– Это означает: «Я вас не выдал, так и вы на чаевые не поскупитесь», – пробормотал Джейк.

Аттикус выпрыгнул из машины, не дожидаясь, пока Эми расплатится.

– Идемте, Артур… Джулиус… Леонард!

Дэн чуть не выпал из такси от смеха.

– Чего-чего?

Аттикус дождался, пока Эми с Джейком тоже вылезут.

– Балда! Так звали братьев Маркс. Это я, чтобы скрыть наши настоящие имена. А то вдруг ему звонили из Интерпола.

– Хорошие у тебя инстинкты, – похвалила Эми.

– Совершенно согласен, Джулиус, – подхватил Дэн.

Джейк направился к двери сто тридцать седьмого дома.

– Вы все совершенно ненормальные!

Он громко постучал. Номер сто тридцать семь оказался ветхой неухоженной лавчонкой, втиснутой между двумя более современными офисными зданиями. На заржавевшем электрическом проводе висел полуоторванный звонок, а над дверью свисала выцветшая, написанная от руки вывеска.

Послышалось медленное шарканье. Дверь чуть-чуть приотворилась. Из образовавшейся узкой щели на незваных гостей уставилась пара воспаленных, покрасневших глаз.

– Кто там? – спросил женский голос.

– Вы Лубаб Рахетке? – осведомился Джейк.

Лицо исчезло, звякнула цепочка, и дверь отворилась.

Наружу хлынула струя затхлого воздуха. Аттикус осторожно вошел в крохотную темную комнатенку. В полумраке виднелись лампы с бахромчатыми абажурами, кривобокие комоды, выцветшие ковры и тикающие часы в деревянных футлярах. На всем этом лежал толстый слой пыли.

– Лавка на втором этаже, – пробурчала старуха, направляясь к скрипучей лестнице. – Ступайте. Только Рухана не разбудите.

Аттикус прикинул, что у нее за акцент. Литовский, а может, финский. Или эстонский. Он шагнул вслед за Джейком и Эми вверх по лестнице, но обернулся, выискивая взглядом Дэна.

Тот стоял посреди гостиной, весь бледный. Дыхание вылетало у него из груди с жутким свистом.

– Задыхаюсь… астма…

Эми вихрем развернулась к брату.

– Ему нельзя тут оставаться!

– Я выведу его на улицу. – Аттикус сбежал вниз. – А ты оставайся. Присмотри за моим братцем.

Он вытолкал друга за дверь, на тротуар. Дэн, задыхаясь, вытащил ингалятор и два раза брызнул себе в горло.

– Прости. Давно не прихватывало. Мне сейчас лучше пройтись.

Аттикус взял его за руку и повел по улице Кук-сарай. Здесь, в тени зданий, в воздухе еще сохранялся намек на утреннюю прохладу. Аттикусу нравилась пустынная сухость Самарканда. Она словно бы обостряла и подчеркивала каждый запах, так что прогулка по городской улице превращалась в путешествие по роще благоуханных можжевельников и коричных деревьев.

Делая глубокие вдохи и выдохи вместе с Дэном, мальчик уловил аромат чего-то очень знакомого.

Плов.

Много лет назад Аттикус ездил с отцом в Ташкент, где видел, как местные жители укладывали в огромный котел баранину, желтую морковь, изюм, специи и рис. Повара работали с поразительной скоростью, но лица их оставались торжественными и неподвижными. Котлы на много часов ставили в специальные ямы, под толстые одеяла. Плов получался до того вкусным…

– Сейчас заору, – заявил Дэн.

– Что? – Аттикус рывком вернулся к действительности.

– Кажется, если я немедленно не попробую того, чем тут так пахнет, я просто заору в голос.

Аттикус кивнул.

– Но разделяться – очень опасно.

– Опасно, – подтвердил Дэн с сомнением в голосе.

– Разве что… – продолжил Аттикус.

Дэн кивнул.

– Мы быстренько.

Они дружно помчались в соседний квартал. Из контор вокруг потянулись на обед служащие: женщины в длинных узорчатых платьях и ярких платках, мужчины в черно-белых тюбетейках с четырьмя швами по бокам, так что наверху получался квадрат.

Невысокая каменная лестница в конце квартала выходила к небольшому рынку. За прилавком с едой стоял коренастый мужчина с густыми усами. Он ловко управлялся с двумя дымящимися котлами – младшими братьями котлов, которые когда-то видел Аттикус. Мальчик мгновенно узнал знакомый запах.

– Это у вас плов?

Продавец гордо кивнул.

– И еще сладкий желтый горошек. Пальчики оближешь.

– Прям как в песне, – пробормотал Дэн. – Все, что тебе нужно – это плов…

Аттикус ухмыльнулся.

– Плов заставляет землю вращаться…

– Я – машина плова…

– А еще, – продолжал продавец, – у нас есть лепешки нон. – Он показал на глубокую печь, к стенкам которой крепились – точно росли там – пышные булки. – И катык – это такой напиток из йогурта с арбузом. Очень вкусно!

Дэн оглянулся через плечо на площадь.

– Возьми всего по две штуки, – попросил он, суя в руку Аттикуса деньги. – Я сейчас. Только сувенир куплю.

– Сувенир? – остолбенел Аттикус. – Погоди! Нам же нельзя разлучаться! Ну, то есть нас же с тобой преследуют!

– Да тут никто нас не знает, – отмахнулся Дэн. – Я недалеко, на секундочку. Одна нога здесь, другая там. Мы всю дорогу будем друг друга видеть. Не волнуйся.

И он шмыгнул к палатке с тканями на другой стороне площади. Перед тем, как скрыться внутри, он обернулся и ободряюще помахал рукой.

Аттикус принес еду на стол. Отломил краешек лепешки и вдохнул сдобное тепло. Положил на оторванный кусок ложку плова и сложил ломтик пополам – как раз на один укус. И уже поднес было ко рту, как вдруг заметил, что через улицу, напротив него, на стуле сидит какой-то мужчина.

– Откуда он тут взялся?

Секунду назад его там и в помине не было! Огромный, заливающийся потом толстяк. Белая рубашка чуть не лопалась на выпирающем животе. В руках толстяк держал гитару, но еще не начал играть. Поймав на себе взгляд Аттикуса, он тотчас же отвернулся.

Аттикус сделал глубокий вдох. Этак недолго и параноиком стать! Надо держать себя в руках. Он сунул кусочек в рот и запил катыком.

А когда опустил чашку, оказалось, что толстопузый гитарист придвинул стул чуть ближе.

Аттикус бросил взгляд на палатку с тканями. Дэн все еще не показывался. Теперь, когда толпа кругом стала гуще, выход оттуда было видно гораздо хуже. Аттикус съел еще несколько кусков, а потом поднялся на ноги и зашагал вслед за Дэном.

Гитарист поспешно вскочил, положил гитару на стол и двинулся к входу в палатку.

– Дэн! – закричал Аттикус.

Крик потонул в гомоне толпы. Мальчик повернулся и, расталкивая всех на своем пути, бросился назад, туда, откуда они с Дэном пришли. Какой-то бородатый старик погрозил ему кулаком, изрыгая проклятия на узбекском.

Перепрыгивая через две ступеньки, Аттикус взлетел по лестнице. Наверху народу было заметно меньше, дорога к лавке Лубаб Рахетке была совершенно свободна. Он со всех ног кинулся туда.

Какой-то велосипедист, выехавший из переулка слева, затормозил, преграждая мальчику путь.

– Смотри куда едешь! – крикнул Аттикус, сворачивая вправо. Но велосипедист мгновенно вильнул в ту же сторону.

Аттикус споткнулся и упал, больно ушибив коленку. Начиная паниковать, он поднялся и оглянулся через плечо.

Мясистая лапа ухватила его чуть повыше локтя. Аттикус оказался лицом к лицу с толстым гитаристом. Тот тяжело отдувался, весь покраснев от погони.

– Привет, Аттикус Розенблюм, – проговорил он с сильным узбекским акцентом.

– А вот сушеные куколки, – сообщил старый узбек за прилавком торгующей шелками лавки и гордо выставил тарелку блестящих пустых шкурок гигантских насекомых. – Деликатес!

– Ой, спасибо! – Дэн подавил приступ тошноты. – Но я уже купил плова в лавке напротив.

– Что-что? – не понял торговец.

– Не берите в голову. Дурацкая шутка. Я вот что хотел спросить. Эти вот куколки, это те самые бабочки, что вырабатывают шелк, который вы продаете, да? Bombyx mori?

Похоже, старик был глубоко поражен.

– Какой образованный юноша! Да и снова да – на оба вопроса. Мы разводим Bombyx mori, из коконов получаем шелк. Куколки употребляют в пищу. У нас… как сказать-то… экологичное предприятие.