а по возможности исправлять допущенные им ошибки. Однако наряду с образованными, любящими книги и уважающими свой труд доброписцами встречались люди недобросовестные и невежественные, которые занимались переписыванием книг лишь ради заработка. Работа таких переписчиков изобиловала ошибками, которые кочевали из книги в книгу, множась и наслаиваясь одна на другую. В конце концов, подобная «порча книг» стала настоящим бедствием и вызвала беспокойство многих книжных людей. Так, митрополит Иоасаф в предисловии к составленному им сборнику с неудовольствием замечает: «Писал с разных списков… и обретох в списках оных много неисправностей. И елико возможно моему худому разуму, сие исправлял, а елико невозможно — сие оставлял, пусть имущие разум больше нашего исправят неисправное и дополнят недостаточное».
Как уже было сказано, над созданием рукописной книги трудилось несколько мастеров, но бывало и так, что один мастер владел несколькими отраслями «книжного рукоделия». С большой долей вероятности можно предположить, что Иван Федоров, впоследствии, уже при создании печатных книг показавший себя как великолепный мастер шрифта и искуснейший художник-орнаменталист, в юности овладел ремеслом доброписца и рисовальщика.
* * *
К отцу Федору зашел его давний друг — доброписец Дорофей. Но отца Федора не случилось дома, и занимать гостя разговором пришлось Ивану. Поговорили о погоде, о недавнем приезде в Москву иностранных послов, а потом своротили на книжное рукоделие, которое больше всего занимало старого Дорофея и в чем уже начинал понимать толк шестнадцатилетний Иван.
Похваставшись своими успехами в этом многотрудном деле, Иван показал собственноручно им переписанную и украшенную «Псалтырь».
Дорофей медленно перелистал страницы, одобрительно кивая головой, и сказал:
— Хорошо! Хоть ты и молод, а делу уже новычен. Жаль, что не у меня ты учился. Такой ученик — гордость учителю.
Иван вздохнул:
— Учитель мой, Кузьмич, царствие ему небесное, в прошлую осень помер. Добрый он был человек, хоть и пьяница, не тем будь помянут. Из-за этой его слабости вышла у нас с ним однажды еще в школе история. Рассказать?
— Расскажи, — согласился Дорофей.
— Кузьмич в свободное время подрабатывал переписыванием книг. И вот, как увидел он, что я пишу не хуже его самого и заставки красиво рисую, так приспособил меня помогать ему переписывать книги. Поначалу небольшие, конечно — те, по которым ребят грамоте учат.
И вот как-то раз пришел в школу богатый купец. Важный, весь в соболях и бархате — будто боярин. Привел своего сына.
— Сможешь, — спрашивает, — выучить моего Васюту грамоте?
— Отчего ж не смогу, — отвечает Кузьмич. — Если сам Васюта не будет лениться — выучу.
— Только, — говорит купец, — невместно моему сыну с другими мальчишками по общей Азбуке учиться. Перепиши для него Азбуку, да поскорее. Хочу, чтобы была у Васюты своя книга и непременно с красными буквицами.
