ЗАБОЙ, СЛАВОЙ И ЛЮДЕК[31]
В Чехии славной шумит Черный лес, скала исполин, вздымаясь над лесом, вот–вот скроет свою вершину в облаках.
Могучий Забой стоит на ее вершине, стоит и обводит печальным взором земли вокруг горы. Грустные мысли навевает ему увиденное. Кажется, будто голубь воркует, но это плачет Забой.
Долго, очень долго стоял он в тяжелой печали. Наконец встрепенулся и помчался, как олень, вниз, в долину, по дорогам заросшим к своим друзьям и соплеменникам. У всех он побывал, от дома к дому всю землю родную обошел, каждому мужу сообщил по секрету тайну великую, богам поклонился и дальше в путь полетел.
День прошел, за ним другой, и когда на третий месяц проглянул сквозь сумрак ночи, собрались мужи в Черном лесу. Вскоре появился и Забой. Тогда все спустились в овраг глубокий, где лес дремучий стоит непроходимой стеной, где тайну великую могут услышать только земля да небо. Сел тут Забой на дерево упавшее, провел по струнам гуслей пальцами своими, и раздалась вещая песня:
— В глубине оврага пою я песню вам, мужи Чехии, обладающие сердцами братьев и взглядом огненным! Песня моя проистекает из самого сердца, а в сердце моем горесть засела змеею. Отца не стало, его Бог призвал. Жен своих вдовами покинул, детей сиротами оставил, старшего среди них не назначил, не молвил при смерти своего завета. А тем временем в отчизну нашу пришли чужеземцы, завладели страной и распоряжаются всем по воле своей иноземной. По своим чужеземным обычаям наложили бремя на чехов, на жен наших и детей, с утра самого раннего и до ночи поздней. Одну подругу присудили нам иметь на всю жизнь.
Выгнали воронов из рощ священных, богам велели поклоняться иноземным. Чеха неволят поклоняться им, обеты творить перед ними. Кто же теперь наших старых богов чествовать будет, кто принесет им вечерними сумерками еду и питье? Где наши предки являлись с пищей и дарами, где предавались святым молитвам, уже нет богов. От древ священных там остались лишь пни да сучья сухие.
Ах, Забой! Песня, спетая тобой, вырвалась прямо из сердца твоего горем объятого. Ты пел ее сердцам нашим, и сердца наши откликнулись на нее. Как старый Люмир силой песен своих и даром слога своего потрясал и весь Вышеград, и даже страны целые, так и ты потряс души, мою и моих всех братьев. Богам угоден певец, поющий песни такие. Пой, Забой, пой свои песни! Боги вложили в сердце твое дар воспламенять пением души людские.
Так говорил Славой. А в очах его уже огонь блистает. Видит это Забой и вновь заводит песню свою.
— Были двое юношей. Мужали они с годами, мужали и телом и душой. Часто уходили они в дремучий лес, где метали копья, бились на мечах и учились владеть всяческим оружием. Когда же они возвращались в отчий дом, то радостью светились их лица.
Птенцы оперились, тела их окрепли, души воспылали ненавистью к врагам, и полетели они в бой вместе с родной дружиной. Как буря неудержимая, навалились они на недруга, воинов вражеских поражая Перуном небесным. А как домой воротились, так с ними вернулся и благой час покоя, довольства и мира.
После слов этих вскочили мужи чешские, заключили Забоя в объятия и дали друг другу обет нерушимый с врагом биться до победы окончательной. Ночь уже подходила к концу, вышли они из оврага, поодиночке прокрались меж деревьев вековых и разошлись незамеченными.
Минул день, минул и другой. Когда на третий день ночь пала на землю, Забой ушел в лес, а войско за Забоем. Ушел в лес и Славой с не меньшим войском. Души мужей, на борьбу поднявшихся, вождям преданы, в сердце своем несут они месть королю, а в руках мозолистых оружие смертоносное.
— Эй, брат Славой, туда, где с вершины горы виден весь край наш отчий, туда направим мы стопы свои. На востоке от горы, где лес чернеется, встретимся мы с тобой. Поспеши же туда, как лис осторожный — незаметно и быстро, за тобой следом и я явлюсь.
— К чему, брат, нести нам оружие на гору? Лучше ударим отсюда, как вихрь, охватим врагов.
— Нет, брат Славой. Если хочешь ты змею уничтожить, вернее всего наступить сапогом на голову ей и раздавить ее ногою. А голова змеи там, на горе.
Разделилось войско надвое. Впереди одной половины Забой выступает, вторая за Славоем идет. Лесом дремучим идут, к вершине горы спешат. Когда пятый раз солнце засветило на небе, храбрые чехи сошлись, встретились и войско врагов увидали, следят за ним, осматривают, как лисица добычу.
Выстроил королевское войско Людек. Но не боятся его отважные чехи, рвутся они в бой, чтобы одним ударом сразить его разом, напоить землю потоками крови вражеской, трупами неприятеля поле усеять.
— Слушай, Людек! Ты раб над рабами короля своего; ступай и скажи своему властелину, что слова его для нас что дым, развеваемый ветром.
Разъярился Людек. Словно гром, разнесся по горам его голос. То войску своему отдает он приказы. Был тогда полдень, солнце вовсю сияло на небе, и лучи его ослепительно отражались на доспехах войска немецкого. Двинулось оно в атаку по Людекову приказу, сжимая оружие стальными рукавицами.
— Слушай, брат Славой. Я на них двинусь вперед, грудь на грудь, а ты стороной обойди, как лис, проберись незаметно.
И понесся Забой на врагов, и грянул грозою. Славой же принял сбоку, ударив Перуном.
— О братья! Смотрите: тут боги наши разбиты рукою немецкой; тут под секирою звонкой пали дубы вековые — жилища наших богов бессмертных; отсюда ненависть немецкая изгнала воронов священных. Здесь даруют нам боги победу над святотатцами, кровавою жатвой мстя за себя.
Движутся враги вперед, как черная туча, с Людеком во главе, а Забой им навстречу. Как молния огненная, сверкают его взгляды, как дуб вековой, через лес продираясь к другому дубу стремится, так и Забой рвется с Людеком сразиться.
Напряг Людек все свои силы и нанес мечом своим сокрушительный удар. Но не достиг он цели, только три кожи рассек на щите. Поднял Забой топор боевой, размахнулся и запустил его в Людека. Отскочил тот в сторону, и попал топор в дерево; вековой дуб треснул и повалился на войско вражеское, убив разом тридцать воинов.
Разъярился Людек и закричал, к Забою обращаясь;
— Зверь ненасытный, змей подколодный! Мечом бейся со мною, оружием героев со мной сразись!
И схватился чех за меч, и разрубил щит врага, как щепку. Ответил Людек ударом на удар, но укрылся герой щитом, и лишь скользнул булат по коже.
Раззадорились оба, рубят друг друга, и уже кровью покрылись их тела. Вокруг же пылает лютая сеча, кровь льется рекой, люди валятся, как снопы. Смерть пирует вовсю, собирает свою страшную жатву.
Долго длится день, солнце уже клонится к закату, вечер ложится на землю, а воины все бьются. Бьются с дружиной Забоя, бьются с храбрым Славоем.
— Враг окаянный, отправляйся в ад! Довольно напился ты крови нашей!
И, воскликнув слова эти, Забой схватил боевой топор, но Людек увернулся. Поднял топор Забой и во врага его метнул. На куски разлетелся щит, пробил топор панцирь, рассек грудь врага. Кровь бьет потоком, сталь душу из тела вынимает. А топор летит дальше и еще дюжину немцев успокоил вечным сном.
Страх объял немцев, воплями своими они поле битвы огласили. Чехи же возликовали, радость в их взорах светится.
— Видите, братья, — молвил Славой, — Бог победу нам дарует. Теперь разделитесь надвое: гоните врагов вправо, гоните и влево их, проклятых. Меж тем пусть приведут коней быстроногих из долин близлежащих, пусть огласятся окрестности их ржаньем. А ты, брат Славой, лев этой битвы кровавой, преследованием доверши пораженье врагов.
Тут отбросил Забой свой щит, схватил топор в одну руку, меч в другую и бросился на врага, устилая его трупами дорогу свою.
Громят чехи королевское войско. Неведомый ужас охватил немцев, гонит он их с поля битвы, не сопротивляются уже, а спешат в бегстве постыдном жизнь спасти и при этом гибнут на каждом шагу.
