Зизи милостиво соглашалась присмотреть за Виталиком, если взрослые уходили в гости или уезжали по делам. Тогда она смотрела на Виталика строгими карими глазами, и он поеживался, замечая в них лиловый огонек.

– Ну-с, молодой человек, помогите даме раздеться, – говорила она, входя в прихожую, скидывая ему на руки пальто, отдавая шляпку и наблюдая, как он снимает с нее боты.

Виталик, ощущая двойственное чувство жертвы, подчинялся. К щекам приливала кровь, и он старался избегать ее взгляда. Она же, видя его замешательство, приподнимала рукой его подбородок, ее глаза прищуривались.

Когда она была им недовольна, она поводила его головой из стороны в сторону, повторяя «русише швайн». Ее полные белые пальцы с маникюром касались его губ, проникали в рот. Не в силах сдержать себя, она сжимала его шею ногами, глядя сверху вниз расширившимися зрачками.

– Понимаешь ли ты, скверный мальчик, что все равно все будет по-моему?

Наконец, притворно хмурясь, она прощала его и, легонько хлопнув пониже спины, отпускала играть.

В хорошем настроении, отдыхая после обеда, она подзывала его к себе, тешилась с ним, находя удовольствие в его покорности, согласии подчиняться ее фантазиям. В таких случаях Виталик сам был готов упасть, как спелый плод, к ее ногам.

Она же, облизывая губы, покачивалась, то отталкивая его, то вновь подзывая, вспоминая строки из «Фауста»:

Рассердить ее было небезопасно, она могла, ложась спать и бормоча: «непокорное племя», поставить его на колени в угол, и он стоял в темноте, прислушиваясь к ее дыханию, пока она, проснувшись, не отправляла его в постель.

Однажды в субботу, 9 апреля 1960 года, Вадим с Клавдией собрались ехать на турбазу, а Виталик после школы должен был отправиться к Зизи.

Открыв ему дверь, она сразу же вернулась за стол. Уже смеркалось, однако шторы на окнах были плотно задернуты, на столе стояла свеча, тускло освещавшая разложенные карты, чашку, блюдце и скальпель.

Виталик с любопытством вытянул шею. Зизи продолжала раскладывать карты. Он встал коленями на стул и замер, наблюдая за ее ловкими движениями.

Наконец, улыбаясь, она вздохнула и откинулась на спинку стула:

– Вот видишь, мое желание сбудется!

– Какое?

– Нельзя говорить.

– А мне погадайте.

– Да нет, ты побоишься.

– Почему это я должен бояться? – обиделся Виталик.

– Потому что это – особое гадание.

– Как это?

– Оно с заклятием. Смотри, – и она показала ему залепленный пластырем палец, – нужно немного крови.

– Чего тут бояться? – Виталик решительно протянул ей левую руку.

– Храбрый юноша. Не дрогнешь?

– Не дрогну.

– Ладно, так и быть. Загадывай желание.

Зизи взяла его руку, держа ее над чашкой с водой.

– Загадал.

– Готов?

– Готов!

Она поднесла скальпель к основанию большого пальца и точным движением сделала надрез.

– Es ist vollbracht![6]

Виталик даже не вздрогнул. Кровь закапала в чашку. Слегка надавливая на рассеченное место, Зизи смотрела на падающие капли.

– Держи так! – Она нашла пластырь, склонившись, слизнула кровь с его руки и залепила ранку.

– Теперь посмотрим. – Кончики ее пальцев погрузились в чашку, мелкие брызги полетели на темную скатерть.

Виталик не отрываясь следил за ней. Она разложила карты, потом, оставив часть разложенных карт на столе, собрала остальные и опять разложила их. Последнюю карту она бросила на центр, это был червовый король.

– Все сошлось!

– Давайте еще погадаем.

– Больше не положено.

Зизи собрала карты, встала и, взяв чашку с блюдцем, пошла на кухню. Там она небрежно выплеснула воду из блюдца в раковину, заботливо убрала чашку с остатками порозовевшей воды и сняла с пальца пластырь – пореза под ним не было.

Сбылось ли желание Виталика, неизвестно.

Он быстро рос и уже в четырнадцать лет догнал в росте Вадима. В семнадцать был уже на полголовы выше.

Жизнь Вадима с Клавдией то поднималась на гребень, то обрушивалась в бездну. Вадим надолго исчезал из дома, появляясь, устраивал сцены ревности. В пьяном виде он мог быть веселым, но мог грозно кричать и плакать от жалости к себе. Справедливости ради надо сказать, что он ни разу не поднял руку ни на Клавдию, ни на Виталика. Однажды в период отчаяния он вскрыл себе вены и сам же испугался, увидев собственную кровь. Подоспевшая Клавдия и кинувшийся за ней Виталик сумели перекрыть кровь и успокоить Вадима.

Виталик потом отнес на помойку порезанную на клочки и залитую кровью простыню, которую могли увидеть соседи. На матраце так и осталось ржавое неисчезающее пятно.

Насмотревшись на Вадима, Виталик возненавидел все, что составляло классические атрибуты мужской жизни: водку, табак, карты, бильярд, футбол, анекдоты и чужие подушки. Летом он бегал на стадионе, что располагался через дорогу от Лефортовской тюрьмы, а зимой уезжал на трамвае в Измайлово, где специально прокладывались лесные лыжные трассы для катания, соревнований и сдачи норм ГТО.

Окончив школу, он поступил в Энергетический институт, но продолжал заниматься спортом, проводя лето в строительных отрядах или спортивных лагерях в Конакове под Москвой или в Крыму под Алуштой.

Сдав последний экзамен зимней сессии семьдесят первого года, Виталик пришел домой и обнаружил на столе записку:

Мы у 3.3., обязательно приходи.

Проголодавшийся Виталик в хорошем настроении отправился в гости.

Кроме Вадима и Клавдии у Зизи оказалась ее родственница, то ли племянница, то ли дочь племянницы, Виталик тогда не разобрал. Он увидел молодую особу, постарше его (она училась на последнем курсе педагогического института), темноволосую, стройную, с веселыми карими глазами, одетую в брючный костюм.

Зизи сказала, что родители Лии, так звали племянницу, живут рядом с Белоруссией, в Смоленской области. Название города ничего не говорило Виталику, и он его тут же забыл.

Вадим, как обычно, в обществе красивых женщин был оживлен. Узнав, что Виталик сдал экзамены, он налил ему штрафную и предложил выпить за здоровье студентов.

Виталик набросился на закуску. Вначале он немного дичился Лии, но она оказалась проста в общении, обаятельна и даже смешлива.

Лия рассказала, какие забавные были ученики у нее в школе, где она проходила практику. Клавдия смотрела на мужа любящими глазами, Зизи, наклонившись к Клавдии, что-то шептала.

Когда вышли на улицу, Клавдия взяла Вадима под руку, Виталика отправили провожать Лию. Она жила на Кропоткинской.

Молодые люди запрыгнули в троллейбус. Виталик опустил в кассу десять копеек, машинально попросил вошедшего за ними пассажира не бросать две копейки (проезд стоил четыре), подкинул их в руке и пошел по салону вслед за Лией.

Пока троллейбус двигался по узким заснеженным улочкам к метро «Лермонтовская», Лия рассказывала Виталику об институте, о биологии, которую она очень любила, интересовалась его будущей специальностью.

Виталику было с ней легко. Он безотчетно ловил невольные взгляды парней, посматривающих на видную девушку рядом с ним, с Виталиком. Прохожие на улице и пассажиры метро тоже провожали глазами высокого юношу в лыжной шапочке с иностранными буквами и темноглазую девушку в короткой шубке.

Он проводил ее до самого дома, и они договорились созвониться после каникул. Виталик почувствовал себя счастливым, когда она, прощаясь, провела ладонью по его щеке.

Да, да, да, вы правильно подумали: как это ни банально, они стали встречаться. Вечная история – что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, – и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: «Смотри, вот это новое»; но это было уже в веках, бывших прежде нас.