— В этом я не сомневаюсь, Клод. А этот сукин сын Скотт скажет с удовольствием.

Он посмотрел на меня сверху вниз. Правда, не совсем сверху, так как я снова начал подниматься. По какой-то причине на этот раз он меня не ударил, может быть, потому что я поднимался к нему боком и находился в неудобном положении для удара. Когда я встал, Чимаррон шагнул ко мне.

Он стоял, уперев в бока кулаки, похожие на окорока, из его правой ладони торчало что-то, напоминавшее длинноствольный «магнум-357».

— Может, Клод и не знает, где его девочка, — сказал он, — мы это все равно выясним. Но будь я проклят, Скотт, если ты этого не знаешь. И если ты не законченный кретин, ты мне скажешь, где находится Мишель Уоллес, и скажешь прямо сейчас. Поверь, я буду рад, если ты признаешься по-хорошему.

Я посмотрел на эту широкую физиономию, на мощные складки в уголках его рта, увидел его голубые в крапинку глаза прямо перед собой и как можно спокойнее сказал:

— Если тебе не терпится, Чимаррон, лучше убей меня сейчас. Прямо здесь, пока у тебя есть возможность.

Он ухмыльнулся нормальной широкой ухмылкой, показав свои большие квадратные зубы, и в его ноздрях зашевелились спутанные волосы.

— Гляньте на этого крутого мужика, ребята, — заметил он, не спуская с меня глаз. — Не иначе, как он насмотрелся боевиков.

Я выдержал его взгляд и негромко произнес:

— Слушай меня внимательно, Чимаррон. Навостри уши, вдолби мои слова в свою тыкву и постарайся запомнить их. Итак, парень, либо ты убьешь меня сейчас, в этой самой комнате, без всяких фокусов и колебаний, либо ты пропал. Я тебя все равно достану.

Он закудахтал, и раскатистые звуки вырвались из огромного живота и необъятной груди. Я решил, что завладел его вниманием и заставил его сконцентрироваться на моих словах, как это обычно бывает, когда вам говорят не думать о жирафе в синюю полоску, а вы обязательно начинаете думать о нем. Поэтому я продолжал свою игру:

— Но я не хочу пугать тебя, Чимаррон, так что можешь забыть о том, что я сказал.

— Ты меня достанешь… меня, — сказал он, не переставая кудахтать, и выглядел при этом так, будто никогда в жизни так не развлекался. — Как же ты собираешься это сделать, Скотт?

— Это моя забота, дружище. Пока я об этом не имею ни малейшего представления, да и иметь не буду, пока не сделаю это.

— У меня есть для тебя сюрприз… дружище. — Он усмехнулся и снова продемонстрировал крупные белые зубы. — И на этот раз я получу настоящее удовольствие.

Я почувствовал себя так, будто мне вскрыли черепную коробку. Хотя я знал, что она не треснула, потому что нащупал руками, которые пока оставались свободными, внушительную шишку на затылке, а может то были две шишки, одна рядом с другой. Чимаррон ударил меня еще раз, но теперь уже сильнее, чтобы вырубить окончательно и дать своим дружкам возможность связать мне руки. Затем меня трясли в автомобиле и тащили волоком в какое-то помещение. Я смутно видел машины, потом голые стены; почему-то я сразу понял, что меня привезли туда, где я уже был: в аризонский «Медигеник Госпитал» на Мак Довел-роуд.

И тогда, несмотря на непрекращающуюся пульсирующую боль в голове, мои мысли обрели ясность. Я знал, где нахожусь и что меня ждет.

Там собрались все — Альда Чимаррон, ковбой Джей Гроудер, другой человек, похожий на фотографию Сильвана Дерабяна в молодости, доктор Филипп Блисс и Клод Романель в своем зеленом халате — в трехкомнатных апартаментах доктора Блисса на четвертом этаже больничного здания. И не только в тех же апартаментах, но и в той же самой комнате, где я раньше нашел Романеля. Но насколько это было раньше, я не имел никакого понятия, потому что время превратилось в плотную резиновую массу, и я не знал, был то вечер или уже ночь.

Я лежал лицом вверх на высоком столе, перевязанный кожаными ремнями, которые, как клещи, сдавливали мне лодыжки и кисти рук. Верхняя часть моего тела была обнажена. Справа от меня, на расстоянии не более метра, стоял невысокий квадратный ящик из серого металла, который я видел в изножье кровати Романеля. Он стоял на той же самой ярко-красной четырехколесной тележке. Это был дефибриллятор, и лицевой стороной он был обращен ко мне. Я увидел прямоугольный, прикрытый стеклом циферблат в середине с черными цифрами: в левом углу 0… затем 10, и так далее до 400 в правом углу. Под цифрами обозначения: «Ватт/Сек.» Вверху слева слово «Энергия», а под ним другой маленький круглый циферблат с цифрами от 1 до 400.

Жгучая красная боль продолжала пульсировать у меня в черепе, который, казалось, разбухал и сжимался, разбухал и снова сжимался. Я попытался отвлечь свое внимание от боли и снова обратил взгляд на дефибриллятор. В левом нижнем углу панели прочитал слово «Питание», под ним был небольшой переключатель с пометкой «Выкл.» слева и «Вкл.» справа, рядом со словами «Зарядка» и «Нагрузка» — одно над другим. Ниже переключателя торчала крошечная зеленая лампочка. Но она не горела. Пока не горела.

Позади тележки, на полу, прямо по ковру извивался единственный электрический шнур, похожий на худую черную змею, очевидно, он шел к розетке в стене, которую мне не было видно. Наверху серого ящика лежали две пластинки, похожие не на маленькие весла, а скорее на лазерные пистолеты из фантастических фильмов или неработающие открыватели консервных банок. Каждая имела на конце два тонких металлических диска, диаметром не более пяти сантиметров, расположенных почти вплотную друг к другу. Каждая пластина оканчивалась двумя круглыми черными рукоятками, на одной из них был выступ вроде кнопки, от другой отходил черный электрический шнур, свернутый в спираль. Эти приспособления были странными, даже забавными и до поры до времени казались совершенно безобидными. Но я-то знал, что они представляют собой на самом деле, и они пугали меня. Даже больше, чем испугали бы пистолет или нож.

Альда Чимаррон стоял рядом с доктором Блиссом и с человеком, который, как я решил, был Сильваном Дерабяном. Этот тип, Дерабян, кивнул, посмотрел на Романеля, снова кивнул, глядя на меня, как будто я был экспонатом, приколотым к доске, затем опять взглянул на Романеля. После чего приподнял руки, согнув их в острых локтях, и пожал плечами жестом наподобие «Почему бы и нет?» или небрежного и уклончивого «Посмотрим».

Может быть, это играло мое воображение, но мне показалось, что Чимаррон и Блисс объясняют Дерабяну суть обработки, которой они подвергли Клода Романеля, и, рассказывают, какой она показала себя эффективной и, возможно, скоро еще покажет, как разжимать стиснутые зубы и расшевеливать упрямые языки, помогая упрямцу исповедоваться. Как бы то ни было, мне не понравились картины, которые рисовали перед моим мысленным взором их неслышимые слова и жесты.

Тем временем я успел обдумать свои дальнейшие действия, тем более, что у меня была всего лишь одна альтернатива. Либо рассказать им все, что они хотят знать, за исключением одного или двух самых важных фактов, а может быть, только одного, — где находится Спри и как ее найти, — либо стиснуть зубы, отключиться и не говорить ничего.

Однако я знал, что как только человек — любой человек — начинает раскалываться, чуть-чуть приоткрывает краник, очень скоро жиденькая струйка может превратиться в поток, остановить который уже невозможно. Поэтому я решил, как только начнется допрос, отрицать все и ничего не рассказывать. Если только у меня получится, в чем я был не совсем уверен. Но другого выхода у меня не было.

Чимаррон оставил своих подручных и подошел к столу, к которому я был привязан. Он склонился надо мной, загородив своей огромной тушей полпотолка и два ярких светильника. Заднее освещение серебрило его похожие на перья каштановые волосы, которые создавали размытый ореол вокруг его черепа и лица. Я почувствовал его запах — тяжелый и мерзкий от обильного пота.

— Скотт, — пророкотал он, — у меня к тебе скопилось много вопросов, на которые ты ответишь в свое время. В этом я не сомневаюсь, дружище. Но ты можешь избавить нас и себя от многих хлопот, если ответишь на один-единственный. Остальное мы пропустим, в том числе неприятности, которых в противном случае тебе не избежать. Сейчас я хочу узнать о Мишели. Дочери Романеля. Нам известно, что ты ее где-то спрятал. Так что скажи нам, где она.