И все прошло не совсем удачно. О ней забыли после операции, и она чуть не умерла от переохлаждения.

Перед ней, бессознательной, приоткрылся уже другой мир. Она летела в гигантском туннеле с огромной скоростью куда-то, к чему-то светлому и чистому, и только тревога за сына, болью пульсирующая в затухающем сознании, заставила вернуть душу назад, и она очнулась. Тяжело сползла с кресла. Вышла в коридор. Там врач, увидевшая ее, замахала руками, проклиная себя за забывчивость. А она, ничего не требовавшая и не скандалящая, быстро собралась и ушла из больницы.

Он ее не встречал.

«Мне осталось улыбаться…»

Потом были и другие беременности.

Потом выяснилось, что он не может переносить ее сына. И тем более во время совместного отдыха.

И наконец, он стал казаться ей еще меньше, глупее, и даже плешь на его затылке стала катастрофически увеличиваться и увеличиваться.

Мама уверяла, что не в этом счастье, а внуку и с ней, с бабушкой, хорошо. А Лоре надо…

Что ей надо, она и сама знала.

Ей был нужен муж. А Олег вроде бы и не собирался стать таковым. Да она и не собиралась сделать его им. Своим.

Они продолжали встречаться. Была у них своя жизнь. Свой мир. Свое время. Подруги привыкли, что у нее есть Олег. Его друзья привыкли, что у него есть она, Лора.

Он говорил, что ее любит. Она врала ему тоже: «Слыша твой прелестный вздор…»

Но по-настоящему счастлива она была только у себя на работе. Когда закрывалась в своем «аквариуме». Садилась перед пультом. Надевала наушники. Отсчитывала время и, нажав на тумблер, весело говорила в микрофон:

– Добрый день, дорогие радиослушатели нашего канала «Дорога». С вами опять ваша ведущая Лора. – И всегда подсознательно читала стихи:

И всегда после этого думала: «И чьи же это стихи? Надо бы все-таки узнать, чьи. Не мог же он их сам написать. Слишком он не тот».

Не тот…

Сегодня она позволила себе купить двести граммов сыра.

Позволила, потому что вчера была пенсия, а сыр она очень любила и ела его с удовольствием.

От купленного куска она отрезала граммов десять сыра, положила его в рот и стала осторожно сосать.

– Когда же я впервые попробовала сыр?

Задумалась.

– Наверное, лет в семнадцать, когда приехала из своей деревни в город.

Ее отъезд из деревни был неожиданным.

На деревню пришла разнарядка на парней и девушек для работ на торфоразработках. Это было что-то среднее между каторгой и поселением. Но отправляли туда только холостых и незамужних.

Ее старшую сестру родители быстро выдали замуж за соседского парня. Сестра не хотела идти за нелюбимого, но отец был строгих правил: вытащил ее за косы из-под кровати, дал в руки перину с подушками и отправил под венец.

Ей же, младшей дочери, еще не было восемнадцати – замуж не выдашь, да и на торф рано. Но разнарядка – не замужество. Попроще. Да и парней в деревне для женитьбы больше не было: одних поубивало в войну, другие были еще сопливые, не выросли.

В сельсовете думали-думали, да и отправили ее.

И поехала она в свои семнадцать на торфоразработки. Но ее это не пугало.

– Эх, молодость, молодость…

Она отрезала еще кусочек сыра. Взяла его в руки и посмотрела на свет. Она очень любила российский сыр: нежный, чуть-чуть с солинкой, маслянисто-свежий.

– Где же я впервые попробовала это чудо? На торфе? Нет, пожалуй не там.

На торфоразработках было много работы и мало еды. Спали все вместе в больших военных палатках.

Но все же здесь было электричество, радио и танцы. И хотя она сама не танцевала – стеснялась, – ей на танцы ходить нравилось.

Новая жизнь – необычная, интересная.

И поэтому она, после отбывания торфяной повинности, в деревню не вернулась, а завербовалась вместе со своими новыми подружками на строительство автогиганта в областном городе.

Поселили их в чистом и аккуратном бараке. В комнате их жило четверо подружек. Кругом висели лозунги и призывы. Из уличных репродукторов гремела задорная музыка.

Работу им определили на котловане. Дали каждой в руки по лопате. На двоих – одни носилки. Знай – копай.

Работали по-ударному. Хоть и уставали смертельно, но не унывали.

Через три года завод пустили.

Все было торжественно. Выдали премии. Ей достался отрез на платье. В заводском клубе был вечер: накрытые столы, очень интересный концерт. Вот там-то она и попробовала сыр.

Сначала он ей не очень понравился – как творог прокисший, и она после этого долго его не ела.

Настоящий вкус сыра она поняла гораздо позже.

Это случилось тогда, когда она встретила Его.

После окончания строительства она осталась на заводе. Ее взяли на конвейер на операцию установки задних мостов полуторки – первого советского грузового автомобиля.

Из барака она переехала в заводское общежитие, находящееся в каменном доме, в комнату на троих. В комнате была даже маленькая кухня.

Работа была тяжелая, но, пока была молодая, она этого не ощущала.

В отпуск ездила в деревню, покупала всем подарки.

Деревня жила своей жизнью.

Сестра нарожала кучу детей. Муж ее пил, как, впрочем, все деревенские мужики. Пруды зарастали. Дороги становились хуже и хуже. Возвращаться туда желания не было.

Однажды по профсоюзной линии ей дали бесплатную путевку во Владикавказ.

Юг показался ей раем, а санаторий, с его экзотическими деревьями и аккуратными дорожками, райским садом.

Вот там она и встретила Его.

Высокого, красивого, щедрого, с романтической профессией сталевара.

Они гуляли по вечерам. Голову кружили запахи южных цветов. Объятия сильного мужчины становились все настойчивей и настойчивей, и она сдалась.

Дни пролетели, как один час. Он уехал первым, пообещав написать.

И не написал.

А вскоре она с ужасом поняла, что беременна и что, кроме имени и профессии, ничего о своем любимом не знает.

Вот тогда-то она и полюбила сыр. Причем только «российский». Ела его помногу, с жадностью, тайком, понимая, что ее аппетит может вызвать у людей вопросы, не совсем ей приятные.

Аборты в те годы были запрещены, и ей ничего не оставалось, как рожать. Она уже примирилась с этой мыслью, но ото всех, особенно от подруг по комнате, тщательно скрывала свое интересное положение. И, может, все было бы нормально, но работа на конвейере была не для беременных. И однажды днем, ближе к обеду, когда она устанавливала очередной задний мост на новую модель отечественного грузовика, острая боль в животе заставила ее бросить многопудовую железяку и с криком скорчиться на бетонном полу.

Ее увезли в больницу.

Из больницы она вышла сильно похудевшая. Ей дали больничный на три дня. Все три дня она пролежала в общежитии на койке лицом к стенке, а на четвертый вышла на работу. Теперь к мужчинам она стала абсолютно равнодушна и вела себя при ухаживаниях грубо и агрессивно. На работе к этому со временем привыкли и закрепили за ней прозвище «старая дева».

Только один раз, когда через двадцать лет работы на автогиганте ей дали крохотную комнатку в коммуналке, к ней ночью стал ломиться пьяный сосед, разругавшийся со своей женой. Но дверная задвижка выдержала.

Она, привыкшая за долгие годы к одиночеству, была так напугана, что чуть не выбросилась из окна. Пьяный дон-жуан, побушевав в коридоре, вернулся в свою комнату.

А наутро жена пьяницы прошла мимо нее с надутыми губами и обиженным видом. Так и осталось непонятным, за что женщина на нее обиделась. То ли от того, что пьяный муж перепутал двери, то ли за то, что она не пустила ее любвеобильного мужа к себе.