Бенвор приказал солдатам выйти.

– Я все-таки выбью из вас сведения, – пообещал он Джелайне. Та закрыла глаза, на удивление быстро выравнивая дыхание.

– Будете пытать? – уже спокойно спросила она.

– Ну зачем так сразу? – усмехнулся капитан. – Пусть этим занимается палач, а я занимаюсь своим делом. Вы, леди, не так просты, какой пытаетесь казаться. В одиночку перешли границу, проскользнули мимо трех наших дозоров – без оружия, пешком по лесу, кишащему хищным зверьем, разбойниками и ловушками, – думаю, такое будет под силу очень немногим.

Тут Олквин вспомнил рассказ Уилкаса об обстоятельствах поимки пленницы. Бессмысленный, сумасшедший крик и слезная истерика на скале посреди леса совершенно не вписывались в сложившуюся картину. Что-то было не так, но что?

– Запереть бы вас с крысами на недельку, не кормить и послушать, что еще вы станете сочинять, – прикинул капитан. – Но у меня нет возможности столько ждать.

– Крысы-то в чем провинились? – ухмыльнувшись, буркнул писарь, вызвав у Бенвора невольную улыбку. Поймав при этом тоскливый взгляд Джелайны, капитан опомнился и посерьезнел.

– До сегодняшнего дня я был уверен, что знаю все виды шпионов. Но такого у нас не бывало. И ведь это еще не значит, что вы такая единственная. Может статься, первая, но тогда наверняка не последняя. Надо признать, ваше ремесло не стоит на месте. Да еще этот проклятый патруль…

Олквин прошелся вдоль топчана. Вид у него был такой, словно приходилось делать нелегкий и неприятный выбор.

– Виланд!

Дежурный тенью проскользнул в дом.

– Отправляйся к Танбику. Скажи, что я прошу напиток откровенности.

– Милорд? – На лице Виланда отразилось недоумение.

– Выполняй.

Дежурный вышел. Микас приблизился к Бенвору и забормотал:

– Господин капитан, может, пока не стоит? Она только что оправилась от снотворного.

– Переживет, – отрезал Олквин. Он повернулся к Джелайне и хмуро произнес: – Видите, к каким мерам приходится прибегать? Даю вам последнюю возможность признаться самостоятельно.

– Что еще за напиток? – с тревогой спросила женщина.

Мужчины переглянулись.

– Вы и этого не знаете? – фыркнул писарь. – Значит, сейчас узнаете.

Вернулся Виланд, протянул капитану маленькую шкатулку. Олквин открыл ее и вытащил покрытый ажурной резьбой костяной флакон.

– Танбик предупредил – не больше трех капель, – уходя, напомнил дежурный. – После всего дать ей молока и тепло укрыть.

– Знаю, – кивнул Бенвор. – Скажи Малеане, пусть подождет с обедом.

– Может, я сначала все-таки поем? – торопливо вставила Джелайна.

– Вам это не поможет, – разочаровал ее Олквин.

Он попытался напоить пленницу, но та принялась мотать головой, плотно сжав губы.

– Держи ей голову, – велел капитан писарю, разжал женщине зубы и капнул – раз, другой, третий… Пленница протестующе замычала.

– Да, наверное, невкусно, – ехидно согласился писарь, отступая назад. – А теперь подождем.

– Через минуту, – объявил Бенвор, неторопливо закрывая и пряча флакон, – вы все расскажете. Вы не сможете ничего утаить, поведаете даже то, о чем вас не спросят. Поверьте, за предстоящие пять-шесть часов вы тысячу раз пожалеете о том, что не стали говорить сами. А потом, когда наступит похмелье, вы пожалеете еще сильнее.

– Надо было предупредить до того, как поить, – нервно проворчала пленница.

Олквин удивился.

– Хотите сказать, что если бы я объяснил вам это раньше…

– Конечно! Да я же все равно говорила правду!

– А-а, милорд, – махнул рукой писарь. – Не надо. Подождем.

Вскоре Джелайна заерзала и стала глубоко дышать, словно пытаясь унять тошноту.

– А теперь, – произнес Бенвор, – рассказывайте. Кто вы? Откуда? Где и чему обучались и кто именно вас тренировал? Кому служите? Каким образом попали сюда? Что вам поручено разузнать и сделать в наших краях? И подробно, как можно подробнее. Вплоть до разговоров, суждений и ваших собственных вопросов и догадок.

Женщина забилась в веревках, с ужасом уставившись на капитана и кусая губы. Олквин покачал головой.

– Не сопротивляйтесь, это бесполезно. Давайте. С самого-самого начала, сколько помните. Мы не торопимся. – И усмехнулся, положив ногу на ногу. – Этот вечер, леди, я целиком посвящаю вам.

Джелайна обмякла – вся разом. Капитан удовлетворенно кивнул и развязал ее. Обессиленная пленница даже не пыталась шевелиться, только с отчаянием уставилась в потолок. Слова рвались наружу помимо ее воли. Вскоре она устала противиться этому и начала долгий ошеломляющий рассказ.

С начала – так с начала. Джелайна Мэри Анерстрим. Номинальный возраст – тридцать один год. Общий отсчет, вместе с суммарным фактическим, – сорок семь лет. Это не шутка. Я работаю в TSR, у нас это обычное дело. Мы – те, кого именуют time-spatial raiders [1], или, на жаргоне Патруля, «червяки».

Что бы там ни утверждали писаки и киношники, это вовсе не фантастика. Технология, которую принято называть «машиной времени», открыта довольно давно, но обывателям о ней ничего не известно, и, надеюсь, она никогда не попадет в нехорошие руки. Патруль Времени не только обстоятельно изучает прошлое, но и следит за тем, чтобы в наши дни технология оставалась тайной за семью печатями.

В Патруль приходят раз и на всю жизнь. У каждого из этих парней в мозгу сидит по восемь микрочипов, зорко следящих, чтобы патрульный при любых обстоятельствах не изменил своему долгу. Огромнейшая ответственность, привычка десятки раз просчитывать наперед каждый, даже малейший, шаг, отсутствие права на ошибку… Сложная работа, которую они сами гордо считают миссией своей жизни. Подозреваю, что восемь девайсов играют в этом убеждении далеко не последнюю роль.

Но у нас, у TS-рейдеров, понятие ответственности чаще формальное, хотя работенка порой попадается намного сложнее и запутаннее. Исследование реакции мира периода двадцатого века на убийство известного завоевателя в веке, скажем, четырнадцатом, – это глобальные проекты, которыми занимаются самые опытные специалисты нашей конторы. Большинство рейдеров проводят программы гораздо проще и конкретнее – например, повлиять на ход президентского голосования в девятнадцатом веке и проследить расхождения по каждому десятилетию вплоть до наших дней. Или вот: первая, так сказать, учебная миссия одной из новеньких – толкнуть руку Освальда, убившего Кеннеди, и посмотреть, что будет. Она рассказывала, что парень перепугался до мокрых штанов. А Кеннеди все равно пристрелили – из окна напротив.

Что, так делать нельзя? Изменится настоящее? «Не раздави бабочку в прошлом», да? Необратимые последствия, судьбы мира и все такое… Разумеется, все это верно. Концепция невмешательства в прошлое священна. Но не для нас, а для Патруля, контролирующего нерушимость нашей с вами родной экзистенциальной спирали. А TSR экспериментирует с мирами, существующими параллельно нашему. Наш мир, единственный в своем роде и неприкосновенный, условно принят как «реальный». Все остальное бесконечное количество сходных или же диаметрально противоположных по развитию цивилизаций у нас, TS-рейдеров, именуется «утопиями».

В отличие от патрульных над нами не довлеют жесткие ограничения. Ошибки не имеют катастрофических последствий для «реального» человечества. Изменения касаются только тех миров, чью экзиспираль мы перфорируем на этот раз. Вот им-то как раз и приходится порой несладко от наших опытов. Впрочем, иногда мы им даже помогаем. Но чаще все-таки вредим.

Классификация утопий на первый взгляд выглядит почти линейной: от ближних к дальним. Но это не система расстояний, а разница между результатом развития на «сегодня» в реальном мире и тем же «сегодня» в параллельном. Чем больше отличий, тем дальше утопия.

Утопии – это райские уголки, где можно попытаться осуществить извечную мечту: делать все что угодно, и за это ничего не будет. Как в компьютерной игре. Всегда можно переиграть в другом месте. Главное, чтобы не нарушалось благополучие реального мира, а остальные не имеют значения.