Я продолжал с удовольствием смотреть на ее улыбающееся лицо.

— Рад, что вы так восприняли мою шутку.

Она посмеялась еще немного и призналась:

— А я рада, что вы умеете шутить, для меня это такое облегчение, мистер Скотт. Утром вы были таким букой, я имею в виду наш разговор по телефону.

— Понимаете, я тогда не совсем проснулся, но сейчас, кажется, очухался. Признаться, я думал, что звонит кто-то другой.

— Я догадалась. Знаете, я боялась, что отправлюсь на встречу с каким-нибудь страшилой вроде Игоря. Помните это чудище в фильме «Франкенштейн»?

— Помню. Надеюсь, вы не разочарованы? — Я состроил страшную рожу, скрючил пальцы и хрипло прорычал: — Пошли со мной, крошка. Хозяин только что приделал ему новую голову. — Потом я принял свой прежний облик и криво усмехнулся. — Извините. Вы, вероятно, заставляете всех мужчин втягивать животы и затаивать дыхание до тех пор, пока их лица не побагровеют. Постараюсь впредь не вести себя как последний идиот.

— Я рада, что вы такой милый и привлекательный.

— Я? Милый? — Почувствовав, что мой рот непроизвольно растягивается в глупой улыбке, я вновь сомкнул губы. Она могла просто меня разыгрывать. — Так говорите, я привлекательный? Ну, может быть, по сравнению с Игорем.

— О, нет! — весело рассмеялась она. — Вы гораздо симпатичнее Игоря.

— И на том спасибо. Не хотите ли вы… — я обвел рукой комнату, — присесть с приятным сыщиком на хорошем диване?

Она подошла к дивану и присела на краешек. Я обошел кофейный столик и уселся на другом конце, возле телефона.

За две-три минуты мы еще раз прошлись по всем свидетельствам того, что она действительно Мишель Эспри Романель. К тому, что она сообщила мне по телефону, добавилось несколько деталей ее детства из истории развода ее родителей, когда ей было только шесть лет, короче, разные пункты, которые были мне уже известны. С ней легко было разговаривать, поскольку она вела себя непринужденно, и я не уловил и намека на обман. Если она все же не была настоящей Мишелью Романель Уоллес, то ей удалось убедить меня в обратном.

Затем она сказала:

— Шелл, — к этому времени мы уже перешли на ты, — так это в самом деле отец нанял тебя, чтобы разыскать меня? Клод Романель?

— Да. Я говорил с ним по телефону позавчера, то есть в понедельник. Он поручил одному известному адвокату подготовить все необходимые документы для передачи солидной части состояния в совместное с тобой владение. Сам он уже их подписал. Моя задача заключалась в том, чтобы разыскать его дочь, убедиться в ее подлинности и доставить ее, то есть тебя к этому адвокату, чтобы ты тоже подписала эти документы.

— По телефону ты что-то упомянул об одолевших тебя Лжемишелях. Сколько там их было? Что-то больше сотни?

— До твоего появления их было 122 штуки, плюс несколько неучтенных, которые пытались навешивать лапшу метровой длины.

Я рассказал ей обо всех этих звонках, которые вчера не успевала принимать Хейзл. О трех претендентках, заявившихся ко мне в офис в Гамильтон-билдинге, и о тринадцати претендентках, нарисовавшихся здесь, в «Спартанце», которых я с треском провалил.

— Наверняка, они продолжают названивать Хейзл. Откровенно говоря, я боюсь спускаться в вестибюль, хотя сейчас еще довольно рано.

— Ты не находишь забавным, что столько женщин горят желанием получить то, на что не имеют никакого права претендовать, в то время как я, его законная и единственная наследница, далеко не уверена, что все это мне нужно?

— Да, ты что-то говорила в этом роде. А почему бы и нет?

Мишель вздохнула и задумчиво произнесла:

— Все зависит от того, каким образом он нажил эти деньги, или что там у него есть. Я абсолютно его не знаю, Шелл. В последний раз я его видела, когда мне было шесть лет, и совсем его не помню. Боюсь, даже не узнаю, если увижу. Однако, — она заколебалась и продолжала, — судя по тому, что рассказывала о нем мать, он был нечист на руку. Даже очень нечист. И сейчас, если он собирается поделиться со мной тем, что заработал мошенническим путем, или, попросту говоря, украл, то мне такие деньги не нужны.

— Вполне тебя понимаю, Спри, и полностью разделяю твой подход.

— Тебе известно, что включает его состояние? Или о чем говорится в этих бумагах, которые они хотят, чтобы я подписала?

— Не-а. Боюсь, что мы об этом не узнаем до тех пор, пока не съездим в адвокатскую контору Уортингтона. Я знаю Бентли довольно хорошо, но все, что он имел право мне сказать, это то, что твоя доля оценивается в несколько миллионов. Такими деньгами не разбрасываются, милая.

Она задумчиво скрестила руки на груди, автоматически подтянув вперед парку или что там на ней было надето. Наклонившись вперед, она сказала:

— Конечно, ты прав. Предложение очень заманчиво… если забыть об этической стороне. Я не собираюсь строить из себя образец добродетели, и к тому же вовсе не богата… Даже не знаю…

Она озабоченно поморщила высокий открытый лоб.

— Ну, тебе решать. Тысячи на твоем месте были бы менее разборчивы, — ответил я. — Моя задача заключалась в том, чтобы разыскать тебя, препроводить в контору Уортингтона в Финиксе, в штате Аризона, а затем доставить в целости и сохранности домой к твоему отцу в Парадайз Вэлли. Кстати, мне нужно ему позвонить.

Спри продолжала сидеть все в той же задумчивой позе, потом взглянула на меня и неожиданно спросила:

— Шелл, раз уж тут замешаны большие деньги, все должны быть абсолютно уверены в том, что я действительно дочь Клода Романеля? Я имею в виду не только тебя, но и этого адвоката, и даже самого отца. А как это доказать? По отпечаткам пальцев? Но их у меня никогда в жизни не снимали. Конечно, мама могла сделать свидетельство, или как там это называется у юристов. Потом у меня, конечно, есть школьный аттестат… Подтвердить личность человека не так-то просто.

— В твоем случае нет ничего проще. Займет не более двух минут, или и того меньше. Во-первых, ты ответила на большинство контрольных вопросов. Рассказала кое-что из своего прошлого, правильно назвала девичью фамилию матери, свое прозвище «Спри» — сокращенное от Эспри. Правда, это могла знать и близкая подруга Мишели Романель.

Маленькая морщинка переместилась с ее гладкого матового лба на переносицу.

— Да, и необязательно близкая подруга. Кое-что могли разузнать и те авантюристки, которые осаждали твой офис, когда им стало известно, что отец нанял детектива для поисков дочери. Кто угодно мог попытаться выдать себя за нее.

Что они и сделали, но я их довольно легко раскусил, за исключением одной, пардон, коровы, которая разыграла оскорбленную невинность, когда я все же припер ее к стенке. Но ты правильно подметила. Знай они пароли… Клод Романель сам рассказал мне, что в детстве они с матерью звали тебя Спри и что об этом знал очень узкий круг лиц. И он же признал, что сейчас, спустя 20 лет, он вряд ли узнает свою малышку Спри, но ее можно, так сказать, идентифицировать по родимому пятну на ее гр… — я осекся, — …на одном пикантном месте.

— Родимому пятну?

— Да, маленькой мушке… нет… пчелке?

— Мухопчелке? Это что еще за новый вид насекомого?

— Пчелке, просто пчелке. Знаешь, мед, соты, воск. Такие маленькие жужжащие мушки с желтыми полосками на брюшке. Летают от цветка к цветку, едят нектар…

— Ах, вот ты о чем! — Ее лицо просветлело, тучки рассеялись, вышло красное солнышко. — Ты хочешь сказать «бабочка»?

— Бабочка?

— Я и думать о ней забыла.

— Бабочка… да, пожалуй, это можно назвать так. Почему мне этот термин сразу не пришел в голову? Словом, что-то на нее похожее, расположенное на твоей левой, нет правой? Кстати, где оно расположено это родимое пятнышко?

— Вот здесь, — прижала Спри пальчики к левой стороне груди, скрытой то ли широким серапе, то ли узким парашютом. — Здесь, у меня на теле.

— Правильно. По идее, тут оно должно быть. Разглядывая его в линзу, я все ломал голову, как мне назвать это насекомое. Жучок-паучок, тоненькие ножки…